Россия будет воевать - Роман Носиков

В те времена, когда маленький Ратко мог пить молоко или, возможно, яблочный сок, никаких усташей поблизости не было.

Усташи были далеко.

Их главарь — Анте Павелич умер в Мадриде в 1959-м году. А рядовые усташи, те, что работали серборезами, еще долго жили в Латинской и Северной Америке, куда перебрались с помощью католической церкви, которая так отблагодарила их за уничтожение православных сербов.

И за молчание.

В изгнании усташи без дела не сидели. Они работали на ЦРУ против СССР и стран Варшавского договора, участвовали в «антибольшевистских» организациях, создаваемых бывшими нацистами. Там они могли, кстати, познакомиться с женой бывшего президента Украины Виктора Ющенко — Кэтрин Клер Чумаченко.

Они выжили, они вырастили себе смену, и когда пришла пора, они вернулись.

Славко Лисица вспоминал о Младиче:

Однажды мы были на Проклянском озере, напротив усташеских позиций. Он говорит: «Лийо, плавки у тебя есть?» Мне не купаться, а есть хотелось, а Младич бух в воду — час на спине, час другим стилем. Хватит, кричу Младичу, рядом усташи, могут нас увидеть и начнут стрелять… Позже я поверил в то, что у этого человека удален страх. Позднее я просил его беречь себя, так как, если мы будем беречься, и Бог нас будет хранить… (Младич, Ратко — Википедия).

Славко не зря называл хорватов усташами. И дело было совсем не в хорватах. Ни Славко, ни Ратко ничего не имели против хорватов. Просто в Хорватию вернулись из дальнего изгнания, вылезли из своих нор усташи. Не только их потомки, но и они сами — уже старые и немощные физически, но все такие же опасные своей способностью ненавидеть, снова поддержанные Европой.

Россия в тот момент никого не могла поддержать. Россию корчило и ломало. В России к власти рвались старые союзники усташей — власовцы.

«Нас с русскими 200 миллионов», — говорили сербы и надеялись, что пролетят в небе с грохотом, переходя звуковой барьер, Су-27. Рыкая, сотрясая землю и оглядывая окрестности злыми красными глазами тепловых экранов, пройдут Т-90, выплевывая из длинных зеленых хоботов веское стальное свое презрение к Западу… Спрыгнут с брони далекие северные сербы, называющие себя «русскими», и не наступит ужас, не вернутся серборезы, не придется умирать.

А умирать пришлось.

Ратко в это время уже был взрослым и военным. И он выполнял приказы.

Он организовал блокаду Сараево, он штурмом взял Жепу.

8 мая 1993 года генерал Ратко Младич согласился на размещение в анклаве Жепа контингента наблюдателей, полагая, что мусульманский гарнизон будет разоружен и Жепский анклав демилитаризован. В действительности этого не произошло: Жепа, также как и остальные «зоны безопасности», осталась плацдармом, используемым мусульманами для вылазок и нападения на сербов (Младич, Ратко — Википедия).

Со стороны мусльман в переговорах участвовал Алия Изетбекович. Тот самый, который позднее станет президентом Боснии.

И тот самый, который до этого, во время Второй мировой, был вербовщиком СС «Ханжар».

Сербы потерпели поражение в той войне. Ратко скрывался на территории своей Сербии много лет. Но не все длится вечно.

И сейчас Ратко повезут в Гаагу. Гаага — место, откуда мы, славяне, не возвращаемся. Не вернется и Ратко.

Стоило ли оно того? Стоит ли европейство еще одного славянина, поставленного на конвейер европейского гуманизма, отдающего запахом крови, словно помещение бойни для скота?

Для нас это вопрос не праздный.

Потому, что «нас с сербами 200 миллионов». И то, что случилось с пятьюдесятью миллионами, может случиться и с остальными.

Так стоит ли оно того?

МОСКВА, 26 мая — РАПСИ. Арест бывшего лидера боснийских сербов Ратко Младича является важным условием для принятия Сербии в ЕС, однако не означает ее автоматического вступления в эту организацию, заявил в четверг премьер-министр Нидерландов Марк Рютте. «Нужно учитывать все факты. Это был важный элемент, но не следует воспринимать арест этого человека буквально как пропуск (в ЕС)».

Арест Младича не является для Сербии пропуском в ЕС — Рютте | Новости | Российское агентство правовой и судебной информации — РАПСИ.

