Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

еще раз, присел на корточки рядом. Под взглядом хотелось все же повернуться, но Хельмо не посмел, даже услышав шепот:

– Тогда постарайся отдохнуть. – На него набросили второе покрывало, пахнуло водорослями и морозом. – И согреться. Это сейчас нужнее прочего. Ты по-прежнему ведешь всех нас, не забывай об этом. Ты должен быть сильнее своих неудач.

Хельмо незаметно сжал кулаки. В свою силу он уже почти не верил.

– Если так пойдет дальше, если я настолько глуп, то скоро мне некого будет вести.

Янгред вздохнул. Хельмо отчетливо услышал слова, сказанные уже не шепотом – громче, отчетливее, словно так, чтобы их слышали невидимые боги или тени.

– Кто-то обязательно останется. И я тоже. Слово чести.

Хельмо не знал, заслуживает ли такого обещания. Скорее всего, нет и никогда не заслужит. Но сейчас оно помогло дышать чуть глубже, и стало правда теплее. Янгред вышел. Настала тишина, в которой слышалось лишь мерное сопение сразу двух животных.

Бум, который с арьергардом прошел всю Ринару, кое-кого нашел там – тощую полосатую кошку с ярко-голубыми глазами. То ли принял ее за какое-то другое животное, то ли просто добрым было это большое глупое сердце, но он вытащил ее из подтопленного подвала и унес с собой. К концу пути она уже освоилась, влезла ему на спину, вальяжно там ехала. Обрубленный хвост, рваное ухо, торчащие ребра – та еще подруга. Но Бум явно не собирался расставаться с ней, и посмотреть на это умилительное зрелище Хельмо заставили Янгред с Инельхалль. Просто втащили в шатер. Попросили: «Дай кошке какое-нибудь имя, местная же». Хельмо назвал ее Ринарой. Как еще? Эти двое понимающе улыбнулись. Янгред, не давший упасть на колени. Инельхалль, подхватившая знамя. В ту минуту подумалось: их, наверное, правда создали друг для друга. Но созданное ведь выходит из-под власти богов и может менять свою судьбу.

Животные спали мирно. Ровно дышали, их теплые тела напоминали – все, включая самые гибельные, темные ненастья, заканчивается. Значит, кончится и этот день.

Вскоре Хельмо тоже уснул.

* * *

Утром ливень продолжился, но ничему не помешал. После Тарваны Янгред все-таки насел на инженеров, и они вместе с оружейником пиратов худо-бедно сделали то, о чем он просил: придумали состав, которым можно было смазывать замки и пороховницы, чтобы они отталкивали воду. Даже жирным, как Янгред опасался, этот состав не был, хоть туда и входило что-то животного происхождения. Мушкеты и пистолеты из рук не выскальзывали. Так что главное было не забывать эту меру.

Они действовали сегодня жестоко: двое ворот взорвали, у одних устроили пожар. Сожгли пару полей, как ни омерзительно Янгреду было отдавать приказ. Но как и в Тарване, лунных требовалось отвлечь, а лишь такого подлого поступка они и не могли ожидать. Знали: дом для Хельмо свят до последнего колоска. Свят, раз один вид Ринары лишил его рассудка.

В ночь накануне Янгред и сам много думал об этом – нет, не о рассудке Хельмо, но о своем. Понял, что мысли просто так не отступятся, когда вернулся в шатер, когда устроился подле полосатой кошки Ринары и прикрыл глаза. Хлынуло: красные улицы, красный призрачный хохот. Подтеки застарелой крови, изуродовавшие мох на крышах. Распахнутые рты. Развороченные грудины и животы. Связанные руки – у тех, кого, видимо, взяли в плен и убили потом. А еще рисунки, кровавые рисунки на стенах храмов, не снаружи, внутри. Красные девоптицы в сиятельных ореолах, не так чтобы высокохудожественные, но нанесенные с явным трепетом. Красной оказалась и вода в ключах – тех, на которых в Остраре строились храмы. Там плавали лицами вниз освежеванные младенцы.

Все было тем омерзительнее, чем точнее Янгред знал: это не просто последствия долгой осады и не просто «птички что-то проголодались». Это показательная расправа, которую сама Самозванка, если победит, облечет потом в простые слова: «Я покарала отступников, в этом городе меня готовились убить». Или что-то похожее, любезный отец Сивиллус Луноликий и не менее любезный муж Влади Стратег помогут ей додумать. Стратег… впрочем, насчет него Янгред сомневался. Слышал, что добрый юноша. Дома собирает картины и пытается отменить смертную казнь, всем был бы хорош, если бы так не обожал жену…

Борясь с видениями, Янгред проворочался возле Хельмо и животных до самой зари. Рано встал, быстро вышел, начал определяться с частями. Кого брать, кого оставить отдохнуть, чтобы не разозлить. Вслух он ничего не говорил до совета со своими младшими офицерами. Этот совет он еле пережил, но почти никак этого не выдал.

Город взяли быстро – он снова поступил трусливо вопреки количеству лунных внутри. Одни из ворот открылись, конница хлынула туда, а вскоре не выстояли и вторые. Когда массовые бои кончились, все развернулось предсказуемо: крылатые части, единственные, у которых был шанс спастись, попытались улететь. Отступали неслаженно, в разные стороны, как перепуганные голуби, – надеялись, видимо, что так сложнее будет догнать. Никто и не догонял: мушкетеры смирно ждали в лесах, кто-то на опушках, а кто-то влез на деревья. Янгред знал: некоторым очень хотелось повторить увиденное в Ринаре зверство, нанизать крылатые трупы на толстые ветки. Но здесь Янгред поступил как Хельмо, строго велел еще вначале: «Не уподобляемся им». А сам все посматривал на подожженное поле, потом – ходил по обугленным колоскам, похожим на подвески из черного стекла. И думал: а правда ли не уподобились? И не уподобятся ли совсем скоро?

Хельмо снова сделал все так, как должен был: отлично командовал, никому не дал дрогнуть. Очистив город, произнес речь, вполовину не такую светлую и успокаивающую, как обычно, но все же. Среди прочего он сказал то, о чем сам Янгред думал все больше.

– Добрая сила, которая приводит вам на помощь злую, часто вовсе не добра. А всякого, кто не верит мне, я готов отвести в Ринару. Только знайте: Ринары больше нет. И точно так же завтра может не быть вас.

Люди молчали, понурые и настороженные. Их можно было понять: они только привыкли к владычеству Самозванки, только поверили, что беды обойдут их в награду за покладистый нрав, – и вот. Они долго не размыкали губ, когда Хельмо напрямую спросил их – народ, именно народ, не дожидаясь допросов бояр:

– Скажите, кто смутил ваши мысли? Кто сказал, что врага лучше впустить и что, возможно, к нему даже стоит присмотреться, потому что не такой он и враг?

Вопросы провисели в тишине половину дождливой минуты. Хельмо терпеливо ждал, не грозя оружием, даже не хмурясь. И кто-то все же выкрикнул – тоненько, несмело…

– Штрайдо!

Крик подхватили: