Другой Синдбад - Крэг Гарднер

— Да, корабль, похоже, нуждается в некотором ремонте, — любезно согласился вежливый. — Но это легко можно поправить. — Он вновь перенес внимание на торговца. — Вы и есть, почтенный, тот самый Синдбад, который уцелел в семи невероятных путешествиях, возвращаясь из каждого еще богаче прежнего?

— Тот самый.

— Отлично. Мы не хотим ошибиться. Зваться Синдбадом может любой проходимец с улицы.

«Любой проходимец с улицы?» Мне вдруг стало неуютно, может быть, от тона вежливого. А может, я почувствовал, что его грубый напарник уставился прямо на меня.

По следующему вопросу торговца я заподозрил, что он разделяет мое беспокойство.

— Могу я быть настолько невежливым, чтобы спросить, почему вас так интересуют мои дела?

— Учитывая, насколько опасны ваши путешествия, вы удивительно живучи, — ответил татуированный. — Мы сами должны отправляться в опасное морское путешествие к южным островам. Учитывая вашу репутацию, глупо было бы не разделить эту участь с вами. Но мой друг высказал некоторое беспокойство по поводу состояния этого парусника. И должен признаться, подходя, мы нечаянно услышали возражения капитана. — Он бросил большой увесистый кошель, который со звоном ударился о причал у капитанских ног. — Этого будет достаточно, чтобы привести ваш корабль в порядок?

Капитан согласился и начал скликать команду, отправляя ее на поиски нужных материалов. Я был поражен. В считаные мгновения мы, как ни странно, ухитрились обеспечить проезд себе и ремонт нашему паруснику.

— Так бывает всегда, — снова заверил меня Ахмед.

Я начинал думать, что в столь богатой событиями жизни, как у этого торговца, с ним постоянно происходит все что угодно.

— Но нам предстоит быть попутчиками, — сказал Синдбад весело. — Давайте же, по крайней мере, представимся друг другу до начала нашего путешествия. Это мои слуги, Джафар и Ахмед. А этот человек — мой спутник, также известный под именем Синдбад.

— Еще один Синдбад? — с некоторым изумлением переспросил вежливый.

— И одного больно много, — проворчал человек со шрамом. Взглянув на меня, он как бы передернулся. — А уж двух и подавно, — добавил он.

— Ах, мой друг не… — Человек с татуировкой заколебался, прежде чем продолжить. — Хотя в действительности он имел в виду именно это. Но будьте уверены, он плохо себя ведет, только если его рассердить. — Он снова улыбнулся торговцу. — Что же до представлений, то у меня много имен. Но для нужд этого путешествия вы можете называть меня именем моего любимого оружия — Кинжал.

— Он чертовски ловкий потрошитель, — добавил его дружок.

— Что касается моего спутника, у него тоже немало имен, хотя ни одно из них не столь изящное, как мое. Одни зовут его Ужас, Который Приходит По Ночам, другие — Сбывшийся Ночной Кошмар. Разумеется, никому не удается называть его так долго.

— Интересно, — отозвался Синдбад, словно встречал людей по имени Ужас, Который Приходит По Ночам каждый четверг. — Но как нам к нему обращаться?

— В самом деле, — согласился Кинжал, — весь вопрос в том, как вы будете к нему обращаться.

Человек со шрамом энергично кивнул:

— Коли хорошо попросите, я, может, и оставлю вас в живых.

— Но сколь бы приятным ни было наше знакомство, у нас есть дела, которые нужно уладить до отплытия. — Кинжал кивнул своему жуткому напарнику. Они снова взялись за паланкин.

— Но постойте! — Синдбад говорил так, словно не было никаких завуалированных угроз. — Разве с вами нет третьего?

Кинжал покачал головой:

— Мы не несем ничего необычного.

Но в этот миг я увидел кое-что, опровергающее его слова. Сбоку у паланкина, поднятого двумя мужчинами, была занавеска, и через щель в этой занавеске я разглядел три невообразимо изящных пальчика. Эти пальчики принадлежали женщине, но женщине не обычной, поскольку они были длинные, тонкие, с золотистой кожей, с безукоризненными ногтями.

Кинжал проследил за моим взглядом в сторону паланкина.

— Фатима! — резко окликнул он. — Ты не должна выставлять свои руки напоказ всему свету!

Рука отдернулась, раздался очаровательнейший звонкий смех.

— Ты не видел этой руки, — бросил мне Кинжал.

Увы, я ее видел.

Кинжал нахмурился.

