Избрание сочинения в трех томах. Том второй - Всеволод Кочетов

Нет, старые инженеры ему в таком деле не советчики. Кто же тогда?

Разик да другой в мыслях, когда перебирал всех инженеров, мелькнула Зина Иванова — Тонина приятельница. Не придал этому особого значения — вроде перелистывает книжку с картинками, и вот разные физиономии попадаются. Молоденькая инженерша снова мелькнула в мыслях. Припомнилось ее первое появление на стапеле, разговор с ней… Второй разговор вспомнился, ночью, в конторке, перед пуском корабля. Как просила, как настаивала, рвалась на производство, на сборку. Правильно сказал тогда Александр Александрович: ценить такое рвение надо. Оно города берет. И Виктор одобрительно о ней отзывался: толковая, мол. А Виктор зря слова не обронит.

В конце концов Илья Матвеевич остановился на том, что он пойдет и побеседует с девушкой. Так, между делом, конечно, не раскрывая секретов и намерений. Просто выпытает, чему и как положено учиться, чтобы корабельная наука тебя не переросла.

Долго тянул Илья Матвеевич с осуществлением своего намерения. Однажды собрался и пошел. Вечером пошел, в потемках. Чтобы на Алешку часом не нарваться. Зине дали квартирку в том же доме, где и Алешке, только по другой лестнице. Вот и нарвешься. Подумает еще, балбес, что–нибудь не то, что следует.

Зина даже дара слова лишилась, увидев у себя такого гостя. Уж кого–кого она могла ожидать, только не Илью Матвеевича, знаменитого Журбина, перед которым готова была благоговеть.

Хозяйка усадила Илью Матвеевича на крохотную — не детскую ли? — кушеточку. Вся мебель у Зины была скромная, простенькая — дирекция помогла приобрести в рассрочку. Илья Матвеевич огляделся — чистота в комнате, что в музее, увидел на полу мокрое пятно: таял снег, налипший на его ботинки; почувствовал, что недоволен собой.

— Набезобразничал, — сказал он с виноватой ухмылкой.

— Что вы, что вы, Илья Матвеевич! Пожалуйста! — поспешила успокоить его Зина, накрывая стол к чаю. — Пустяки!

— Зачем чай? Я на минутку. Вот зашел… взглянуть, как молодежь живет.

С каждым его словом Зина все больше смущалась. Она не могла понять, почему зашел Илья Матвеевич. Конечно, не за тем, чтобы посмотреть, как живет молодежь.

У Зины была библиотека; книги размещались на небольшой этажерке, на которой нашлось место еще и зеркалу, и флаконам с духами, и школьному альбомчику в потертом бархате. Илья Матвеевич подошел к этажерке, взял самую толстую книгу — «Технология кораблестроения», раскрыл на середине, полистал — все тут было знакомо, понятно, в какую страницу ни укажи пальцем. Подготовка стапеля, пробивка базовых линий, сборка, сверловочные работы, клепальные, чеканные, сварочные…

Но вот он наткнулся на страницу, испещренную цифрами и различными значками. Речь шла о разметке корпусной стали без применения шаблонов, по расчетам, с помощью начертательной геометрии. Илья Матвеевич прочел объяснение. Будь оно неладно! Тут как раз то, над чем они бились, когда ставили дополнительную обшивку. Вот эти формулы… Наверно, они. Какие же еще?

Зина тоже заглянула в книгу.

— Способ инженера Челнокова? — заговорила она, вытирая полотенцем чашки. — Этот способ, я думаю, уже немножко устарел. А вы как думаете, Илья Матвеевич?

Практически Илья Матвеевич разметку знал, сам на ней когда–то работал с отцом — дедом Матвеем, по шаблонам, конечно; о способе инженера Челнокова слышал краем уха.

— Чего же ему стареть? Книга новая. Сорок шестого года.

— Ну, с сорок шестого мы далеко ушли! Смотрите, как много надо считать. Теперь проще делается и точнее.

— А ну–ка посчитайте, посчитайте, Зинаида Павловна! — оживился Илья Матвеевич. — С чаем успеется. Потом чай. Давно разметкой не занимался, мое дело сборка, позабыл все.

Зине показалось, что он ее хочет проверить, проэкзаменовать. Она взяла тетрадку, карандаш и стала объяснять так, будто отвечала профессору, громко, по–институтски отчетливо, со всеми подробностями.

— На среднем шпангоуте данного листа, — она провела кривую линию, — берем точку О в середине его дуги. Вот!.. Эта точка принимается за среднюю точку строевой линии АВ.

— Правильно, строевой, — подтвердил Илья Матвеевич.

— Которая, — продолжала ободренная его замечанием Зина, — проводится по способу средних нормалей к шпангоутам. Параллельно строевой АВ, на расстоянии примерно в триста миллиметров вверх и вниз от нее, проводятся… тут не хватит бумаги, Илья Матвеевич.

