Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

— Лесбиянку, Эктор.

— Я так и сказал.

— Я пригласила ее в приемную.

— У тебя в мастерской есть приемная?

— Может, я воспользуюсь твоей мастерской, Эктор?

— Не получится. Дэйзи не любит черных. Она тебя с дерьмом сожрет.

— У вас что, в семье все расисты, сексисты и гомофобы?

— Нет, мы патриоты.

Вздох.

— Ты ведь готов потесниться ради меня, да?

— Так уж и быть. Можешь воспользоваться моей мастерской. — Эктор протягивает ей рекламную листовку. — Если придешь на мою выставку.

Кувалда останавливается и рассматривает листовку первой большой художественной выставки Эктора. На ее лице отражается целая гамма чувств, и мышцы, которыми частенько пренебрегали, натужно поскрипывают. Наконец в утреннем свете сверкают серебряные зубы.

— У тебя будет выставка? — Она обнимает Эктора, разворачивает его к себе и запечатлевает на его губах смачный поцелуй. — Выставка!

— Ну да, выставка, выставка, — бормочет Эктор, краснея, как племянник, чья подвыпившая тетушка позволила себе лишние телодвижения. — Всего лишь небольшая…

— Маленьких побед не бывает, — перебивает его Кувалда. — Что надо сказать?

— Ой, да ладно тебе.

— Говори!

Эктор откашливается.

— Эта моя победа. Это не маленькая победа. И мы отпразднуем эту победу, потому что не можем позволить ублюдкам победить.

— Неплохо. Молодец.

— Спасибо, — сияет Эктор. — Я возьму смокинг напрокат и все такое.

— Я горжусь тобой! — Кувалда тоже сияет. Она рада. Очень рада. — Ужасно, ужасно тобой горжусь.

Эктор краснеет.

— Можешь воспользоваться моей мастерской. — Он раздает несколько листовок окружающим сборщикам. Те одобрительно кивают. — Эй, а у нее большие буфера, у этой лебзиянки? Если да, я сделаю для тебя кресло. Может, она не против у-ля-ля? И согласится на тройничок вместе с ее подружкой. Прямо в кресле. У меня опыт имеется.

Кувалда швыряет в юного бахвала мокрую метелку из перьев. Метелка задевает его рукав, оставляя пятно. На одно мимолетное мгновенье ей кажется, что он напоминает импрессионистский портрет Гарри С. Трумэна[17]{13}.

Эктор не сообщает Кувалде, что скоро его гвардейскую часть перебросят в другое место. Куда именно, еще точно неизвестно, но перебросят. Он ничего не говорит, потому что Кувалда сияет, а она редко показывает в улыбке свои металлические зубы. Сейчас не время позволять ублюдкам побеждать. Сейчас время праздновать. И Эктор размахивает листовками.

— Бесплатное cervezas{14}!

Американские бедра

Би еще пьет. Он до сих пор в «АртБаре». И до сих пор ждет звонка, который все изменит.

«Да» или «Нет».

Это клиническое пьянство. Би уже наперед и отпраздновал, и залил горе. В данный момент его пьянство вне контекста. Он в зале ожидания. Читает и перечитывает ту статью. Зацикленность — врожденное свойство психики Би.

Розововолосая официантка снова обходит его с фланга и ставит на стол двойной виски. Судя по запаху, это хорошая штука, а под хорошей штукой мы обычно подразумеваем дорогой скотч. Би его не заказывал, однако залпом выпивает половину. Рот наполняет привкус дуба, торфяного мха и древесного угля. И дыма. Конечно, дыма. Господи, до чего же Би любит привкус дыма.

Гори, мать, гори{15}.

Эта порция, видимо, удвоит его счет, ну и ладно. Количество выпитого превысило количество мятых долларовых купюр в его бумажнике сто лет назад. Вызовут копов, подержат его ночку в обезьяннике, а потом он вернется к своему разбитому корыту. А еще его наверняка попросят никогда больше здесь не показываться. В единственном чикагском баре, который ему по душе. Об этом он как-то не подумал. Ему тут нравится. Несмотря на гадкий соус барбекю, новые меню, новых официанток и новые телевизоры. Черт. Би озирается по сторонам. В поисках чего-нибудь, кого-нибудь, кого можно…

Мать вашу.