— Прошу прощения, это Фатима, если бы вам пришлось обращаться к ней, но вам не придется. — Он оглянулся на своего угрюмого напарника. Его спутник передернулся во второй раз, и оба мужчины оглядели нас всех по очереди. — Ведите себя так, как будто ее здесь нет, а мы — есть, так же как наши кинжалы, сабли и сильные руки, способные без особых усилий переламывать кости.

Человек со шрамом улыбался при каждой фразе.

— Желаем приятной подготовки к путешествию, — заметил Кинжал.

Затем они со Шрамом потащили свой паланкин по сходням на ожидающий корабль.

— Значит, мы удерем из Багдада и, может быть, узнаем причину великого гнева джинна, — сказал Ахмед, чтобы нарушить молчание. — Судьба снова на нашей стороне.

Судьба? В тот миг мне не было дела до судьбы. В тот момент я мог думать лишь о руке и о смехе.

Боюсь, что в тот миг я влюбился.

Глава пятая,

в которой путешествие начинается и одновременно едва не заканчивается

Что такое любовь?

Все мы читали поэтов, воспевающих благоуханные луга и алые закаты, но, даже читая все это, я подозревал, что должно быть что-то еще. Во-первых, это сосущее чувство под ложечкой. Потом — ощущение полной нереальности, будто я в любой момент могу потерять равновесие и кубарем полететь не просто с борта корабля, а с самого лица земли.

И все это натворили мелькнувшая рука и смех? Ах, но какие это были прекрасные пальчики, такие тонкие и почти такие же золотые, как металлическая решетка, на которой они покоились. Как изумительно должны они выглядеть, украшенные золотыми кольцами — на фоне этой золотой кожи, кольцами с большими камнями, способными лишь намекнуть на истинную ценность этих пальцев. А этот смех, будто звон колокольчиков, которые колышет ветерок посреди летнего зноя, звук, который сулит живительную прохладу морского ветра. Я не просто увидел руку, не просто услышал смех. Мне открылся новый взгляд на мир.

Но эта таинственная женщина путешествовала с двумя охранниками. Я не видел способа разделить с ней свой новообретенный восторг; на самом деле я не мог даже отыскать способа оказаться в дюжине шагов от ее паланкина. Эти два здоровенны, обвешанных мышцами, и очень свирепых человека, казалось, отбивали всякую охоту даже просто взглянуть в их сторону.

И все же я не отчаивался. Еще день назад я ничего не знал о любви. День назад я не мог думать ни о чем другом, кроме переноски грузов на своей голове. Кто знает, что может принести следующий день, даже следующий час?

Итак, мы готовились к путешествию. Щедрое пожертвование Кинжала и Шрама позволило капитану быстро приступить к ремонту, равно как и обеспечить достаточный запас провизии для нашего плавания. И все же завершение всех приготовлений было вопросом нескольких дней, и на этот раз Синдбад решил проверить свое личное имущество и отыскать какие-нибудь товары, которые мы могли бы взять с собой для обмена.

Капитан выделил другим нашим пассажирам две маленькие каютки внутри корабля. Торговец Синдбад, Джафар, Ахмед и я, в соответствии с размерами нашего вклада, должны были спать на палубе. Я помогал Синдбаду, выполняя множество его поручений, чтобы занять время и попытаться отвлечь свои мысли от неких пальчиков и некоего смеха. Я часто останавливался для того, чтобы вздохнуть.

И каждый божий день, сразу после полуденной молитвы, два громилы-стражника выносили паланкин с его тайной обитательницей наверх из трюма. Потом они принимались расхаживать с этой штукой по кругу, чтобы дать невидимой Фатиме возможность немного насладиться солнцем и свежим воздухом.

В эти минуты она была так близко, что я мог бы пробежать по палубе и коснуться ее! Но при таком подходе ее стражей к делу они с тем же успехом могли таскать ее паланкин в сотне лиг отсюда. Результатом одного-единственного шага в их сторону бывали недобрые взгляды. После второго шага извлекались ятаганы и удавки. Третьего шага я никогда не пытался сделать, решив, что лучше снова заняться бесплодными, но зато решительно безопасными вздохами. И всякий раз, закончив кружить по палубе, охранники и паланкин исчезали в каютах, и я возвращался к работе, радуясь, что был так близко от нее, и горюя, что все-таки был так далеко.

Так я и жил, пока мы наконец не подготовились к отправлению. Вечером накануне отплытия, помогая Ахмеду перетащить вещи торговца на борт, я понял, что есть еще один долг, который я обязан исполнить, прежде чем начнется наше путешествие; последнее дело, в котором вовсе не было нужды в моей прежней жизни, но теперь, когда голова моя была занята мыслями о Фатиме, ставшее столь необходимым.