Только твоя - Джоанна Лэнгтон

— Ты вряд ли способна это оценить, но вот твоей матери будет приятно, — добавил Гвидо и, выведя из кабинета, повел ее к лифту.

— Ты не можешь так поступать со мной! — из последних сил запротестовала Корделия.

— Гильельмо ждет внизу, на стоянке. Он отвезет тебя домой. Постарайся заснуть. Увидимся завтра.

Он заметил, что жакет, того и гляди, свалится с ее плеч, и поправил его, а потом нажал кнопку на панели лифта.

Двери закрылись, и Корделия без сил прислонилась к стенке кабины. Ей не хватало воздуха, раскалывалась голова. Она устала так, как никогда раньше.

Гильельмо, увидев ее измученное лицо, тактично отвел взгляд, и девушке невольно вспомнилось его предупреждение о том, что она будет съедена заживо.

Она тогда не поверила ему, потому что и представить себе не могла, что Гвидо Доминциани выдвинет такие условия...

Теперь обратного пути нет, думала Корделия, следуя за Гильельмо к лимузину. И все-таки она отказывалась поверить в то, что Гвидо выполнит свои угрозы.

Утром девушка проснулась с тяжелой головой.

Когда накануне она приехала домой, мать уже спала. Корделия же уснула только на рассвете, всю ночь терзаясь в поисках выхода из создавшейся ситуации. Увы, она пришла к неутешительному выводу — ей оставалось только набраться мужества и разоблачить Гвидо.

Господи, почему я не сказала ему, что у мамы слабое сердце?! — ругала себя девушка. Ведь как бы плохо Гвидо ни относился ко мне, он не стал бы рисковать здоровьем немолодой и очень больной женщины.

Она села в постели, двумя руками откинув назад тяжелую копну темно-рыжих волос, спадавших до поясницы, и вспомнила, как мать расчесывала их, когда она была маленькой.

Однако тут же перед глазами Корделии встала другая картина — Гвидо, который кончиками пальцев касается ее блестящих прядей, приговаривая: “Я люблю твои волосы...”

Тогда, десять лет назад, ею руководили горечь отчаяния и безумное желание наказать жениха и она не защищалась от обвинения в измене Гвидо с Умберто Парини. Даже тогда, когда Корделии стало понятно, что ее подставили и предали все, она предпочла сохранить репутацию распутницы, нежели рассказать, как все было на самом деле.

Тряпка, трусиха, дура! Вот что ты представляла собой тогда! — с горечью сказала себе девушка. Ты была лишь средством для достижения цели, потому что Гвидо и его отец мечтали завладеть империей Кастильоне. Все было продумано задолго до того, как ты впервые ступила на итальянскую землю.

Ей не хотелось ворошить прошлое, но смятение чувств, виновником которого был Гвидо, освободило из-под спуда забвения воспоминание об их первой встрече на вилле дедушки...

Гвидо в кремовых шортах и черной футболке стоял у бассейна со стаканом в руке, и, хотя на вилле Джакомо Кастильоне было, по крайней мере, еще с десяток молодых людей, застенчивая девушка видела только его. Он смеялся какой-то шутке, и его золотистые глаза вспыхивали на солнце, а когда Корделия появилась на пороге дома, задержал на ней взгляд, который она неправильно растолковала.

Теперь девушка понимала, что, скорее всего, Гвидо подумал тогда, что в жизни эта девица еще заурядней, чем на фотографиях. А тогда она замерла перед ним, словно кролик перед удавом.

Дед окликнул его и немедленно их познакомил. Корделия не могла поднять глаз, уставившись на загорелую шею Гвидо, что-то мямлила и заикалась, краснея. Она безуспешно пыталась придумать что-нибудь остроумное и запоминающееся, чтобы привлечь его внимание, но он говорил за двоих.

Эти воспоминания были так мучительны, что Корделия решила выкинуть их из головы и сосредоточиться на настоящем. Впрочем, теперь ситуация была еще более ужасной.

Если рассказать маме правду о том, что произошло десять лет назад, та, конечно, поверит мне, думала девушка, но унижение, пережитое мною, заставит ее снова страдать. К тому же она никогда не поймет, почему я не отстаивала свою правоту. А как я могла себя защитить, если даже лучшая подруга Эугения поддержала ложное признание Умберто?..

Кроме того, после того как Корделия увидела Гвидо с той красоткой, все, чего она желала, — это причинить ему боль.

Месть... Теперь девушка понимала, что, движимая безрассудным желанием наказать жениха и деда за пренебрежение к себе, она сама сделала все, чтобы они окончательно уверовали в то, что имеют дело с бесстыжей маленькой дрянью. Гвидо был вне себя, когда узнал, что заурядная, влюбленная в него по уши девчонка нанесла такой удар его самолюбию.

Повзрослев и набравшись жизненного опыта, Корделия понимала, что вела себя глупо, но все равно не представляла, как смогла бы доказать свою невиновность. А ее молчание в тот жуткий день стало для всех подтверждением вины.

Вчера вечером выяснилось, что за все эти годы гнев Гвидо не остыл, и он полон желания взять реванш.

Это до смерти напугало Корделию, но при дневном свете она обрела самообладание и постаралась убедить себя, что он не способен выполнить свои угрозы.

— Подарить ему сына и наследника! — возмущенно фыркнула она. — Ничего себе требование!

Но что означает поцелуй Гвидо? — вдруг задумалась девушка. Какую цель он преследовал? Может, целуя меня, он думал о какой-нибудь другой женщине?

Конечно, Гвидо не мог всерьез рассчитывать на то, что я... Или мог? Он принял мое предложение, но при этом выдвинул такие условия, что теперь я просто не знаю, что делать. Родить от него ребенка было бы совсем неплохо, но для этого придется лечь с ним в постель... А это чистое безумие!

Случайно взглянув на будильник, Корделия ахнула. Стрелки показывали без десяти двенадцать! Почему мать не разбудила ее?

Вскочив с постели, девушка выбежала в коридор и вдруг услышала мужской голос и смех. Значит, у матери в гостях мужчина, поняла Корделия, и, забыв о том, что на ней только короткая ночная рубашка, тихо шагнула к гостиной. Она застыла на пороге с открытым ртом и округлившимися глазами.

Мирелла Кастильоне сидела за столом, на котором стоял ее лучший фарфоровый кофейный сервиз, и, утирая слезы, пожимала руку Гвидо Доминциани. Лицо ее сияло, словно озаренное каким-то внутренним светом.

Гость был одет в элегантный темно-серый костюм, который сидел на его крупном теле как влитой. Услышав слабый шум, он повернулся к двери и окинул стоящую на пороге Корделию равнодушным взглядом.

Создавалось впечатление, что это старинный друг семьи, который постоянно заходит в гости, так свободно он общался с Миреллой. А та говорила с ним по-итальянски и при этом выглядела такой оживленной, какой Корделия очень давно ее не видела.