Мертвая авеню - Диана Клепова

Я лишь согласно кивнул. Разговаривать сейчас ровным счётом не было никакого желания.

– Ты видел Мию? – неожиданно спросила Сьюз, и я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. – Не могу найти её.

– Видел.

– Она в порядке?

– В полном.

– Ага. И где она?

Я посмотрел на Сьюзан. Её бдительные глаза требовали от меня ответа. Лгать не было смысла. И я выложил ей всё о том, что произошло прошлой ночью. Умолчал я только о поцелуе.

– Феникс, скажи мне, чем ты руководствовался, когда отпускал её?!

– Тем, что Мия – уже большая девочка. Если бы я попробовал ей помешать, боюсь, что от меня бы уже ничего не осталось, – я неудачно попытался свести всё к шутке, но по свирепому выражению лица Сью понял, что ей не смешно. – Успокойся. Это же Мия. Наша Мия. Она вернётся. Держу пари, она уже в пути…

В этот момент дверь распахнулась и в комнату высыпали солдаты с Янгом во главе:

– Пора.

Сьюзан метнула в меня убийственный взгляд, призванный, видимо, заставить меня устыдиться. Даже если Мия уже одумалась и идёт обратно, здесь она нас не найдёт.

– Я должен остаться, – выпалил я.

– Ещё чего! – Сьюзан гневно сверкнула на меня глазами.

– Что, если Мия вернётся? – вставил я свой аргумент.

– А что, если нет? – опровергла мои предположения та. – Мы не можем рисковать и тобой тоже.

Иногда Сьюзан напоминала мне старшую сестру, которой у меня никогда не было. Казалось, неважно, что я натворю, и как сильно она будет злиться, Сью всё равно будет любить меня.

Неожиданно взгляд её смягчился.

– Давай, Феникс, не глупи, – произнесла она, глядя мне в глаза. Пусть Сьюзан и была старше, я был выше и смотрел на неё сверху вниз. – Это не твоя вина, – выдала она, и я удивился тому, что она признала свою неправоту. Комната уже почти опустела, – внутри остались только мы и два солдата, которые, видимо, замыкали вереницу.

– Пожалуйста, идём с нами, – попросила Сью. – Ты нужен нам… Всем нам.

Я выдавил из себя неправдоподобную улыбку и покинул помещение вместе с ней.

Глава 7. «Иммунитет»

Она была из тех девушек, на которых сразу не обратишь внимания, зато потом они нравятся всё больше и больше.

Х. Мураками

Шон хохотал на всю больницу. Почему-то тот факт, что мы просидели около сорока минут на втором этаже, – в то время как должны были быстро пройти проверку на первом без очереди, но я сглупила, – показался ему до колик смешным. «Эйприл, ты такая смешная!». Хорошо, что какая-то медсестра забрела в коридор, где мы покорно ждали врача, и отвела к нужному кабинету, где уже все битком было набито незнакомцами.

Я отправила Шона в кабинет сразу, как только представилась такая возможность. Он не вышел, не сообщил, обнаружили у него иммунитет или нет, – из кабинета не возвращался никто, и у меня были ужасные подозрения по этому поводу, но, вероятно, оттуда был и другой выход.

Все места были заняты, поэтому я, покусывая нижнюю губу и скрестив руки на груди, облокотилась о стенку.

Лампа над дверью в один из проверочных кабинетов загорелась зеленым светом, сигнализируя о том, что следующий человек может войти.

Фигуристая девушка с черными блестящими, точно оникс, волосами в темно-синем комбинезоне встала и скрылась за дверью в кабинет, тем самым освободив мне место.

Я оттолкнулась от стены и подошла к сидению, но прямо перед моим носом на него плюхнулся упитанный, даже толстый, конопатый парень с волосами словно из соломы, в таком же комбинезоне, как у предыдущей девушки. Я поджала губы и пожала плечами. Рвать глотку и выяснять отношения сейчас у меня не было ровным счетом никакого желания.

Я уже собиралась уйти и отвернулась, когда почувствовала его руку на моем плече.

Это был молодой парень. Красивый. По-настоящему красивый.

Он являл собой разительный контраст с парнями, которых я видела раньше: весьма высокий, но не слишком, и притом хорошо сложенный. Его мужественные, резкие черты лица определенно украсили бы любого мужчину. Из чисто ребячьего в нем были только светлые, характерные для многих британцев, вьющиеся волосы. У него были ярко выраженные напряженные скулы, не очень густые дугообразные брови, бледная, как у меня, кожа, и печальные глаза голубого, почти синего цвета, отлично с ней сочетались.

