Моя беспокойная жизнь - Джой Адамсон

До сих пор в коротких экскурсиях с Цибелем палатки служили нам лишь простым укрытием на ночь. Поэтому жизнь в течение трех месяцев под тентом таких просторных палаток, в которых размещались зоолог, палеонтолог, энтомолог, геолог и ботаник, оказалась необычной для меня. У нас была также полевая лаборатория, хранилище для продуктов и кухня, не говоря уже о жилище для обслуживающего персонала и носильщиков.

Железнодорожная станция Кибвези служила базой, откуда около ста пятидесяти носильщиков доставляли нам продовольствие и почту.

Нашу первую ночь мы провели недалеко от Кибвези в большом хозяйстве, где занимаются производством сизаля. Здесь мы познакомились с инспектором по охране животных этого района Мак-Артуром, человеком лет сорока, жизнерадостным и обладающим чувством юмора. Будучи работником предприимчивым, он вынашивал план создания национального парка с охотничьим домиком на полпути между Момбасой и Найроби. Его мечта сбылась в 1948 году, когда был создан национальный парк Цаво (Восточный и Западный). Несколько раньше он построил гостиницу Мака, известную сейчас многим посетителям как охотничий домик Мтито Ндеи.

Мак-Артур рассказал нам о недавно ожившем вулкане в юго-восточной части горной цепи Чиулу и возникших вокруг него, очевидно, бездонных кратерах, в которые браконьеры сбрасывают улики своих преступлений. Впоследствии, когда мы бросали туда камни, обернутые пропитанной бензином бумагой и поджигали ее, мы представили, насколько глубокими они должны быть, так как никогда не слышали, чтобы камень ударялся о дно.

Тридцать восемь лет спустя я взобралась на вершину этого вулкана, получившего название «Шайтан», что на языке суахили означает «дьявол». Извержение лавы к тому времени уже закончилось, однако затвердевшая кора с тщательно обозначенной тропинкой, по которой я шла, отдавала тревожной пустотой, и ряд запретных зон указывал на то, что вулкан еще не совсем потух.

По пути из Кибвези в горный район Чиулу мы пересекли поля, покрытые высохшими стеблями сахарного тростника; местные жители из племени вакамба покинули их еще до наступления засухи, уничтожившей посевы.

Носильщики с питьевой водой ушли вперед, и после изнурительного перехода по труднопроходимой местности мы испытывали невыносимую жажду. Чтобы помочь нам, проводник привел нас к тропе, протоптанной когда-то слонами. В рытвинах сохранилось немного влаги, похожей на густую чечевичную похлебку, — это все, что осталось от последних дождей. Он предложил собрать воду, вскипятить ее и напиться. На вид она была отвратительной, однако, не последуй мы его совету, мы могли бы погибнуть от жажды. Пришлось пить эту омерзительную жидкость, но, так как мы ее прокипятили, никто из нас не заболел. Происшедший с нами случай научил меня никогда не отправляться в продолжительные экспедиции без запасов воды. И впоследствии, когда меня спрашивали, что, по-моему, самое важное в жизни, надеясь, очевидно, услышать, что я скажу — «здоровье» или «счастье», я неизменно отвечала — «вода».

Когда мы прибыли в лагерь, расположенный на северо-восточных склонах Чиулу, меня представили директору музея д-ру Ван Сомерену и его сотрудникам. К тому времени Питер решил, что мои имена Фридерика Виктория слишком трудно произносить, и дал мне новое имя — Джой. С тех пор я и ношу это имя.

Наш лагерь разместился рядом с единственным на всей почти пятидесятикилометровой вулканической гряде родничком пресной воды, да и то он был настолько небольшим, что для наполнения одной восемнадцатилитровой канистры требовалось двадцать четыре часа. Поэтому воду приходилось расходовать очень экономно и вместо душа обтираться губками.

Чтобы не сидеть без дела, я стала делать зарисовки растении, собранных Питером. Тогда я впервые использовала акварельные краски, но результаты разочаровали меня, и я разорвала свой набросок. Однако Питер, который сам очень тщательно зарисовывал цветы, собрал обрывки, склеил их клейкой лентой и посоветовал мне продолжать занятие. Я до сих пор храню этот первый рисунок цветов, который напоминает мне о том, как хобби скоро переросло в одно из основных занятий моей жизни.

Вместе с Питером мы проводили целые дни, собирая скудную растительность на голых, покрытых мелкими обломками склонах и роя траншеи на дне кратера, с тем чтобы определить мощность образовавшегося слоя гумуса и укоренившуюся там растительность.

Хотя высота горной цепи не превышала 2100 метров, ее нередко окутывал густой туман, и наша одежда становилась влажной. Дров практически не было, поэтому по вечерам мы часто располагались погреться вокруг керосиновой печки, которую Питер взял с собой для сушки растений. Однако за все эти неудобства я была вознаграждена тем, что передо мной открылся новый чудесный мир. У д-ра Ван Сомерена была большая коллекция птиц, и каждая из них представляла собой совершенный пример эволюции. Смотришь на первую и последнюю птицу в каком-либо ряду, и трудно поверить, что они все относятся к одному и тому же виду, если, разумеется, не обращать внимания на постепенное изменение цвета отдельных особей в зависимости от возраста, брачного сезона и различий в среде их обитания.

От Ван Сомерена я узнала, что пигмент многих птичьих перьев не является стойким. Он продемонстрировал это, поместив темно-красные перья турако в воду на несколько дней, а затем разложив их на солнце. Они обесцветились до бледно-розовых.

Орнитология, несомненно, была интересным занятием, но я понимала, что она не для меня, поскольку орнитологу приходится часто убивать пернатые существа, а я слишком любила живых птиц.

Я часто наблюдала, как энтомолог препарировал насекомых. Меня восхищала защитная окраска бабочек — когда они складывали крылышки, их можно было принять за листочки, — а также небольшие скопления цикад-флатид, которые, сгрудившись на стебле растения, могут стать похожими на цветок и таким образом обмануть своих врагов.

Через месяц мы перенесли наш лагерь в центральную часть горной цепи, и хотя там тоже отсутствовала грунтовая вода, однако была обычная для такой высоты растительность, и мы с Питером собрали растений больше, чем вмещали паши прессы.

Питьевая вода была большой драгоценностью, поскольку ее приходилось доставлять из родника почти за пятнадцать километров в дополнение к недельному запасу, поступавшему из Кибвези. Когда приносили воду, мирная тишина лагеря нарушалась громкими голосами носильщиков, всегда шутивших, несмотря на то что им приходилось нести тяжелую ношу.

Казалось, что они чуть ли не боготворят Питера, подчиняются его распоряжениям с большей готовностью, чем приказаниям других членов группы, имевших гораздо больший опыт общения с африканцами! Это было для нас загадкой, пока мы не установили, что авторитет Питера объясняется тем, что он левша, а племена вакамба считают, что лев убивает свою добычу левой лапой, поэтому и носильщики полагали, что Питер наделен такой же силой. Другое его преимущество заключалось в том, что он иногда носил монокль; носильщикам монокль представлялся несказанным богатством.