У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

17‑го августа переправились на эту сторону и заняли оборону под Паньшином. Саму деревню Паньшино наш полк занял. Там мы держали оборону. 3‑й батальон принимал бой в этой деревне. Из деревни Паньшино пошли на Котлубань. На этой станции мы боя не принимали никакого. С этой станции, не помню, какого числа, пошли на ферму № 4 в деревне Грачи. Когда пришли в эту деревню, тут же на рассвете приняли бой. Там ничего серьезного не произошло. Некоторых ребят потеряли там. Некоторым пришлось здорово поработать, а особенно мне как санинструктору. У нас был начальник нашей санчасти Осипов. Он мне сказал: «Полторак, 1‑й батальон принял бой, смотри, чтобы все было благополучно по эвакуации раненых!». Я пошел туда, взял с собою двух санитаров. Бой происходил километрах в пяти от деревни. Пришлось раненых выносить. Когда принимали бой на высоте 107,5, наши танки пришли на поддержку наших батальонов. Он (немцы) подмаскировал под наши танки свои танки, зашел в наше расположение, зашел в наше расположение и начал нас бить. Здесь восемь танков противника было уничтожено. Во время боя выбыли из строя все медработники, и некому было работать: я был в полковой санчасти. Мне передали из 1‑го батальона, что нет медработников. В 1‑м батальоне мне дают санитаров и говорят: иди туда поближе, подберешь с поля раненых. Я пошел туда. Пошел туда, убрал раненых с поля боя.

Числа 11‑го сентября я уже перешел в 1‑й батальон работать – санитаров не было, военфельдшеров не было, совсем не хватало медработников. Я перевязывал людей и эвакуировал. Я эвакуировал раненых всеми способами. То кухня подъедет на передовую, то машины подвезут боеприпасы, ночью подводы приезжают. Я пользовался этим транспортом, который возвращался с передовой, и увозил раненых в санчасть…

28 сентября переправились мы в Сталинград, сразу заняли оборону на «Баррикадах». Мы там оборону держали до 4 октября. 4 октября мы перешли на «Красный Октябрь». Возле Банного оврага мы заняли оборону на поселке «Красного Октября» и на улице Орджоникидзе возле трамвайной линии. Тут боев не принимали никаких. Мы были во втором эшелоне. До 23 октября он нас только бомбил. Бомбежка была с пяти часов утра до шести часов вечера. Невозможно было ходить. Заметит одного человека и на одного человека бомбу бросает.

Работы много было, и за работу награжден […].

О своей работе, что могу сказать? Выносил с поля боя бойцов, командиров. Здесь в Сталинграде так бывало: выносишь с поля боя, и днем никак нельзя эвакуировать. Если будешь эвакуировать, то и сам [погибнешь], и раненого не спасешь. До вечера дожидаешься. Вечером договоришься с командиром батальона, так и так, товарищ командир батальона, надо эвакуировать раненых с моего пункта. Он говорит, пойди, возьми бойцов. Возьмешь двух или трех бойцов и носилки. Иногда на плечах сам таскаешь. И таким образом с нашего пункта перетаскиваешь. Если раненых нет, занимаешься другой работой. Снайпером был. На счету у меня 27 убитых фрицев.

23 октября была самая тяжелая работа. Они выбили минометчиков из строя у нас. Пришлось переносить всех раненых. Я их тогда даже днем таскал, несмотря на то, что бомбежке подвергался. Возьмешь, навалишь на себя и перетаскиваешь. Надо было таскать в овраг метров за 800. Когда авиация налетает, спрячешь где-нибудь, переждешь и вынесешь. Самая большая работа была с минометчиками. Они только откроют огонь, он засекает точки огневые и начинает бить по ним. Часто выводил из строя минометчиков, а к ним было трудно подойти. Я находился на КП батальона. Как санинструктор, я был при батальоне. Позвонят или придет связной, доложит, что в такой-то минометной роте есть раненые. У нас минометчики стояли под термическим цехом. Из-под термического цеха вытаскивал раненых.

23 октября немцы взяли завод «Красный Октябрь». 24‑го октября у меня раненых не было. Мы были во втором эшелоне. Немцы просачивались только в завод. Когда они просачивались на завод, нас было только четыре человека. Забрали автоматы, гранаты с собою в руки и пошли на завод для разведки, как там немцы размещаются. Мы туда дошли. С нами был младший лейтенант Козулин. Этот младший лейтенант дает команду – в общем, пустились на обман для того, чтобы выгнать их с завода, – взвод такой-то справа, взвод такой-то слева, вперед! Мы начали из автоматов бить, гранаты бросать. Немцы увидели, что что-то такое получилось, начали бежать с завода. Когда немцы начали бежать с завода, наши бойцы занимали оборону строго на север. Немцы начали выбегать с завода аккурат против нашей обороны. В этот день один наш батальон уничтожил 640 немцев при перебежке их с завода. Выбежали с завода, а вечером опять начали в завод бежать. Мы [их] положили много в это время. После этого наши несколько раз ходили в контратаку и выбили их с завода. У них блиндажи были, блиндажи разбивали, пулеметы вырывали, вытаскивали из блиндажей.

