Я меняю мир. Книга 2. Становление - В. Ли

В комнате юноши застал доктора, уже пожилого, даже пенсионного, возраста, мужчину, он стоял у постели больного, ставил систему. Подождал немного, пока врач закончил процедуру, после принялся за осмотр. Даже общая картина ауры была удручающая, практически весь организм стал разлагаться. А в головном мозгу состояние можно оценить двумя словами: сплошная патология. Нет живого места, от коры до глубинных слоев. Рваные ткани, лопнувшие сосуды, кровь залила прилегающие участки, все отекло. Любой врач, если ему показать такую картину, посчитает больного обреченным.

Выношу родителям, напряженно стоявшим рядом со мной, даже дыхание затаили, приговор их сыну:

– Мозг пострадал очень сильно, сейчас он на грани полного омертвения. Но все же я попытаюсь как-то его спасти. Но сразу предупреждаю, такая вероятность чрезвычайно малая. Да и в лучшем случае, даже если удастся вернуть вашего сына к жизни, о полноценном восстановлении мозговой активности речи нет. Вероятнее всего, он останется с существенно нарушенным интеллектом, прямо говоря – кретином. Теперь решайте, приступать к лечению или нет. Лечебный курс займет не меньше месяца. Надо весь организм приводить в порядок, кроме головного мозга и другие органы тоже начали разрушаться. Как надумаете, вот мой телефон, позвоните.

Глава 4

Авторитет позвонил ранним утром. Мы с Ксюшей еще лежали в постели, расслабились в рождественские каникулы. Он говорил громко, едва сдерживая волнение:

– Мы согласны лечить сына. Мать не хочет и слышать о других вариантах. Главное, чтобы сын выжил, пусть хоть каким. Сережа, я сейчас отправлю машину, через час будет у тебя.

– Хорошо, Иван Павлович, я собираюсь.

Ксюша, сплетница, во все уши слушала наш разговор, а потом переспросила:

– Все таки они согласились, Сережа?

– Да, моя болтушка!

Девушка помолчала, а потом уверенным тоном заявила: – А я знала, что так будет. Какая мать не захочет, чтобы сын ее жил, пусть и не совсем нормальным!

Я вчера после возвращения домой рассказал подругам о произошедшем, они только ахали от такой вести, переживали за бедного юношу. Пока Ксюша бегала к старшим женам поделиться последней новостью, не спеша стал собираться, потом завтракал, когда услышал шум подъехавшей машины. Водитель не стал сигналить, будоражить всех, ждал, пока я не выйду. Меня провожали жены как на подвиг, желали удачи, надеялись на успех.

За рулем сидел тот же Серега, ответил на мое приветствие, а потом дал газу. Мне так быстро не приходилось ездить в городе, даже от страха поджилки затряслись, но не стал урезонивать лихача. Машина его, пусть едет как хочет. Доехали к дому босса чуть больше, чем за полчаса, почти вдвое скорее, чем вчера со мной. Здесь ждали меня все домочадцы, босс тоже остался, решил сам понаблюдать за операцией. Они все зашли за мной в комнату Саши, даже пигалица, его сестренка. Я не стал возражать, они мне не помеха, если не станут греметь.

Начал с кровеносных сосудов. Очистил их от тромбов и сгустков, аккуратно срастил разорванные края. Сил и времени на их восстановление ушло много, слишком обширные повреждения как мелких капилляров, так и основных каналов. После немало усилий понадобилось на очистку тканей от отеков и следов излившейся крови. Результат первого сеанса меня обнадежил, исчезли темные участки в местах разрыва сосудов, они приобрели розовый оттенок. Не стал продолжать операцию, хотя еще остался резерв энергии, но доводить до полного ее истощения, как случилось с Алешей, посчитал неразумным. Лечение предстоит длительное, надо рассчитать ресурс на весь курс.

Внешне вид больного заметно не изменился, если не считать более естественный цвет лица, исчез красный оттенок вокруг глаз. Рассказал родным Саши о проведенной операции, первых обнадеживающих ее итогах. Они восприняли мой рассказ с облегчением, но пока еще боясь поверить в лучший исход. Их осторожность понятна, инстинктивно защищают себя от краха надежды. Поблагодарили меня за труд и участие, договорились о следующем сеансе. Я назначил его на завтра, только во второй половине дня. Утро у меня занято, веду детей на спектакль в ТЮЗе.

Последующее лечение проводил по продуманному плану, поэтапно. Восстанавливал поврежденные ткани, нейронные связи, нервные рецепторы, функциональные параметры. На седьмом сеансе Саша вышел из комы, открыл глаза. Видно, что он узнал родителей, мышцы лица дернулись, но сказать ничего не смог. Речевой центр, как и многие другие, я еще не восстановил. Но даже такой успех вызвал взрыв эмоций родных больного, они уже уверились в скором выздоровлении Саши. Мать плакала, обняв сына, у отца тоже дрожали губы. Когда я уходил, Валентина Сидоровна обняла меня, все еще плача, а потом, захлебываясь, проговорила:

– Сережа, я буду молить бога до конца дней своих о всех благах тебе! Ты нам вернул сына, – твоя мать поймет, – нет дороже для меня никого, ради его жизни я готова отдать свою. Ты наш спаситель, не только сына, да хранит тебя Господь!

