История британской социальной антропологии - Алексей Никишенков

Критика британской социальной антропологии колониального периода со стороны ее бывшего «объекта» зачастую носит разрушительный характер, отвергающий не только этическую и идеологическую направленность отдельных ее аспектов, но и предметно-логическую ее сторону. Образно говоря, наиболее решительно настроенные критики «выплескивают вместе с водой и ребенка». Между тем, бесспорные теоретические достижения британских ученых и собранный ими большой и добротный фактический материал, который ввиду кардинальных изменений, произошедших в ХХ в. в культуре народов Африки, Азии, Океании, стал уникальным историческим источником, невозможно вычеркнуть из истории мировой антропологии. Да и сами исследователи развивающихся стран объективно не могут не обращаться к нему в своей работе. Это обстоятельство признают многие современные ученые, в том числе и из стран третьего мира[1133].

Тем не менее общий характер критики британской антропологии, преимущественно идеологический и этический, можно понять. В бывших колониях до сих пор довольно сильны настроения, направленные против негативных последствий колониального периода. Неудивительно, что и британская антропология, сознательно сотрудничающая с колониальными властями, оказалась «под обстрелом». «В молодых государствах, которые недавно получили независимость, – писал в 1974 г. К. Леви-Строс, – университеты тепло встречают европейских специалистов – экономистов, психологов и социологов. Едва ли это можно сказать об антропологах… в отношении которых население занимает категорично враждебную позицию по психологическим и этическим причинам»[1134].

В 60-х годах, отмеченных получением независимости многими колониями Великобритании, британская социальная антропология вошла в полосу жесткого морального кризиса. В это время в научных кругах самой Англии стало «популярным приемом, говоря об антропологии, в особенности о социальной антропологии, употреблять такие термины, как “дитя”, “внучка”, “падчерица” колониализма»[1135]. Довольно долго в выступлениях британских антропологов то и дело проскальзывали нотки покаяния или оправдывания, они нередко предпринимали специальные усилия, чтобы подчеркнуть несовпадение целей своей науки и колониальной политики. В частности, Р. Фёрс в одном из своих публичных выступлений в 1972 г. заявил: «Антропология не может считаться незаконнорожденным ребенком колониализма, она законный потомок эпохи Просвещения. Интерес к практическому значению социальной антропологии за последние сорок лет был очень неровным и определенно был второстепенным по сравнению с общетеоретическим интересом»[1136].

Отрицательное отношение к британской социальной антропологии со стороны некоторых представителей интеллигенции стран третьего мира вряд ли скоро исчезнет полностью. По крайней мере, это не произойдет до тех пор, пока будут ощущаться «родимые пятна» колониализма в виде «традиционалистских» групп и партий, уходящих своими корнями к «туземным» властям, созданным с помощью антропологов.

Часть IV

Британская социальная антропология во второй половине двадцатого века

Ссередины ХХ в. в Великобритании сложилась ситуация, которая способствовала повышению интереса к антропологическим исследованиям со стороны правящих кругов и британского общества в целом. Во-первых, в британских владениях возросла активность антиколониальных движений. В некоторых из них, особенно в Индии, Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке сформировались мощные националистические движения. Все это нуждалось в специальном изучении и осмыслении. Во-вторых, политика косвенного управления, курс на которую был принят британскими властями еще в 30-х годах, изначально вовлекла в подготовку ее мероприятий социальных антропологов. Война прервала эту работу, хотя были приняты решения о ее масштабном финансировании. Окончание войны позволило эту программу возобновить с еще большей, чем прежде, активностью – был создан особый Совет по социальным научным исследованиям в колониях (Colonial Social Science Research Council) с большими финансовыми возможностями. К примеру, за пять лет (с 1961 по 1966 г.) 80 социальных антропологов использовали в своих исследованиях из различных фондов около 250 тыс. фт. ст.[1137], факт беспрецедентный в этой науке.