23 декабря (немцы два месяца были на «Красном Октябре») мы их выгнали с завода. Когда выгнали их с завода, растерянность была большая. Связь плохо действовало, вернее, никакой связи не было. Бегут бойцы. Они в белых халатах и наши в белых халатах, не поймешь, кто бежит. Лежишь, смотришь – кто его знает, немец или свой. Велели прекратить огонь. Мы увидели, что немцев здесь уже нет. Когда мы увидели, что немцев нет, тогда мы пошли в наступление. Мы километра полтора продвигались, никакой задержки не было. В общем, немец ушел с территории.

Мы вошли в школу № 5. Из этой школы № 5 мне пришлось вынести двух немцев. Я вынес их на ротный КП. Принес одного, он там лежал. Передали в штаб батальона, что есть два немца. Нам приказали, чтобы мы их немедленно доставили в штаб батальона. Я пошел за другим без санитаров. В это время был со мною старший военфельдшер Дрогман. Вынес второго. Прихожу сюда. Бойцы рассердились на первого раненого, который был офицером, взяли и добили его. Второго я не дал добить. Он без чувств лежал. В это время холодно было, а на нем что? – Сапоги, сапоги тесные, в курточке такой, короткой, холодно ему, замерз, наверное, пьяный был. Мы его принесли на КП батальона. Он ничего не сказал. Нам приказали отправить его в штаб дивизии. Там он кое-что рассказал. Рассказал, сколько пушек находится, кем он был. Он был артиллеристом, их окружили, боеприпасов не давали. Ему пришлось сидеть в обороне […].

Заявление в партию подал, когда наши пошли в бой, и я был в этом бою. После боя я подал заявление. Меня приняли здесь же в батальоне. К ордену «Красной Звезды» представлен за вынос с поля боя 52 человек. Медалью «За отвагу» награжден за санитарную работу и уничтожение гитлеровцев. Сейчас тоже работаю санинструктором […]. В последнее время я не был в батальоне. Меня забрали в полковую санчасть. Я работал в полку. Хотя работал в полку, но работу свою продолжал. Если есть на поле боя раненые, я никогда не утерплю, чтобы не подойти. Туда пойдешь, занимаешься снайперством.

Документ № 18

«Наши полки были по 300–350 человек. Противник сосредоточил против них артиллерийский огонь, бомбил с самолетов, и они там сражались до последнего…»

Из беседы с генерал-майором Леонтием Николаевичем Гуртьевым – командиром 308‑й «Сибирской» стрелковой дивизии 62‑й армии.

Родился в 1891 г. в гор. Шемахе Азербайджанской АССР, в семье лесничего. Учился в начальной школе, потом окончил среднюю школу – реальное училище. Учился в высшем учебном заведении, в Политехническом институте в Петербурге. В 1914 г. в июле был арестован за участие в демонстрации на Выборгской стороне. Сидел в крепости. В то время был период забастовок, расстрелы рабочих, и были демонстрации протеста. В крепости отсидел три месяца. За это время началась война, меня освободили и тут сразу призвали в армию. Сначала меня, как студента, зачислили в вольноопределяющиеся. Служил я в артиллерийском дивизионе во 2‑м батальоне в Луге, но там был очень недолго. В ноябре меня отправили на фронт за Варшаву. Наш батальон стоял последнее время недалеко от железной дороги возле гор. Сохачев. В январе 1915 г. меня как вольноопределяющегося направили учиться в школу на прапорщика. В школе прапорщиков я пробыл до 1 мая. В мае нас выпустили прапорщиками и отправили в запасный батальон в г. Тамбов. В Тамбове пробыл недолго. С маршевой ротой меня отправили опять на фронт в пехотную часть младшим офицером в 193‑й Свияжский полк 49‑й пехотной дивизии.

К этому времени моя личная жизнь сложилась таким образом. Женился я на студентке, сейчас жена моя находится в Омске. В 1915 г. у меня родился первый сын, Леонтий. Сейчас он лейтенант, на Калининском фронте, минометчик. В 1915‑м же году у меня умер отец. Мать моя жива до сих пор, живет в Ленинграде.

Прапорщиком я оставался все время и последний мой чин – прапорщик. Должность, которую я занимал после того, как убили командира роты, – командир роты. Осенью 1915 г. в боях на Стыре наши части были окружены, и я с частями попал в плен. Был в плену в Австро-Венгрии до ноября 1918 года. В ноябре, когда я был в лагере, в Венгрии, в местечке Залагержек, началось революционное движение, и всех пленных освободили. Мы вернулись на родину. Где шли пешком, где ехали поездом, было сплошное движение. В ноябре мес. я прибыл к своим родным, которые в это время жили в Коврове Владимирской губернии. Там я нашел мать, жену, сына и родных.