Час новолуния - Валентин Сергеевич Маслюков

телега, в оглоблях, подломив ноги, покоилась мёртвая лошадь. Чуть дальше скорёжился Мезеня, из спины сухой былинкой торчала стрела.

Тут Федька ощутила толчок в зад и проворно отскочила — ворота начали раскрываться, из них, прорываясь через обозначившуюся расселину, с рёвом ломили на волю оголтелые коровы, которые всем своим несчётным множеством мычали и толкались внутри острога. Много дальше на слободской улице, оттеснённые скотом и птицей, с матом-перематом и барабанным боем разворачивали знамёна конные стрельцы в синих пс большей части кафтанах и жёлтых шапках.

Многоголовое стадо поспешно разгоняли и проталкивали обратно через горло ворот вон, чтобы освободить дорогу войску. Взбрыкивая, обдираясь о бревенчатые стены, с шумным сопением и вздохами валили низкорослые, резвые коровы, овцы и козы. Федька задвинулась за угол башни, пропуская этот осатанелый поток, когда неподалёку на мосту оступилась с настила, не удержалась под напором соседок, бурёнка — рухнула. Сверзившись на полторы сажени вниз, она тяжело ударилась о поросший полынью скат, ноги подломились, и она плюхнулась боком — что-то тугое, полное жизненных соков. Вновь корова не поднялась, только мычала, перехваченная болью. В слитном грохоте копыт пробирался над её головой скот, наконец, настёгивая отставших, потерявших направление животных, появились мальчишки и всякий случайный посадский народ.

Ждали войско, всё ещё грохотавшее барабанами в недрах города. Бил неумолчно всполошный колокол, но ничего больше не происходило, разве что разбредался в полях скот. Подобравши горшок с грамотой, ждала и Федька, понимая, что не время соваться куда с вопросами. Наконец повалила конница, рассекая очумелых коров и овец надвое, стрельцы погнали к опушке ольшаника, где белел на траве затоптанный татарами пастушок.

Замыкали отряд знаменосец и барабанщик, они выехали на опустевший мост и остановились. Барабанщик, сразу утратив задорный вид, опустил палочки. Знаменосец, который удерживал на ветру огромное, валившее его с ног полотнище — лавровый венок по красной земле и аршинных размеров девиз: «Virtute supero», — уставил древко на мостовой настил, и знамя заполоскало.

— На Каменный брод свернут, — буднично заметил он, всматриваясь вслед отряду.

Догонишь! — усомнился барабанщик, толстый человек на сытой лошадке. Помолчав, он сунул за ворот сдвинутые вместе палочки и почесал спину.

Глава четвёртая

Воевода и стольник князь Василий Осипович

Щербатый, а также другие лица

а стеной острога послышалась властная брань, о которой смолкало всё мелкое, незначащее, с последним раскатистым ударом затих вдруг и колокол.

— Кнута дожидаетесь? — вопрошал безгласных собеседников — страдников и сукиных детей — обладатель свирепого голоса. — Пищалей жалеете? Коней жалеете? Пороху жалеете? Разорвёт, так не ваше! Государевы пищали — не ваши! Дождётесь у меня кнута!

Обещание кнута, надо думать, могло относиться к кому угодно. Во всяком случае, оба стрельца на мосту знаменосец и барабанщик, заслышав «коней жалеете?» принялись лягать и нахлёстывать лошадок, понуждая их к одобренной начальственным голосом игривости Стрельцы торопились развернуться к городу. И, едва это удалось, неведомо как переменившийся в лучшую сторону барабанщик — обнаружилась в нём молодцеватая стать — с самыми решительными намерениями занёс палочки... Но ударить, однако же, не посмел. Развернувший снова знамя стрелец двинулся было к городу, к начальству и тут же, переглянувшись с товарищем, потянул узду, понуждая коня пятиться.

— Не догонят, — гремело за раскрытым створом ворот, — ты у меня первый кнута узнаешь!

— На Вязовский перелаз повернут, — сказал кто-то.

— Сейчас бы, князь Василий Осипович, в Терновском лесу бы по старой сакме сотни бы три поставить бы сейчас, — в качестве осторожного предположения добавил некто третий, с душевным трепетом гадавший, вызовет ли такой чисто умозрительный замысел одобрение начальственного голоса или новую вспышку гнева.

Ответа не последовало. Из ворот, оторвавшись от сопровождающих, выехал на статном вороном жеребце богато одетый человек, заметно поседелый и грузный. Отмеченное крупным, хотя и несколько рыхлым, провисающим носом лицо его сложилось привычной гневной гримасой. Гримасы этой как будто хватало ему на все возможные жизненные обстоятельства: казалось, и дикие брови эти, что торчали нечёсаными кустами, и суровые глаза, и плотно сложенный под усами рот умели выражать необходимое разнообразие человеческих чувств, не изменяя своему гневному существу.

Выходит, это и был ряжеский воевода стольник князь Василий Осипович Щербатый.

Расстёгнутый кафтан, отороченный по краям узкой полосой меха, покрывал бока лошади. Раздвигавшие плечи широкие рукава, туго собранные в складки и подвязанные в запястьях, высокий до затылка стоячий воротник — козырь, создавали впечатление размаха и основательности, а яркие цвета, блеск серебра и золота дополняли ощущение силы величием. Зелёный шёлк с жёлтым ветвящимся рисунком, лазоревое и кармазинное сукно, соболя на шапке, серебряная упряжь, сабля с оправленной золотом рукоятью, золотые перстни на толстых пальцах — жуковины и напалки, — воевода нёс на себе огромное состояние, подсчитать которое мог бы только опытный, знающий цену вещам человек.

За воеводой следовала городская верхушка — служилые люди по отечеству: городовые дворяне, дети боярские, стрелецкие и казацкие головы. Сукна яркие, меха добротные, крупные, как орехи, серебряные пуговицы и жемчужные ожерелья-воротники не редкость.

На середине моста князь Василий остановился и, подобрав в ладонь свисавшую на запястье плеть, показал на издыхающую во рву корову:

— Любуйтесь, сукины дети, страдники!

Городская верхушка: дворяне, дети боярские, стрелецкие и казацкие головы, принуждены были придержать коней, чтобы со значительным и сокрушённым видом уставиться в ров, куда указано. С другой стороны поспешно глянули вниз барабанщик со знаменосцем.

Бурёнка уже не мычала — судорожно вздымались бока, огромные тёмные глаза полнились слезами.

Пробурчав нечто назидательное, воевода тронул коня.

Сейчас же, едва отъехали господа, скользнул по откосу, цепляясь за чернобыль, посадский в посконной однорядке и красном колпаке; торопливо скатившись к бурёнке, он вынул нож.

В одной руке пистолет, в другой горшок (не было ни времени, ни случая доставать да чистить измазанную дёгтем столпницу) — Федька пристроилась в конец растянувшейся череды, что следовала за воеводой. Нарядно одетая, но растерзанная, простоволосая — шапка осталась подле подводы, Федька вызывала любопытство — на неё оглядывались. Она стала пробираться между лошадьми ближе к князю Василию. Сопровождавший это движение лёгкий ропот гнал её дальше и дальше, пока она не вырвалась из окружения.

Князь Василий обернулся и увидел Федьку.

— Ямщика убили, — заторопилась она, тыкая пистолетом, как пальцем. И поскольку воевода молчал, ожидая как будто бы продолжения, добавила: — Я вчера от обоза отстал. Подьячий Посольского приказа Фёдор Иванов сын Малыгин. По государеву указу направлен в