— Мама! А почему…

Великое кино о великой войне, которое никто не снял

12 мая 2011

Скажу сразу: я не смотрел вторую часть фильма, который себя называл великим кино. Не хочу. Я, во-первых, не хочу смотреть на то, что там есть. Я прекрасно знаю, что там, в этом кино, есть. А во-вторых, я не увижу в этом кино того, что я хотел бы увидеть. И я точно знаю, что именно этого там нет. И я знаю, почему этого там нет и быть не может. Потому что не влезет настоящее величие в душу и в разум тех, кто всерьез решил, что они — величина.

Поэтому давайте-ка я вам лучше расскажу про кино о Войне, которое почему-то никто не снял. Мне кажется, это было бы отличное кино.

Мне кажется, что если уж снимать великое Кино, то снимать его надо о главном. А что же в той самой Войне было главным?

Системы вооружений? Политика? Конференции, договоренности, интриги? Направления ударов, карты, сроки, линии обороны?

Нет, не то. Что — для всех? Для экономистов, инженеров, военных, политиков, рабочих, врачей, детей, матерей, жен, отцов, братьев, сестер, мужей… Что для них?

Что для нас? Эта страшная, по-настоящему великая в своем ужасе Война — что она сделала с каждым? Во что превратила каждую судьбу? Ведь величие ее тем и измеряется, что никто не избежал ее прикосновения, никто не остался неизменным и прежним. Никто. Она объяла всех. Всех без исключения. И изменила всех — взрослых и детей, отцов и матерей, храбрецов и трусов, преступников и священников.

Великая Война сделала великую и ужасную вещь — она превратила высокую шекспировскую трагедию в рутину. В быт. В обыденность.

Эпос стал осязаем. Роланд перестал быть эксклюзивным рыцарем, имеющим привилегированное право пасть за честь и Родину. Потому что в двадцатом веке в стране под названием СССР появились миллионы Роландов. Это они писали на стенах Брестской крепости: «Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!»

Инфляции подверглась слава Одиссея и Пенелопы, потому что миллионы Одиссеев начали путь домой в 1945-м и миллионы их Пенелоп дождались. Не предали. Не изменили. Не забыли.

И Орфеи с гармошками и гитарами на танках и грузовиках врывались в локальные царства смерти — концлагеря, чтобы либо навсегда вырвать своих Эвридик из лап Смерти, либо спасти чужих, а своих оплакать так, как может оплакать только герой, — боем, огнем, возмездием.

Все герои древности — и 300 спартанцев, и ахейцы, и троянцы, и титаны, и Кухулин, и Геракл, и Ахилл… — все они в те времена познали, что им есть не только ровня, но люди более смелые, более великие, более… Более люди.

…Вот толстая пожилая женщина. Она медленно, переваливаясь, идет по улице. И на ее груди бряцают желтые и серебристые кружочки. Ее Роланд пал смертью храбрых на Курской дуге. Она получила похоронку через несколько месяцев после его смерти. Она проплакала всю ночь, а наутро вернулась на работу к станку. Потому что другим Роландам, дети которых стояли у станков ту же рядом с ней и делали боеприпасы для отцов, нужны были патроны и снаряды. Чтобы вернуться. Сначала стать Одиссеями, а потом — вернуться.

…Вот седой человек в старом пиджаке. Его жену и детей угнали в Германию и там убили. Он не смог дойти до Берлина — до логова дракона. Дракон ранил его раньше. И теперь каждую ночь ему снится, как зовет его семья, а он все никак не может успеть и дойти до них, чтобы спасти. Он просыпается и смотрит на их сохранившиеся случайно фотографии. Он женат во второй раз. И его вторая жена точно так же смотрит на фотографию своей первой погибшей семьи.

…Вот еще один старик. Этот Телемах работал половину войны в колхозе, чтобы отцу и его товарищам было, что есть. Вторую половину — воевал. Погибла мать. Он поплакал и продолжил воевать. Погиб брат. Он поплакал и продолжил воевать. Погиб отец. Телемах остался один. И он продолжил воевать.

…Вот святой. Он умер от голода в блокадном Ленинграде рядом с запасами зерна. Он не тронул их, чтобы новые ценные семена достались нам. Чтобы мы никогда не голодали.

…Вот Прозерпина. Ее мучили в концлагере несколько лет. Из нее выкачивали кровь для арийских воинов, ее заставляли рыть могилы для детей — таких же, как она, — голыми руками. Она выжила чудом. Теперь у нее пять правнуков, которые бегают вокруг нее, смеясь и не зная, что такое Ад. А она — восстала из мертвых и смогла дать жизнь. И для нее это не легенда, а сухая биография: «После освобождения из концлагеря вышла замуж… поступила… закончила… родила… назначена… награждена…»

Вот они — ходят с нами по одним улицам, стоят в очередях в магазинах, иногда даже бывают в общественных туалетах. Так похожи на обычных людей. На нас.