Конспект - Павел Огурцов

Когда я проснулся, было совсем светло. Сел и прислушался. За открытыми окнами — тишина, если не считать чириканья воробьев, значит еще очень рано. Рядом сел Горик.

— По домам? — спросил он.

— В самый раз. Горик, лукаво улыбаясь, стал показывать на спящих и стоящую возле каждого обувь.

— Давай спрячем.

— Да зачем тебе это?

— А разве тебе не хочется? Ну, давай.

Мы подняли сиденье дивана, увидели разостланный брезент, под ним — рядно, под рядном — старое ватное одеяло, под одеялом — всякое тряпье.

— Вся обувь не поместится, значит, — только левые или правые, — сказал Горик.

Мы собрали не то левые, не то правые туфли и ботинки в этой и в других комнатах, в диване их Горик маскировал тряпьем, сверху положили одеяло, рядно и брезент, опустили сиденье и ушли, тихо захлопнув дверь на английский замок.

— Пусть ищут. Кто ищет, тот всегда найдет! — сказал Горик. — Не люблю таких орлов.

— И после паузы добавил: Вместе с твоим кузеном. Знаешь, было когда-то такое выражение бездуховность. Как говорит отец, — ее отменили. Это о них.

— Не обобщай. Ты что, во всех разобрался?

— Ну, может быть кто-нибудь из них и не такой. Как исключение. У нас на курсе соученики самые разные, но большинство все-таки лучше. А у вас?

— Тоже самые разные, и большинство — народ симпатичный. А со многими и поговорить интересно.

Вышли на улицу и разошлись. По дороге вспомнил золотые часы. Так вот где ценности Торонько! Отец не исключал такой возможности. То, что они не достались ГПУ — это приятно. А то, что часы у Коли? Не дожидаясь возвращения Торонько, его ценности пустили по рукам, а может быть и в расход — это нечестно. Но спокойно! Может быть они целехонькими хранятся у Веры, а Коле просто захотелось похвастаться по пьянке. Кто знает! Мне нетрудно предвидеть, что скажут и как поступят в любой ситуации Гореловы, но не Кропилины — тут я предсказывать не могу.

Болела голова. После завтрака я пошел к Коле в надежде похмелиться и никак не ожидал застать там такое зрелищ: у всех одна нога обута, везде идет обыск. При моем появлении раздался рев и крики: «Ага, вот он!»... «Где наша обувь?»…

Я помахал рукой.

— Спокойно! Водка есть? Снова рев и выкрики: «Сейчас получишь!»... «Водки ему!»... «Где наша обувь?»...

— Коля, похмелиться найдется?

Найдется. Пойдем. Коля обут в черные ботинки, а вчера был в коричневых туфлях. Столы неубраны. Мы садимся. Коля наполняет рюмки. Я спрашиваю:

— Есть еще желающие?

Желающие находятся.

— Ты вовремя пришел, — говорит Коля. — А то бы мне, как единственному, кто полностью обут, пришлось бы идти к тебе, а если бы не застал тебя, — даже страшно подумать, — ходить по всему городу собирать для них обувь. Куда вы ее запрятали? Или... или... Вы что, — унесли ее?

— Дай подумать... Нет, мы ничего с собой не несли. Значит, она где-то тут.

— Но где?

— Дай вспомнить.

Из комнаты можно было выйти в одну дверь и, обойдя квартиру, войти в другую. Так я и прошел медленно-медленно, кругом все осматривая. Диван на месте. Как же они не нашли? Они меня сопровождали, чуть прихрамывая. Изредка слышал: «Мы все обыскали»... «По несколько раз»... «Нигде нет»... «Это же не иголки»... Я пошел по второму кругу.

— Долго ты нас будешь водить?

— Надо вспомнить. На этот раз я сел против дивана, помолчал и в полной тишине показал на диван.

— Здесь.

— Там нет. Мы смотрели.

— Значит, кто-то из вас перепрятал.

— Ты что, — издеваешься?!

Были там. Смотрите. Коля рывком поднял сиденье и швырнул на пол брезент, рядно и одеяло. Осталось мелкое тряпье.

— Ну?! Где тут обувь?

— Там. Ищи, ищи. Коля пошарил и закричал:

— Здесь!

Все бросились к дивану, а я под шумок ушел. Когда проходил через большой двор, вдогонку донеслось: «Абуяла, Абуяла, Абуяла». Пожалел, что не было со мной Горика — он бы порадовался.

22.

В памяти свежа история архитектуры — недавно был экзамен, и мне ясно, что церковь, которую мы обмеряли, и весь комплекс университетских зданий — хороший образец отечественного ампира начала прошлого столетия. Хочется подтвердить это анализом архитектуры всего комплекса, и несколько рукописных страниц, сколотых скрепкой, хоть это и не требуется, прикладываю к обмерочным чертежам.

С первого курса у меня сложилась компания по подготовке к экзаменам. Объясняя другим, лучше усваиваешь сам. Ядро компании — Сережа Короблин, Женя Курченко, Оля, жившая недалеко от нас, и ее подруга Аничка, ходившая сдавать экзамен по математике под охраной соучеников. После обмерной практики они просто так собирались у нас на веранде. Иногда мы ездили за город купаться, и на перронах Левады, Васищева и Змиева я каждый раз оглядывал людей в надежде увидеть Птицоиду и продумал, как поступить, если увижу его. Поздороваюсь издали, а дальше все будет зависеть от того, как он меня встретит, и, если обрадуется, извинюсь перед ребятами и уйду с ним. Оставалось встретить.

После экзаменов Сережа Короблин приходил с Зиной. Они ждали ребенка, и чем ближе подходил срок, тем больше волновался Сережа, да так, что на нем, как говорится, лица не было.

— Отчего вы так волнуетесь? — спросила Лиза. — Что-нибудь неблагополучно?

— Да все благополучно! — ответила Зина. — Не понимаю, почему он сходит с ума. Он паникер.

— Это сейчас благополучно, — сказал Сережа. — А все может быть.

— Типун вам на язык! — воскликнула Лиза. — Не надо накликать беду. В следующий раз Короблин пришел один: скоро роды, живут они далеко — на Лысой горе, и он уже не рискует брать с собой Зину. Лиза ему сказала, что наша соседка — опытная акушерка, работает с очень хорошим врачом, Лиза говорила с ней, и если Сережа и Зина захотят, она может рожать у них в роддоме — это очень близко от нас.

— Но от нас уж очень далеко.

— А вы, Сережа, можете пожить у нас, пока Зина будет в роддоме. Скоро пришло время. Зина легла в этот роддом, Сережа жил у нас и спал на веранде, на кровати отца, то и дело, днем и ночью, бегал в роддом, и чтобы Сереже никого не беспокоить я дал ему свой ключ от калитки. Зина благополучно родила сына.

Зина — в родильном доме. Короблин поехал на Лысую гору. Днем — гроза с сильным ливнем. Лиза готовит обед, и ей что-то понадобилось из погреба. Я накинул плащ и надел старую-престарую соломенную шляпу с искусственными цветочками, пылившуюся на веранде. Лиза засмеялась. Я побежал в погреб и только спустился с крыльца, услышал между ударами грома Лизин голос: «Возьми еще...» Она не успела договорить, как рухнул сарай, стоявший над погребом, и по тому, как плоско легли крыша и стена сарая, я сообразил, что погреба нет — он обвалился. Раздался крик Лизы, я обернулся: она сидит на крыльце под ливнем в одном платье. Я бросился к ней, стал ее поднимать.