Стальная Нелл - Сандра Мэй

— О чем же?

Мелани вдруг посерьезнела и стала выглядеть в точности на свой возраст.

— Видишь ли, Нелл, ты обижена. Обижена на тех самых мужчин, чьи бездействие и нерешительность сделали тебя такой, какая ты есть. Они и меня сделали такой, но я никогда не обижалась на них. Не мстила. Не презирала. Я их люблю. И точно знаю, чего от них ждать не приходится, а на что можно рассчитывать. Ты же стала посильнее любого мужика и презираешь их за это.

— Это плохо?

— Для начала это утомительно. Нельзя всю жизнь обижаться. А самое главное…

Мел вдруг встала, отряхнула песок и пристально посмотрела на Нелл.

— Самое главное, что твой сын Дик — тоже мужчина. И если ты не изменишь своего отношения к мужчинам в целом, то нанесешь ему очень большой вред. Вот это я уже говорю как врач. И вполне серьезно.

С этими словами Мел повернулась и отправилась к лагерю, покачивая крутыми бедрами. Нелл в бессильной ярости выпалила ей вслед:

— По-твоему, мне поможет, если я начну спать со всеми подряд?!

В ответ донесся мелодичный смех и хрипловатый чувственный голос Мелани:

— Нет, но это один из наиболее приятных способов, уверяю тебя.

Больше они к этому разговору не возвращались, но Нелл с некоторых пор гадала: почему Мел заговорила об этом именно сейчас?

Мелани Саунд брела по золотистому от пробивающихся лучей лесу, внимательно глядя себе под ноги и думая о своем. В лесу ее интересовали некоторые растения, показанные ей Джои и служащие у маори для приготовления лекарственных отваров. Отварами маори умели лечить даже самые безнадежные случаи малярии и, судя по всему, содержались в них сильнейшие природные антибиотики, хотя наука пока и не подтвердила сей факт. Мелани давно увлекалась народной медициной, рьяно отстаивая ее методы, иной раз вызывавшие улыбку у профессиональных медиков.

Она хорошо запомнила, как выглядит растение, и теперь просто смотрела под ноги, а голова была занята совсем другим. Мел снова и снова вспоминала расставание со своим бой-френдом и его последние слова.

“Если бы ты знала, как ты меня бесишь! Но я не могу без тебя жить!”

Бойфренд вполне оправдывал свое звание. Ему было двадцать пять, и — с некоторой натяжкой — Мел годилась ему в матери. Они познакомились полгода назад на конференции бактериологов в Мельбурне, роман вспыхнул, как просмоленные дрова в костре, и Мел отнюдь не сразу поняла, что парнишка втюрился в нее не на шутку.

Даже по современным меркам Мел Саунд считалась женщиной, мягко говоря, без предрассудков. В ее постели мирно уживались порой и три, и четыре любовника, а поскольку она всегда контролировала дату и время свиданий, то каждый из них считал себя единственным. Будучи вполне обеспеченной женщиной, она никогда не принимала дорогих подарков, не разрешала платить за себя в ресторанах и всегда с возмущением отвергала даже самые робкие попытки обсудить с ней проблему моногамии. Свобода и удовольствие — эти слова Мел Саунд несла на своем знамени по жизни, и не собиралась менять лозунг.

Шон оказался совсем другим. О нет, он не строил иллюзий и понимал, что Мел прожила достаточно бурную жизнь. Он не устраивал сцен ревности, не глядел волком на прежних приятелей Мел и не караулил ее в кустах после работы. Он просто вел себя так, что никому и в голову не приходило оспаривать его права. За полгода Шон ухитрился стать единственным мужчиной ветреной докторши, а за неделю до экспедиции сделал ей предложение.

Веди он себя иначе, Мел отшутилась бы, свела все к какому-нибудь каламбуру, а то и рассталась бы с Шоном, но сложность заключалась в том, что парень ей очень нравился. Уж очень по-мужски он себя вел. Спокойно, уверенно и ответственно. Кроме того, они были коллегами, и общие интересы укрепляли их связь. Короче говоря, Мел оказалась совершенно не готова к предложению руки и сердца и повела себя, как юная идиотка. Она расхаживала по квартире в трусах и лифчике и в отчаянии и смятении говорила ужасные слова. Признавалась в своей распущенности, честно рассказывала о своих дурных привычках, называла поименно своих любовников, говорила о возрасте, о том, что у Шона все впереди. Молодой человек спокойно выслушал ее и поинтересовался:

— Комплексуешь, старушка? Она оторопело взглянула на него, и тогда Шон спокойно и четко изложил ей свою позицию.

Прежде всего, он тоже достался ей не мальчиком. Более того, он уже был женат и благополучно развелся два года назад. Он хорошо обеспечен, карьера его развивается успешно, и, стало быть, корыстных мотивов он не имеет. Дурные привычки Мел, включая храп по ночам после шампанского, он прекрасно изучил и без ее подсказки, они вполне приемлемы и необременительны, тем более что и он их не лишен. Возраст Мел — всего лишь гарантия того, что на момент его собственного будущего возрастного кризиса она, скорее всего, уже не станет ему изменять.

На робкий вопрос Мел, что будет, если она ему изменит несколько раньше, Шон серьезно ответил, что в этом случае он будет работать над собой, ибо женщина изменяет мужчине только в том случае, когда он ей чего-то недодает. На предложение поискать себе молодую и свежую девочку Шон еще более разумно заключил, что найти зрелую и умную куда труднее, а в любви главное не брать, а отдавать. Одним словом, он разбил все ее аргументы, и дело закончилось в постели, после чего Мел ушла в подполье на пару дней в тщетной попытке срочно отвлечься с кем-нибудь другим. К сожалению, ничего не вышло, потому что все проверенные кадры уже знали про Шона и не собирались с ним ссориться, а снимать в баре первого попавшегося Мел впервые в жизни посчитала неприличным. Итог: за три дня до отъезда она вернулась к Шону с поджатым хвостом, они не вылезали из постели ни на минуту, а на прощание она прокричала ему в окно, что замуж не пойдет.

Тогда-то он и рявкнул на всю улицу эту фразу, после чего послал ей воздушный поцелуй и ушел в дом. Впервые последнее слово осталось за мужчиной. Впервые Мелани Саунд предложили пожениться, а не просто пожить вместе. Впервые она была смущена и расстроена. И в голову лезли дурацкие и неуместные мысли.

Да, он ей нравится, чертовски нравится, и она почти согласна на брак.

Нет, но вдруг она привыкнет к Шону, влюбится в него окончательно, а он охладеет? Не принесет ли это серьезных страданий?

Да, но готова ли она отказаться от Шона прямо сейчас?

Нет, но брак — это уже не игра, это серьезно, и ей придется во многом изменить свою жизнь.

Да, но разве ее жизнь проиграет от подобного изменения?

А вдруг он вообще смеется над нею? Она, как дура, нарядится в подвенечный наряд, припрется к алтарю, а Шон не придет?