«Святая инквизиция» в России до 1917 года - А. Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И для пояснения, откуда же из нравственного православного народа берутся смутьяны:
«Распространителями штундизма, равно как и прочих сект, являются люди разного рода, большею частию проходимцы, имеющие печальное прошлое. Побуждением к проповедничеству является у них несомненно корысть» [64].
1890—1891 годы
Некоторые тома Всеподданнейших Отчетов были сдвоенными; возможно, из–за отсутствия достижений на духовной ниве.
«Появилось в народе ощущение голода, но не «хлеба, а слышания слова Божия…» [65]. Данное признание духовного ведомства представляется неожиданным, и вместе с тем оно нас ободряет: мы говорим не о надуманных проблемах. Ниже читаем, что «народ получил доступ к русской Библии и притом не всегда из верных рук, но нередко из рук баптистских книгонош…» [66]. Если сам Синод признал, что народ духовно испытывал голод, то в чем же вина этого народа, если он принимал «хлеб» из тех рук, которые его давали? Будет ли привередливым в такой ситуации голодный? Да и сам «хлеб» разве перестанет быть хлебом, если его подадут не «те» руки?
1892—1893 годы
«Но вместе с этим Святейший Синод нашел, что одной духовно–нравственной деятельности духовенства недостаточно для пресечения дальнейшего распространения в народе религиозного сектантства, так как пастырское слово убеждения и вразумления не всегда может оказаться действительным там, где оно встречается с злою волею и недобрыми намерениями. Посему Св. Синод счел необходимым содействие духовенству и со стороны власти гражданской к искоренению сектантства…» [67].
Своеобразная логика, вытекающая из предыдущего Отчета: был голод по «хлебу», были и руки, подававшие этот «хлеб», но руки эти были не православные. Синод спешит прибегнуть к простому решению вопроса — к применению власти гражданской. Отчет говорит о мерах, которые предпринимаются: они, конечно, мирные, это всего лишь разъяснения правительственных распоряжений. «Эта мера послужит в народе к рассеянию разных толков — о том, что отпадение от Церкви, равно как и порицание веры и духовенства не составляет преступления» [68]. Не сразу разберешься в хитросплетении, слов, но все же смысл понятен: пусть народ не думает, что можно каждому человеку безнаказанно иметь собственное религиозное убеждение; здесь подобная свобода своей совести называется конкретно: преступление. В каких формах происходило пресечение подобных преступлений, мы увидим ниже.
Впрочем, уже в этом отчете видны методы воздействия на отпадавших от православия:
«Содействие миссионерам и приходским священникам со стороны местных сельских и полицейских властей зависящими от них способами… (т.е. не следствие, не судебное разбирательство. — А.Б.). Эта мера является необходимою ввиду того обстоятельства, что лжеучители не только сами не являются на собеседования с православными миссионерами…» [69].
1894 год
«В 1894 году сектанты вошли в городскую думу с просьбой о даровой уступке участка земли… для обустройства молитвенного дома (г. Благовещенск. — А.Б.). Вопрос этот обсуждался в думском заседании 2–го ноября 1894 года. Можно было полагать, что православные представители постоят за дорогие жизненные для них интересы, дадут отпор притязаниям молоканской партии, и просьба сектантов оставлена будет без внимания и всяких последствий. Но, к сожалению, на деле вышло не так: большинство православных гласных… оказалось покровителем сектантства. Результат получился блестящий: без всяких рассуждений дума решила отвести участок земли сектантам для устройства ими молитвенного дома, на том простом основании, что отводила землю православным, католикам и протестантам для устройства храмов» [70].
Иногда, как видим, были досадные упущения. В далеком Благовещенске, на Дальнем Востоке, городская Дума, наивно полагая, что российские граждане вне зависимости от вероисповедания имеют одинаковые права, разрешили им построить молитвенный дом. Синод явно раздосадован: молоканам не дали отпор, хотя сделать это было просто (сейчас этот старый опыт широко применяется): инициативная группа ходит по окрестным домам, где предполагается отвод земли для каких–нибудь «сектантов», и рассказывает жителям всякие ужасы, после чего подписи протеста собираются и подаются как глас народа; и законы здесь совершенно не нужны.