Раньше он всех здесь знал. Теперь уже нет, так что он будет сидеть тут и бухать, пока они не закроются, а там посмотрим. Би помнит, почему в баре так тихо: большинство завсегдатаев торчат через дорогу, в «Струне», там сегодня вечер хонки-тонка. Би неплохо относится к хонки-тонку. Так же как к суши — если это эпизодический культурный опыт, а не еда. А кроме того, он и так уже застрял где-то между одиночеством и меланхолией.

Приносят очередную порцию виски. Би поднимает взгляд на розововолосую девушку. С его губ уже готово слететь слово «вода», но тут она вдруг подмигивает (видимо, ее кто-то подговорил) и кивает в угол.

Женщина в траурно-черном наряде поднимает высокий бокал с виски и опрокидывает его одним плавным движением. Она явно не понаслышке знакома с шотландской огненной водой. Однако затем ее глаза выкатываются из орбит, она рыгает. И приходит в себя с помощью глотка пива.

Гори, мать…

Потом женщина в траурном черном наряде задирает подол юбки. И эти американские бедра отправляют его в нокаут.

Не трусь…

Прихватив с собой газету, Би осторожно слезает с шаткого табурета, берет пустой стакан из-под воды и нетвердой походкой приближается к своей благодетельнице, вихляя и опрокидывая барные табуреты, словно новичок на слаломе.

— Боб Беллио, — представляется он.

— Эмма.

— Спасибо за виски, Эмма.

— Садись. — Женщина подзывает бармена. — Давай закажем что-нибудь сладенькое и дурацкое.

Эмма стучит пальцем по захватанному экземпляру «Чикаго Шолдерс».

— Я никогда не видела такой красоты, — говорит она. И теребит маленький замочек своего кожаного ошейника. На котором до сих пор болтается маленький ярлычок. — Как у того мальчика.

Би одобрительно кивает. Сиди Би один, все равно бы одобрительно кивал. Но сейчас он поражен мерцающей белизной ее кожи. Похожей на мрамор. Или на слоновую кость. Или на алебастр. Или на мыло. Глубокий вырез обнажает малозаметную ложбинку на груди. В этом мерцающем белом треугольнике можно затеряться навсегда. Но Би не хочется быть таким, как остальные, — грубым мужланом. А кроме того, он замечает в ее взгляде кое-что. Кое-что, чего в его жизни ужасно не хватает. Страсть. Волнение, вызванное чем-то поинтереснее бейсбола. А еще этот чокер с маленьким замочком. Он не будет спрашивать. Пусть это останется тайной.

— Так что же Тимми?..

— Его работа была прекрасна. Не знаю, был ли он вундеркиндом или…

— Был?

— Он погиб. Несчастный случай на дороге[18].

Би пьян, поэтому у него появляется темная мыслишка: «Хорошо».

— А!

— Но это… — Эмма осекается, смотрит на промасленную кепку с красной буквой «Б», и Би видит, как в ее глазах вспыхивает огонек забавной и вдохновляющей мысли. — Боб, — говорит она, — можно я буду называть тебя Би?

«Все так и называют», — думает Би. Однако кивает и улыбается, будто никогда не слышал ничего более милого и оригинального. А он и впрямь не слышал, ведь она так это сказала. Может, она святая. Великолепная святая. Би барабанит пальцами по газете рядом с ее рукой.

— Меня захватил порыв, Би. Не минутный порыв, а нечто вроде внетелесного опыта, физической реакции, — говорит Эмма. — Я отдавала себе полный отчет в том, что это была физическая реакция, вроде… Как там называется эта биохимическая штука, объединяющая шоколад и любовь?

Би пожимает плечами.

Эмма тоже пожимает плечами. Не важно. Но…

— Я подсела на чувство, Би.

Розововолосая официантка ставит на стол две пинаколады, наклоняется к Би, касается его руки и хмурится, потому что он не смотрит в ее сторону. Она окидывает пронырливую бабенку враждебным взглядом.