— Ничего. Главное — теоретически.

— Ну вот, вверх и вниз от нее проводятся две вспомогательные строевые: А-прим, В-прим и А-второе, В-второе.

Зина в конце концов написала такую длинную и страшную формулу, что Илья Матвеевич не выдержал, засмеялся:

— Здόрово! Ну и здόрово!

— А правильно?

Он ничего не понял, но сказал уверенно:

— Точка в точку! Еще какую–нибудь задачку, может, решим?

— Какую же? — с готовностью спросила Зина.

— Допустим, про то, как два купца шли навстречу и где они сойдутся.

— Это школьная задача, и не про купцов, а про пешеходов. Купцы каким–то сукном торговали, у них что–то такое вышло, забыла что.

— А вот школьную и решайте, Зинаида Павловна. Или не вспомните?

— Постараться — вспомню. Я по математике хорошо училась.

— А других бы вы, например, могли учить?

— Не пробовала, не знаю, Я очень нетерпеливая. Кричать буду на учеников.

— А если ученики смирные, выносливые?

— Не знаю, Илья Матвеевич, не знаю. Почему вы это спрашиваете? Может быть, меня хотят в ремесленное училище отправить, учительницей?

— Да нет, просто так, любопытствую. А это вот и есть начертательная геометрия? — Илья Матвеевич раскрыл другую книгу. — Сколько всего разных наук–то пришлось пройти?

— Технологию, теорию сопротивления материалов, механику, эту самую начерталку, черчение…

Зина говорила и упорно раздумывала: зачем пришел начальник стапельного участка? Может быть, они там с директором переменили свое решение держать ее на задворках, может быть, хотят взять на сборку и Илья Матвеевич задумал проверить ее знания? Какое было бы счастье!

Илья Матвеевич слушал и тоже раздумывал, хмурился. Вот ее бы теорию да его опыт — какой инженер мог получиться! Но вся и беда в том — у одного опыта много, теории не хватает, у другого теории на пятерых, опыта мало. Поглядеть на Антона. Повезло Антону. Оттого и в гору идет быстро — опытишко получил еще мальчишкой, науки проходил в зрелом возрасте, без гульбы, без пустозвонства, серьезно. Упорством взял. У него, у Ильи Матвеевича, упорства, пожалуй, побольше, чем у Антона. Что бы пораньше–то спохватиться, лет на пятнадцать! Теперь поздновато, поздновато. Антонина говорит — ее знания в двух десятках книг. А на эти книги, чтобы пройти их, десять лет человек тратит. Вот тебе и два десятка, стопочка невеликая!..

— Да-а… — он покрутил бровь.

В Зининых глазах возникло выражение тревоги: неужели недоволен, неужели провалила экзамен? Не зря ли столько наболтала, построже бы держаться надо, посолидней. Не получалось солидней, — Илья Матвеевич подавлял ее своим авторитетом. Она знала, что у него нет инженерского диплома, что он практик, самородок. Но самородок — это же давно известно — всегда большой талант. Само слово — «самородок» — притягивает. О золоте, когда говорят: брусок, слиток, — никак его не представляешь; нечто ровное, гладкое, с правильными гранями. Скажут: самородок, — видишь угловатое, неотделанное, но яркое, сверкающее, поистине драгоценное. А что она? «Рядовой инженер!» — сказала Зина о себе мысленно, и ей стало грустно.

Чаю Илье Матвеевичу не хотелось, он не любил чай, любил кофе, который варила Агафья Карповна; отпил полчашки и распрощался, ушел убежденный в том, что науку ему во веки веков не осилить. Путь его лежал мимо фирменной пивной завода «Белый медведь», на углу Барочной и Канатной. Дверь пивной распахнулась, когда Илья Матвеевич поравнялся с нею; на улицу вышел здоровенный парень — шапка на затылке, ворот расстегнут; во весь рот он гаркнул в морозном воздухе, словно желая очистить легкие от табачного дыма:

— Не нужен мне бе–ррег турецкий, вся Африка мне не нужна!

— А что тебе нужно? — спросил Илья Матвеевич. — Ты чей?

— Чей? Женкин казначей.

— Казна–то поди пустая?

— Зато жизнь густая. Вот, батя, держи пять! Брови у тебя красивые, что у филина, торчком. Люблю филинов, шикарно поют. Мой батька в клетке держал, мать со страху к стрелочнику на железную дорогу сбежала. Я от него и родился.

— От кого? От филина, от отца или от стрелочника?

— От филина? Ты что! — Парень постоял, покачался на нетвердых ногах и повернулся к двери.

— Эй, послушай! — окликнул его Илья Матвеевич, удерживая за рукав. — Тебе бы, дураку, над задачником сейчас сидеть, а не здесь. Люди в пятьдесят лет учатся, не чета тебе люди, пообразованней… А ты горланишь без всякого соображения. Рабочий или кто?