Москва. Путь к империи - Александр Торопцев

Опричники получили от Ивана IV Васильевича странную символику. К седлам они прикрепляли собачью голову и метлу. Собаки олицетворяли собой грызунов, которые грызли князей и бояр беспощадно, а метлами опричники якобы выметали (только куда — непонятно) из Московии мусор. Собака, как считают почти все естествоиспытатели, произошла от волка. Г олова волка была изображена на знамени тюрков, которых водили в походы в VII–VIII веках Кутлуг, Тонъюкук, другие знаменитые полководцы Великой Степи. Волки Кутлуга принесли неисчислимые беды многим народам. Тюркский каганат одно время занимал территорию от Волги до Маньчжурии. Народы этого региона разгромили тюрков, разодрали на куски знамена с изображением волков, но память о кровожадном оскале вечно голодного животного запечатлелась на генных негативах злой половины человечества. Волчья символика не раз еще всплывет в памяти этих людей на беду людям другим.

Иван IV Васильевич неплохо знал историю. На Руси, как и во многих других странах, волков не любили, волками пугали детей. Царь заменил волка собакой. Собака уже тогда считалась другом человека. Сколько же собак нужно было обезглавить, чтобы каждому опричнику повесить знак принадлежности к псам-охотникам царя на седло? С этим знаком опричники носились по всей земле Русской, грызли Рюриковичей и их доброжелателей и метлами выметали из страны. С этими метлами тоже не все понятно. Бабу-Ягу, любительницу покататься на своем метлолете, побаивались в русских деревнях и селах… Странную символику изобрел Иван IV Васильевич, было в ней что-то сатанинское.

Аппетит у псов-опричников был огромный. С каждым днем метлам приходилось работать все больше. Но они не уставали, исполняя волю царя, сметали с земель земщины бывших ее владельцев, пытали и душили, морили голодом и сажали на кол, убивали самыми изощренными способами новых и новых врагов Ивана IV Васильевича, а он свирепел все больше. Митрополит Колычев, поставленный царем против своей воли, в Успенском соборе однажды во всеуслышание отказался благословить царя, сказал ему все, что думает о бесчинствах и злодеяниях. Иван IV не сдержал себя от гнева, с силой ударил жезлом о каменный пол, затаил лютую злобу на владыку, а на следующий день в ответ на дерзость первосвятителя в Москве начались новые казни, а также пытки всех, близких к Филиппу Колычеву людей.

Но этого опричникам уже не хватало для полного куража. Летом 1568 года, ночью они во главе с Афанасием Вяземским, хоть и князем, но оказавшимся в опричниках, Малютой Скуратовым, Василием Грязным пошли к боярам. С диким шумом врывались они в дома бояр, купцов, дьяков. «Бояре, мы невесту выбирать!» Из домов налетчики выволакивали молодых и красивых дочерей боярских, бросали боярынек в телеги и с грохотом неслись по городу. Москва молчала.

За городом по утру ждал их сам царь. Услужливые слуги, постоянно облизывая губы, подводили к нему лучших боярынек, купчих, дьячих. Иван IV Васильевич в этом деле знал толк. Он выбрал себе девушек получше, отдал остальных верным сподвижникам, и началась кутерьма. Боярыньки не сопротивлялись, опричники дергались от счастья, как дергается несчастный в эпилептическом припадке. Радость прерывалась попойкой и бешеной скачкой по июльскому Подмосковью. Отряд налетал на беззащитные селения, горели усадьбы опальных бояр, в шум пожаров врывались вопли и стоны пытуемых, лилась на июльские густые травы, уже созревшие для второго покоса, кровь бояр, их слуг; тихонько плакали боярыньки, некоторые из них при этом грустно-грустно осматривали мир, прощаясь с ним.

Поздней ночью вернулись погромщики в столицу, где в домах и избах при свечах сидели грустные родители уведенных насильно от них дочерей. Опричники отпустили по домам боярынек, купчих, дьячих. Кто-то из молодых женщин пересилил беду, кому-то из них повезло, они (позже, конечно, когда тревожный шум души утих) вышли замуж, нарожали деток, взрастили их, может быть, их потомки даже дожили до сего дня. Но многим участницам той оргии детей рожать было не суждено: умерли они от горя и от стыда за мужчин, за будущих отцов своих детей. Есть такие женщины на белом свете, целомудренные. Нелегко живется им, особенно в минуты роковые, когда обрушиваются на мир разные волки и собаки.

В ноябре того же года Иван IV Васильевич расправился с Филиппом Колычевым. Опричник Алексей Басманов вошел с вооруженными людьми в Архангельский собор, прервал обедню, зачитал указ. Митрополита обвинили в измене и, главное, в колдовстве. Последнее обвинение было для Ивана IV Васильевича более весомым. Заколдованный злобой, он уже не мог и не хотел расколдовываться. Именно поэтому пострадал Сильвестр, а теперь страдал Филипп Колычев, его отправили, закованного, в обитель Святого Николы Старого. Но больше всего досталось родственникам этого митрополита, многих из них казнили. Племяннику Филиппа отрубили голову и прислали ее опальному священнослужителю.

