Час новолуния - Валентин Сергеевич Маслюков

Больше на первый случай вроде бы и сказать было нечего, но князь Василий озадаченной своей повадке не изменил и тут. Остальные напряжённо и как-то нехорошо молчали.

Тогда Федька сообразила, что горшок, дурацкий горшок в руках. Шапка потеряна. И лицо, наверное, страшно глянуть — в разводах потной пыли и грязи.

— Государь мой милостивый князь Василий Осипович, — легко краснея, начала выговаривать Федька те вежливые слова, с которых и следовало на спокойную голову начинать. — Искатель твоего жалования и работник твой вечный приказный подьячишко Федька Малыгин челом бью: смилуйся, пожалуй!

Она вознамерилась уж кланяться, когда только и опомнилась: тяжёлая железная машина со всеми её смертоносными приспособлениями: колёсиками, пружинами, курками — пистолет по-прежнему упирался воеводе в живот! Отчего и тишина стояла... выжидательная. Федька торопливо сунула оружие стволом под мышку — и воевода ожил.

— Хрен ты собачий, а не подьячий! — объявил он с радостной злобой.

И потом добавил ещё несколько слов, от которых Федька застыла, краснея уже не только щеками, шеей, ушами, но и самым нутром, кажется, — что-то внутри горело.

Вокруг расслабленно смеялись и громко, с удовольствием говорили. Нельзя же, в конце концов, раздавать направо и налево сукиных детей, страдников и не получить когда-нибудь сдачи! Мало кому могло прийти в голову, что шельма подьячий оскорблён матерной бранью — простым сотрясением воздуха, тогда как замешательство воеводы ни от кого не укрылось — пистолет штука увесистая и вполне осязаемая.

Наверное, Федька собралась бы наконец с духом что-нибудь и от себя пояснить, но в разговор вступил ещё один человек, среди общего веселья сохранявший строгое выражение лица. По важной осанке, богатому платью, по тому, как держался он с князем Василием — без подобострастия, можно было предположить, что это второй воевода или, по крайней мере, дьяк. Он подъехал к князю поближе и, доверительно наклонившись, зашептал. Так тихо, что и товарищи его перестали один за другим галдеть.

— Печатник? — громко и оттого вроде бы недовольно переспросил князь Василий.

— Фёдор Фёдорович, — настаивал собеседник, и Федька, хоть и не могла ничего более разобрать, поняла, о чём речь.

Время от времени оба на неё посматривали. Потом князь Василий шумно втянул воздух, двинув ноздрями, провёл задумчиво по губам и хлестнул лошадь, не занимаясь больше подьячим.

— Ступай к съезжей и жди, — сказал Федьке заступник.

Впалые щёки, покрытые разреженной, как осенний лес, бородой, устало опущенные веки и заострившийся нос, казавшийся на исхудалом лице крупнее, чем был — в облике чиновного человека проступало что-то болезненное. Ощущение это усиливалось ещё лишенной всякого молодечества посадкой — на лошади, как на лавке. Было в этом человеке сочетание равнодушия достоинства, которое свойственно привыкшим к власти и потому спокойным людям. Несмотря на жаркий день имел он поверх кафтана гвоздичный охабень — надетый в накидку просторный плащ с рукавами; на брови надвинута чёрная шапка.

Да, это был дьяк Иван Борисович Патрикеев. Что не трудно было выяснить, когда дьяк отъехал, — из города всё шли и шли, бежали посадские. В виду воеводы и начальства все держались с оглядкой, но возбуждение чувствовалось — на вопросы отвечали пространно, спрашивали жадно.

Да только Федька не расположена была разговаривать. Она пыталась пробиться к опрокинутой телеге — застряла перед плотным заслоном из лошадиных задов и человеческих спин. Доносился развязно взлетающий голос Афоньки. Мухосран говорил слишком много, слишком громко и слишком поспешно, не зная как всегда меры. Боярин его, князь Василий, молчал. Федька не решилась дожидаться, что скажет, — хорошего ничего не предвиделось.

Успела она отстоять нечаянно обнаруженную затоптанную свою, в пыли шапку, выбила о гранёный ствол пистолета и пошла в город.

Глава пятая

Вешняк

Неясное душевное движение побудило Федьку присмотреться к мальчишке лет десяти, что стоял на особицу и глядел отстранённо, словно бы знал и видел нечто такое, что требовало от него постоянной внутренней сосредоточенности. Худенький подросток, одет он, однако, был как большой, в сапожках, хотя и плохеньких, в смуром кафтанце, просторном, с чужого плеча, и в шапчонке.

— Тебя как зовут?

— Вешняком кличут. — Мальчик в ответ не улыбнулся.

— Бери горшок, проводишь меня до съезжей.

— А что тут провожать, — строптиво возразил он. — Всё прямо да прямо.

Дети теребили её, готовые услужить, но Федька ждала, когда мальчик со славным именем Вешняк согласится.

Он хмурил брови. И кивнул не прежде, чем глянул неспешно по сторонам, поднёс ко рту сдвинутые пальцы с не стриженными ногтями — обкусать... Подумал и кивнул.

Дорога за воротами продолжалась улицей, которая не выглядела столь прямой, как утверждал это из лучших, возможно, побуждений Вешняк. Заборы, частоколы и глухие стены клетей по обеим сторонам не выдерживали строй, образуя временами заросшие сорняками пустыри. И даже бревенчатая мостовая обнаруживала тот же непредсказуемый нрав: прерывалась без явной причины, чтобы возобновиться через три шага и уже и там, где надо было ожидать. Жилые избы, клети, амбары, конюшни укрывались в глубине дворов, иногда очень узких, так что затейливо рубленные, под высокой крышей ворота почти смыкались, оставляя немного ме ста на забор. То и дело открывались щели тесных переулков и тупиков. Мусор, который выбрасывали за ограду, громоздился кучами: зола, кости, куски истлевших шкур с остатками мездры и шерсти, рыбья чешуя, позеленевшие осколки горшков, пух, перо и просто какая-то вонючая гадость. Исчертившие землю тропинки и мостовые поливали жидким навозом коровы и быки, овцы оставляли повсюду мелкую чёрную картечь, кони — упряжные и верховые — сыпали жёлто-зелёные остро пахнущие яблоки. Так что в любом случае пройти до съезжей избы всё прямо и прямо, не выбирая, куда ступить, было бы затруднительно.

Татарский набег поднял посад на ноги: люди перекликались через заборы, собирались у ворот — никто ничего не знал, но все друг друга спрашивали и сами находили, что сказать. Окликали и Федьку с мальчиком, однако общие их ответы никого не удовлетворяли, а сообщить «где этого чёртового Антипку до сих пор носит?» или «не отбилась ли Авторка, вы бы её