Социальная антропология окрепла организационно настолько, что в 1946 г. представители этой науки образовали собственную Ассоциацию социальных антропологов Великобритании (АСА). Этот акт был вызван, прежде всего, тем, что в Королевском антропологическом институте Великобритании и Ирландии по традиции, восходящей к XIX в., было слишком много представи телей других дисциплин – археологов, филологов, географов и др., а также любителей-коллекционеров, что мешало профессиональным антропологам решать свои корпоративные задачи. Первым президентом АСА стал Рэдклифф-Браун, а председателем и секретарем Исполнительного комитета – Эванс-Причард. Исполнительный комитет составили Фёрс, Форде и Фортес. Состав правящей верхушки АСА красноречиво говорит о том, кто определял направления теоретического развития, финансирование исследований и кадровую политику этой дисциплины в начале послевоенного периода. АСА довольно быстро увеличивалась численно и становилась весьма влиятельным учреждением – первоначальный ее состав в 21 человек возрос к 1951 г. до 42, в 1953 г. до 60, к концу 50-х годов до 120, а к 1968 г. до 240.

Так же быстро росло и число департаментов социальной антропологии в британских университетах. Полностью специализированные по этой дисциплине кафедры были образованы в 1945 г. в Университетском колледже Лондона во главе с Д. Форде, в 1949 г. в Манчестерском университете во главе с М. Глакменом, в 1948 г. в университете Дарема во главе с З. Наделем, который стал затем первым заведующим кафедрой социальной антропологии и социологии в Канберре. Специальные кафедры социальной антропологии возникли в 1951 г. в Школе восточных и африканских исследований (заведующий – Фюрер-Хаймендорф), а также в Эдинбургском университете. Представители этой науки охотно принимались на кафедры социологии и других социальных наук помимо специализированных кафедр социальной антропологии. Лекции по социальной антропологии читались в подавляющем большинстве британских университетов. К 1953 г. в 12 университетах Соединенного королевства было уже 38 преподавателей социальной антропологии, около 160 студентов специализировались по этой дисциплине, не менее 80 обучались в аспирантуре и не менее 500 изучали этот предмет. В дальнейшем (по крайней мере, до 70-х годов) эти показатели неуклонно росли[1138].

Материалы антропологических исследований, сочинения антропологов стали пользоваться известностью среди широких кругов читающей публики, что обеспечивало все более возрастающий приток студенческой молодежи на кафедры социальной антропологии британских университетов. Надо сказать, что этот процесс был бы невозможен, если бы сами антропологи не приложили особых усилий, чтобы их сочинения отличались не только научностью, но и литературными достоинствами.

Гл. 1. Дивергенция структурно-функциональной парадигмы: «неоструктурализм» и «неофункционализм»

Нередко в литературе, посвященной британской социальной антропологии, можно встретить резкое противопоставление двух течений – структурализма и функционализма. Первый обычно ассоциируется с именем Рэдклифф-Брауна, а второй – Малиновского. Нам представляется, что такое противопоставление не вполне оправданно, так как небольшой по численности коллектив британских антропологов никогда жестко не делился на корпорации, обозначаемые этими терминами. Можно говорить о единой парадигме, хотя и не лишенной некоторой внутренней дифференциации, связанной с индивидуальными особенностями отношения к отдельным ее элементам. Антропология в послевоенной Великобритании развивалась на теоретических основаниях, сформулированных Рэдклифф-Брауном и Малиновским, первоначально с некоторым преобладанием влияния структуралистских принципов, но стиль полевой работы автора «Аргонавтов» почти всеми признавался наиболее эффективным. С течением времени, в особенности после смерти Рэдклифф-Брауна, критика его формальных методов постепенно набирала силу, и в антропологии сложилось относительное равновесие двух методологических концепций, если рассматривать их влияние на деятельность представителей этой науки. Можно говорить (условно, конечно) о двух линиях развития структурно-функциональной традиции – неоструктуралистской, восходящей к Рэдклифф-Брауну, и неофункционалистской, интуитивно-беллетристической, связанной с Малиновским. Р. Фёрс, хорошо знавший обоих, остроумно отнес Рэдклифф-Брауна к «классицизму», а Малиновского к «романтизму», так как один из них был склонен отдавать предпочтение четкой однозначности выводов, скованных формальными понятиями своей концепции, а другой – воображению и литературным приемам представления изучаемой реальности[1139].