Танго смертельной любви - Александра Миронова

Достав из глубины буфета небольшую бутылку с шампанским (она всегда покупала их в другом городе. Они были такими, как нужно – порционными, одна на два бокала). На этот раз это был напиток под названием «Rose», изготовленный в Провансе. Что-то новенькое, такое она еще не пробовала. Дрожа от предвкушения, Моника взяла два бокала Moser с полки и сложила их в небольшую корзинку, следом отправила и шампанское.

Затем, вернувшись в столовую, подошла к тяжелой дубовой двери, ведущей в ее вотчину. С трудом отворила ее и начала спускаться в подвальный этаж, где располагалось ее похоронное бюро.

Лестница была винтовой, сделанной из дуба. Стены вокруг – выкрашеными в теплый кремовый цвет и увешанными фотографиями. Настоящая галерея славы. Карл не разрешал держать эти фото в доме, даже порывался выбросить, но Моника отыскала их в мусоре и забрала себе. В бюро вешать не решилась, чтобы избежать никому не нужных вопросов. А вот в галерее – в самый раз. Карл никогда сюда не заходил – был суеверен до чертиков. А ей доставляло удовольствие разглядывать старые фотографии снова и снова, погружаясь в счастливое прошлое хотя бы на несколько быстротечных мгновений.

Помимо фотографий, стены украшали разнообразные грамоты и награды. Моника замедлила шаг, в очередной раз любуясь семнадцатью золотыми медалями, четырнадцатью серебряными и тремя бронзовыми – чемпионаты страны, континента, мира. Вот три, самые заветные, – женщины с крыльями, над которыми тесно переплелись пять колец. Олимпийское «золото».

Были здесь и те самые статьи в рамках – «Олимпийский чемпион спас беременную жену и еще двенадцать человек из рухнувшего в горную реку автобуса». «Абсолютный чемпион мира по плаванию попал в больницу, врачи дают оптимистичные прогнозы». «Папа Карло объявил о завершении карьеры».

Это была последняя статья перед металлической дверью в офис. Набрав код, Моника отворила ее. Офис Моники не имел ничего общего с ее домом. Здесь она даже не пыталась создать видимость уюта. Окна были оголены и тщательно вымыты. Сквозь них слабым потоком вливался тусклый грязный свет одинокого фонаря. Голые стены, бетонный пол. Под потолком металлические балки. Все серое, безжизненное.

Двести метров стерильного пространства с окнами по всему периметру. Они всегда были приоткрыты, несмотря на время года. Вот и сейчас сквозь них в мастерскую вливалась спасительная влага, свежесть и запах жизни, который не смог задушить даже намертво въевшийся в стены помещения аромат.

Намертво. Какая ирония.

Моника достала из корзинки бокалы и бутылку и поставила их на маленький металлический столик возле входа. Затем не торопясь расстегнула четыре верхние пуговицы платья, так, чтобы сквозь открывшийся вырез кокетливо выглядывало нежно-розовое кружево нижней рубашки.

Она медленно и осторожно достала из тугой прически шпильки. Тяжелые волосы рухнули на спину. Моника тихонько застонала. Разливаясь по плечами, волосы выпрямляли корни, вызывая прилив крови к голове и принося удовольствие.

– Добрый вечер, мистер Смит, – тихо прошептала она, постаравшись вложить в голос нежность и таинственность. – Простите, я немного задержалась. Дадите мне еще одну минуту? – Она улыбнулась своему визави.

Повернувшись к столику, на котором стояло шампанское, Моника выдвинула верхний ящик, достав из него ярко-красную помаду и зеркало в серебряной рамке. Медленно, очень тщательно, покрывая каждый миллиметр, накрасила губы. Посмотрев в зеркало, поправила волосы – она осталась довольна увиденным. Красный цвет полностью преобразил ее.

Вместо аскетичной фермерской жены зеркало отразило розу, раскрывшую лепестки на полную мощь за несколько мгновений до того, как обрушить их на землю, сдаваясь под натиском неизбежности. Недавно срезанную в с любовью взращенном саду, с подсохшей росой и полностью раскрывшимся ароматом. Терпким, зрелым, стойким. Моника улыбнулась красивой женщине в зеркале и повернулась к мистеру Смиту.

– Ну вот, я готова. Надеюсь, не заставила вас ждать?

Привычным движением она открыла бутылку с шампанским и разлила его по бокалам, затем медленно подошла к мистеру Смиту, лежавшему в самом дорогом гробу из ее коллекции. Красное дерево, обжигающе-белый атлас с серебристым отливом. Вставив бокал в окоченевшие руки, салютовала ему:

– За нас!