После этого опричники направили удар на русские города. Первым пострадал Торжок. В день ярмарки слуги царя учинили дебош, их, естественно, побили, и на город обрушилась царская «гвардия». Жителей Торжка пытали, топили в реке. Затем пришла очередь Коломны…

До некоторого времени Ивану IV Васильевичу, обремененному внутри страны делами опричнины, удавалось вести успешную международную политику, русские еще побеждали в Ливонской войне, но в 1569 году османский султан Селим задумал осуществить крупный поход в Восточную Европу. Весной семь тысяч турецких всадников и сорок тысяч воинов крымского хана Девлет-Гирея, а также крупный флот двинулись из Азова к Дону, затем по реке и по берегам — к Переволоке, откуда Селим хотел выйти к Волге, чтобы напасть на Астрахань и отбить ее у русских.

Планы у османского султана были громадные. Его держава приближалась к зениту славы и могущества. Завоеваны были обширные пространства, но еще не раздумал султан захватывать чужие земли. Селим мечтал покорить Астраханское, Ногайское, Крымское ханства, окольцевать своими владениями Черное и Азовское моря и двинуться дальше, на страну Московию и Речь Посполитую.

Остановить мощное войско врага было некому. Слишком много сил у Ивана IV Васильевича отнимали внутренняя борьба, Ливонская война. Царь отправил на юг дружину князя Петра Серебряного. На небольшом острове, неподалеку от Переволоки русский воевода увидел войско противника, в бой не вступил, понимая, что проиграет его, отошел на судах вверх по Волге. Полководец османов, мечтая, видимо, о лаврах Кира Великого, большого любителя строить ирригационные сооружения, решил соорудить «Волго-Донской канал» и с завидным рвением принялся за осуществление этой глобальной идеи, не понимая, что теряет время, упускает преимущество, которое дает внезапность нападения. Захватив в степях много пленных (русских мирных людей), он пригнал их на «объект». Пленные работали плохо. Дело шло медленно, время шло куда быстрее. Наконец-то сообразив, что Киром ему не стать, полководец османов отослал флот с тяжелыми пушками в Азов, продолжил путь налегке и в сентябре 1569 года подошел к Астрахани, разбил лагерь напротив города.

Князь Серебряный, внимательно отслеживая все передвижения противника, ночью под носом у османов провел свои суда в Астрахань, оказав тем самым великую услугу защитникам. Без тяжелой артиллерии полководец османов не рискнул штурмовать город. Он укрепил свой лагерь, постоянно посылал в разведку небольшие отряды, они досконально изучили окрестности, но так и не нашли слабые места в обороне русских. Это очень опечалило османов и, главное, их союзников, крымчан. Воины хана Девлет-Гирея хорошо знали, какие суровые в этих краях зимы, они не хотели оставаться здесь до весны. Паша (полководец у османов) долго не реагировал на волнения в стане союзников, пока крымчане в отчаянии не взбунтовались. В тот же день по лагерю пошли слухи о том, что в Астрахань из Москвы спешит на подмогу князю Серебряному крупное войско.

В конце сентября османский полководец повелел сжечь укрепления и дал приказ отступать. Союзники спешно исполнили приказ и той же ночью бежали из-под Астрахани. На обратном пути вел их Девлет-Гирей. Позже, оправдываясь перед русским царем, он хвалился тем, что специально завел войско в безводные степи на землю черкесов, в результате чего османы потеряли чуть ли не всю свою армию.

Действительно, паша привел в Азов лишь горсть измученных людей. Ему понадобилось много золота, чтобы смягчить приговор Селима и спастись от его гнева, но данный поход и поведение в нем Девлет-Гирея, который все еще мечтал воссоздать Золотую Орду, должны были подсказать Ивану IV, что на южных границах Московии нарастало напряжение, а значит, русскому царю нужно было уделять больше внимания этим вопросам, а не борьбе с родом Рюриковичей.

Девлет-Гирей

Девлет-Гирея конечно же нельзя сравнивать с великим Ганнибалом, вписавшим в анналы истории блистательные победы над римлянами, но так и не победившим Рим. Обидится карфагенянин за такое сравнение, ругаться будет. Да, Девлет-Гирей и как полководец, и как личность, устремленная к великой, но недостижимой цели, заметно уступает Ганнибалу, но на некотором промежутке времени крымский хан являлся для Москвы и ее обитателей таким же грозным и опасным противником, каким был всю свою сознательную жизнь (а она началась еще в детстве, после данной отцу клятвы бороться с Римом) Ганнибал для Вечного города. Девлет-Гирей своим предательством во время османского похода на Астрахань доказал, что он всегда держит камень за пазухой и всегда готов обрушиться на Москву.