Он мгновение смотрел мне в глаза, но с легкостью от них оторвался, чего нельзя было сказать обо мне. Я продолжала смотреть на него с детским любопытством даже после того, как он прогнал того нахального паренька с соломенными волосами и веснушчатым носом.

«Чеши отсюда, Боб. Ты не услышал? Вон отсюда.»

Видимо, Боб сумел уловить угрозу в его голосе, – хотя если учитывать то, каким тоном голубоглазый парень эту фразу произнес, чтобы не услышать эту самую угрозу, нужно было быть совсем глухим, – так что нахмурился, покачал головой и все-таки покорно встал.

Я шумно вдохнула воздух в легкие, которого мне так не хватало с момента, как я поймала его взгляд, и аккуратно опустилась на сидение. Голубоглазый сидел слева от меня. Вид у него был крайне скучающий и болезненно холодный.

– Спасибо, – выдохнула я.

– Не стоит благодарности. – равнодушно парировал он, даже не удостоив меня взглядом.

«Не стоит благодарности».

Эту реплику я привыкла слышать в доброжелательном тоне и сопровождаемую широкой улыбкой на лице. Минуту назад в моих глазах он выглядел мягче. По отношению ко мне, не к Бобу.

Ему, видимо, все сидевшие в коридоре надоели так, что и смотреть на них ему было очень скучно. Казалось, он был не предназначен для всего этого. Он не вписывался в окружающую среду: их изнеможенные лица, полные страданий, и его сдержанное. Высоко поднятая голова, но скучающий взгляд, будто ничто не могло удивить или напугать его.

Но эта сухость пугала и отталкивала. Лучше быть уязвимой, но живой.

Здесь у каждого была своя трагедия. Не было ни единого выжившего, который не был бы морально искалечен. Многие из них сдавались, убивали себя, а он держался на редкость стойко, и я решила, что он ожесточился после всего, что видел, и потому смерть вокруг не слишком его тревожила.

С таким же серьезным выражением лица принц восседает на троне рядом с величественными родителями.

И тогда я задумалась, что случилось с его родными. Хоть кто-то из них уцелел?

Я надеялась, что он посмотрит на меня. Хотела поймать его мимолетный взгляд безо всякой причины и убедиться в том, что он человек. Такой же, как и я. Но он сидел с каменным лицом.

А с чего бы ему было вообще смотреть на меня? Если он прогнал того парня, предоставив место, где я могла бы примоститься, еще ничего не значило.

Очередь продвигалась не слишком проворно. Некоторые, казалось, уже приросли к сидениям, а кто-то – готов был лезть на стенку, лишь бы хоть как-то скоротать время. Девочка лет тринадцати-четырнадцати, сидевшая напротив меня, в тысячный раз пересчитывала свои пальцы, точно переживая, каждый ли был на месте. Я поймала себя на том, что проделывала то же самое.

В воздухе повисло тяжелое молчание. Оно давило на меня, точно океанская вода. Если вы не в курсе, под водой давление увеличивается на один бар каждые десять метров. Глубоко под водой на каждый квадратный сантиметр человеческого тела приходится вес, равный весу вагона пассажирского поезда. Это давление, как мне казалось, можно было сравнить с тем, что чувствовала я.

Охваченная смятением, я нервно заломила руки и заметила, что многие присутствующие здесь занимались тем же.

– Я Эйприл, – выдала я, когда тишина стала мучительной.

Наконец, я привлекла его внимание. Он лениво повернул голову в мою сторону. Его губы искривились в слабой улыбке:

– Феникс.

Едва я открыла рот, чтобы спросить, почему у него такое странное имя, Феникс отвернулся, смахнув с рукава – он был облачен в комбинезон того же цвета, что его соседка и толстяк, – пылинку.

Я приподняла брови и опустила глаза в пол. Мне казалось, чтобы завести друзей, нужно вести себя мило. Но как я могла это делать, если мне не давали ни единого шанса?

Я шумно вздохнула. По телу пробежали мурашки, наверное, от холода.

Было так тихо, что мне казалось, все только на меня и смотрели. Я подавила желание проверить, не размазалась ли тушь по моему лицу, а потом вспомнила, что у меня не было времени взять с собой зеркало.

Я всегда считала себя общительным человеком. Я легко сходилась с другими людьми вне зависимости от возраста. Но это только на первых парах: чем дольше мы были знакомы, тем чаще я срывалась.

Я часто злилась, но предпочитала держать это в себе. Со старыми знакомыми это правило не работало – я высказывала в лицо все, что думала, в особенности когда им этого не хотелось. Так я и теряла друзей. Будучи самой общительной в классе, я была и самой вспыльчивой, и, как следствие, самой одинокой.