Женщина внимательным взглядом окинула своего клиента, семидесятидевятилетнего директора налоговой конторы. Умер вчера от сердечной недостаточности. Обмыт, одет и доставлен сыновьями, едва ли не танцующими от радости, что папаша-скряга наконец-то отошел на тот свет, оставив им солидное состояние. Она с трудом уговорила их потратиться на дорогой гроб. Сами они остановили выбор на самом простом и дешевом, но Моника настояла. Когда нужно, она умела быть убедительной. И теперь считала, что мистер Смит должен ей по гроб жизни, в прямом смысле этого слова.

Ну, хорошо, что может предложить ей старый скупердяй?

Моника на секунду прикрыла глаза и начала импровизировать:

– Милый, не стоило так сильно ревновать. Это всего лишь курьер, который просто принес цветы. От кого? Я не знаю, там не было подписи, ты же сам видел эту карточку. «Самой красивой женщине на свете». Да, мне, а ты что, сомневался?

Сделав большой глоток шампанского, Моника села на стульчик на колесиках, стоявший возле гроба безмолвного мистера Смита. Поправила бокал в его руках.

– Смотри, к чему это все привело? Теперь ты даже глоток шампанского не можешь сделать. И чего ради, вот скажи мне?

Круто развернувшись на стуле, она отъехала от своего собеседника на два метра и дотянулась до металлической тумбочки на колесиках. Из верхнего ящика достала кофр с профессиональным гримом. Поставив его на колени, вернулась назад. Внимательно посмотрела на почившего в бозе налоговика и вздохнула:

– Ну что ты молчишь? Скажи уже что-нибудь! Да, тебе не повезло, ты женился на красивой молодой женщине, которая волнует мужчин. Но я бы на твоем месте этим фактом просто гордилась.

Моника открыла кофр, достала тонкую кисточку и одну из баночек с темным тональным кремом. Аккуратно обмакнув кисточку в грим, она пододвинулась к мистеру Смиту и провела первую линию на застывшем лице. Линия избороздила мраморно-холодный лоб, и на секунду показалось, что мистер Смит действительно сердится.

– Я и подумать не могла, что тебя это так сильно расстроит!

Капля искусственных слез покатилась из правого глаза мистера Смита. Моника достала салфетку и аккуратно промокнула ее, увлажняя щеку.

– Ну что ты, милый, не плачь, не надо. Слезы – это признак слабости мужчины. Вот Карл…

Она осеклась, Карл не имел никакого отношения ко всему происходящему здесь и не должен иметь. Ловкими привычными движениями она растушевала по увлажненной щеке тональный крем телесного оттенка, моментально скрывший мертвенную синеву щек почтенного мистера Смита.

– Вообще-то это мне стоило тебя ревновать! Почему? И у тебя еще хватает наглости спрашивать?

Одним глотком она осушила свой бокал до дна и бросила взгляд на бокал мистера Смита, в котором крошечные пузырьки все еще продолжали всплывать на нежно-розовую поверхность. Нет, не стоит.

Один бокал, этого вполне достаточно. Она потянулась к кофру и достала помаду телесного оттенка. Выбрала самую тонкую кисточку и принялась наносить пигмент на губы покойника.

– А вот почему! – Моника даже повысила голос, входя в образ. – Да на тебе помада, которую ты даже не потрудился стереть!

Моника замолчала, таким образом обдав волной презрения своего неразговорчивого собеседника. Выдернула бокал из рук мистера Смита и сделала большой глоток. Встала, от возмущения у нее дрожали руки, да так, что она чуть не выронила драгоценный бокал.

– Ты этого просто не стоишь. Пусть тебя сожрут черви за все твои грехи!

С этими словами Моника допила оставшееся шампанское и закончила свою работу. Через две минуты в мастерской не осталось и следа от пиршества. Лишь мистер Смит, суровый, как и при жизни, неодобрительно взирал на закрытую за Моникой дверь.

Поднимаясь по ступенькам, она вспомнила, что не собрала волосы в пучок. Решила это сделать на ходу, но шпильки выскользнули и упали на пол. Моника попыталась их поймать, корзинка с бутылкой и бокалами выпала из рук, раздался грохот, за которым Моника не услышала, как хлопнула внутренняя дверь, ведущая из столовой дома в ее офис.

Собрав последствия катастрофы и поворачивая на очередном вираже, Моника наткнулась на собственного мужа, державшего в руках золотую медаль Олимпийских игр – след былого величия. Она остолбенела, но Карл был удивлен не менее ее. Он смотрел на почти забытую, но такую родную женщину. Светлые волосы закрыли строгое унылое платье, укутав ее в пшеничные шелка. Губы, сохранившие след красной помады, припухли от попыток ее стереть и стали яркими от въевшихся пигментов. После выяснения отношений с мистером Смитом на щеках все еще розовел румянец, словно в мастерской она общалась не с покойником, а с голландским живописцем, волшебным образом превратившим ее лицо в старинную картину, на которой целомудрие скрывает под собой страсть.