Не знаю, то ли молитва страждущей матери помогла или мое провидение, или все вместе, но в событии, произошедшем незадолго до завершения курса лечения, спасли мне жизнь. В тот день какая-то тревога вселилась в меня, без всякой видимой причины. Процедуры проходили в нормальном режиме, я практически завершил с восстановлением головного мозга и связанных с ним структур и систем организма, принялся за лечение других органов. Больной уже мог говорить, пусть с трудом, самые простые слова и выражения, самостоятельно есть, пить. Вставать еще не мог, двигательный центр не полностью вышел на нужный уровень рефлексии, да и с вестибулярным аппаратом мне еще надо позаниматься.

Мы уже садились в Чероки, как меня что-то толкнуло, я сел не впереди, рядом с водителем, как обычно, а на заднем сидении. Сказал еще Сереге: – Пожалуйста, не гони, что-то мне неспокойно.

За три недели общения мы как-то нашли общий язык, он уважительно относился к моим словам и просьбам. Так и сейчас, недоуменно посмотрел на меня, но пошел навстречу моему совету, ехал осторожнее, чем прежде. Но все же уйти из приготовленной судьбой или недругами ловушки мы не смогли. По неизвестной причине джип не вписался на крутом повороте перед самым городом, слетел с высокой насыпи. Перевернулся несколько раз, – меня бросало в стороны, но ремень удержал в сиденье, – а потом вмялся в стоящий у дороги дуб. Я потерял сознание.

Очнулся от боли, пронизывающей все тело – от головы до пят. Я задыхался, что-то не давало вздохнуть полной грудью. Голова раскалывалась на части, от нового всплеска невыносимой боли вновь ушел в беспамятство. Когда снова пришел в себя, чувствовал уже гораздо лучше. Боль осталась, но не столь острая, да и дышалось легче. В голове то же прояснилось, только немного кружилась от сотрясения. Мог уже думать, смотреть и замечать окружающее без опасения вызвать новую боль в разрывающемся мозгу.

Оглядел себя – почти все тело перебинтовано, грудь в корсете, правая нога в гипсе и зафиксирована в растяжках. Я в больничной палате, кроме меня здесь еще трое бедолаг, также перевязанных, правда, поменьше, чем я. За окном темно, ночь. Сколько времени я пробыл здесь без сознания, мне неизвестно, но не думаю, что долго. Стал припоминать происшедшее – машина слетает с дороги, опрокидывается, Серегу, не пристегнутого ремнем, выбрасывает из сиденья, бьет о проемы. Последнее, что осталось в памяти – стремительно надвигающееся дерево, удар.

Пришла мысль о подругах, ведь они не знают, что со мной, переживают. Как только зашла сестричка сделать одному из соседей укол, позвал ее. Голос вышел слабый, сначала хрипом, как будто горло забилось чем-то. Она все же услышала меня и подошла. Увидела, что я смотрю на нее, проговорила:

– Очнулся? Сейчас врача позову, подожди немного.

Вскоре в палату зашел врач, совсем молодой, немногим старше меня. Он бегло осмотрел меня, после выразил свое мнение:

– Неплохо, после такой аварии. Сказали, машина разбилась всмятку, только чудо спасло тебя, да еще то, что пристегнулся. Водителю не повезло, погиб на месте от множественных травм.

Покачал головой, а после продолжил: – У тебя перелом двух ребер и голени, ушибы конечностей, задеты плевра и легкое на правой стороне грудной клетки. Голова не сильно пострадала, небольшой ушиб и сотрясение. Месяц полежишь у нас и будешь как новенький.

Говорю ему без особого напряжения, голос уже восстановился: – Сколько времени я у вас?

– Доставили пять часов назад. Сразу провели операцию под наркозом, в палату перевели только что.

– Позвоните, пожалуйста, ко мне домой, жена не знает, что я здесь.

Врач, немного подумав, согласился, кроме номера телефона записал мои данные. Из документов у меня при себе оказался только студенческий билет, так что сведений обо мне, кроме фамилии и имени, у персонала не было. Не прошло и часа, как ко мне приехали Таня, Наташа и Ксюша, взволнованные почти до паники. Я уговорил врача, Дмитрия Анатольевича, пропустить их в столь позднее, неприемное, время. Мой вид – весь перевязанный, с загипсованной и подвешенной ногой, – вызвал слезы и причитания у Наташи и Ксюши. Таня отнеслась стоически, постеснялась любопытно глядящих на нас больных. Только убедившись, что я в более-менее сносном состоянии, подруги как-то успокоились, смогли сдержаннее воспринять мой рассказ о происшедшей аварии.