Читаем Отчет далее: все же старания духовных властей по сохранению своего стада велись путем духовного просвещения и предварительной профилактики.
«В своем Отчете за 1892–93 г.г. я имел счастье всеподданнейше докладывать Вашему Императорскому Величеству о тех мерах борьбы с сектантством. Главнейшие из сих мер следующие: учреждение противораскольничьих (против старообрядцев. — А.Б.) и противосектантских миссий, устройство епархиальных, окружных и церковных противосектантских библиотек, истовое уставное и благоговейное отправление богослужений, умножение церковноприходских школ и точное составление и своевременное кому следует (выделено мною. — А.Б.) доставление сведений о раскольниках и сектантах» [71].
Все бы неплохо, если бы не один существенный факт: в этом году был принят самый репрессивный закон, не оставлявший права на существование всем «сектантам» без разбора, ибо к ним ко всем был приклеен ярлык «штунда». Но на этот закон нет даже намека в данном Отчете.
1896 год
Как ни старались чиновники Канцелярии обер–прокурора Св. Синода представить Его Императорскому Величеству жизнь российскую в благополучных тонах, но каким–то образом неблагополучные явления все же проскальзывали.
«В воскресно–ремесленной школе в том же городе (Холмско–Варшавской епархии. — А.Б.) учащиеся кричали всем классом: «не хотим слушать священника, пойдем в костел», и действительно все вышли из школы. 24 ноября все православные дети сложили на учительский стол книги и заявили, что родители запретили им учить Закон Божий (по православному катехизису. — А.Б.). Последовавшее в 1897 году изменение предклассной молитвы в учебных заведениях пробудило в учащихся неуважение к православию: на православную молитву ученики стали смотреть как на бессодержательную, неизбежную формальность» [72].
Подобные «детские бунты» не были частными случаями. Когда в начале следующего века будут высочайше дарованы основы веротерпимости, православные приходы Холмско–Варшавской епархии (и не только там) буквально опустеют, получив возможность вырваться из насильственных объятий «любящей» православной Церкви. Ведь «православные дети» были вынужденно крещены, как в свое время и их родители, в православную веру; это противление насилию было всегда.
Нельзя сказать, чтобы духовенство было равнодушно к создавшейся ситуации:
«Духовенство Холмско–Варшавской епархии проявило особенно напряженную деятельность в деле сохранения целости вверенной ему паствы, а также развития и укрепления ее в православии. В этих целях оно прежде всего заботилось о частом и по возможности благолепном совершении богослужений в церквах. Кроме обычных церковных служб во многих местах установлено чтение акафистов после всенощных бдений или вечерен» [73].
Оказывается, проблема должна была решаться достаточно просто: нужно было лишь увеличить число богослужений и установить чтение акафистов.
Синод в этом же Отчете высказывает сожаление, что Его Императорское Величество было окружено лицами из высшего света, которые общались с простолюдинами.
«В уверенности на получение свободы вероисповедания в царствование Вашего Императорского величества к несчастию поддерживали сектантов иные из сочувствующих из лиц высшего и мнимо образованного круга. Известно, например, что весною 1896 года вожаки штунды юго–западного края ездили в Петербург, имели совещание с здешними пашковца–ми и, возвратившись, вдохнули в темную массу лживые надежды рассказами, что «нас–де сила великая», что «бачилы в Петербурге богато братов из панив и графов» и что «браты эти казалы, что трохи подержитесь, а тамочки ваша возьмет» [74].
В великосветских салонах действительно было много отпадавших от православия. Были встречи, были духовные общения, как были и надежды у приближенных к царю, что в конце–то концов должна же Россия вступить на цивилизованный путь. Этой надеждой они и ободряли ходоков из провинции.
1898 год
Обер–прокурор Победоносцев в очередном Отчете докладывает об упорных сектантах, не желавших быть стертыми с лица российской земли, как это повелевал закон 1894 года. Они пытались укрыться под сенью закона от 27 марта 1879 года о баптистах:
