В крови - Юсиф Чеменземинли

— Мамед, — весело воскликнула Бегим, — давай поскачем!

Кони рванулись с места, и скоро два всадника скрылись из виду, окутанные облаком пыли.

На дороге валялся обломок подковы. Кичикбегим издали приметила его, подскакала, метнулась вниз, словно хищная птица, схватила подкову и через секунду снова была в седле. Увидев такое, Мамед–бек не выдержал — вскочил и, стоя в седле, начал стрелять на скаку. Кичикбегим издали наблюдала за смельчаком. Мамед–бек раскраснелся, лоб у него блестел от пота. Девушка подскочила к нему, обхватила рукой за шею и, трижды с жаром поцеловав в губы, умчалась вперед…

Кони медленно вышагивали бок о бок. Кичикбегим искоса поглядывала на юношу. Светлые глаза его устремлены были на гриву коня, на лице было написано счастье.

Остальные всадники подъехали ближе и теперь держались шагах в пятидесяти от них. Старик, оживленно размахивая руками, рассказывал очередную историю…

Кичикбегим обернулась, бросила беглый взгляд на слуг.

— Мамед! Через два дня мы навсегда расстанемся. Скажи, будешь ты скучать по своей амикызы[20].

Юноша не ответил, только поднял глаза, взглянул ей в лицо и снова опустил голову; крупная слеза блеснула на его ресницах. Кичикбегим увидела эту слезу, хлестнула коня. Мамед–бек, не пытаясь догнать, грустно смотрел ей вслед — концы платка, словно крылья ангела, развевались у девушки за спиной. Зачарованный этим зрелищем, Мамед–бек не мог оторвать от нее глаз; душа его томилась неведомой доселе сладкой мукой…

А Кичикбегим уже скрылась в лесу, только песня ее слышалась вдалеке.

Если б саду волю дать —Ни цвести, ни увядать!Если б смерти и разлукиНам вовек не увидеть![21]

Присоединившись к Мамед–беку, всадники по склону стали спускаться к реке. Слева от них высился, уходя в поднебесье, утес Хазна, справа негромко журчала река, на противоположном берегу, истомленный зноем, кутался в дымке лес. Из–под копыт коней то и дело выпрыгивали кузнечики, без умолку стрекотали цикады, дурманил голову аромат душистой, разогретой солнцем травы. Кони шли медленно, пробираясь между усыпавшими склон камнями, а седоки вели неспешный разговор о прошлых днях, подвигах и сражениях. Вдалеке переправлялась через реку Кичикбегим, время от времени она останавливалась, давая коню напиться…

Родника девушка достигла первой. Она соскочила с коня, перетянула поводом его переднюю ногу, пустила пастись. Умылась в бурлящем меж камней ручье и пошла навстречу остальным.

— Пойду к пиру, — печально потупившись, сказала она. — Вы ждите меня.

Тропинка вилась меж деревьев, золотыми пятнами ложилось на влажный лес солнце. Кичикбегим шла, пригибая кусты орешника. Тропинка вела на поляну, поросшую густой травой. На краю ее высилось большое иссохшее дерево. В огромное его дупло вела лесенка, сложенная из нескольких валунов, на ветках пестрели лоскутки. На одной привешена была крошечная колыбелька, к другой прикреплены лук и стрела. Кругом чернели следы очагов, разбросаны обглоданные кости… Это и был пир — святилище.

Сюда, на поляну, приходили те, кто жаждал от чудесного дерева помощи или исцеления, а чтобы пир не запамятовал об их просьбе, паломники привязывали к его ветвям тряпочки и разноцветные нитки; бесплодные женщины вешали на дерево колыбельки, причем те, кто просил сына, прикрепляли к ветке лук и стрелу. Больные тащились сюда с солидным запасом пищи, они так и жили под деревом, по целым неделям вымаливая у святилища чуда.

Кичикбегим внимательным взглядом окинула дерево, но просить у него ничего не стала. Судьба распростерла над ней черные свои крылья, навсегда преградив дорогу к счастью, — о чем же она может просить? Девушка даже не подошла к пиру, повернулась и ушла в лес.

Ты очами не играй

И плечами не играй,

Как стрелой, играешь мной -

Шлешь меня из края в край[22].

Эхо вторило ей, разнося песенку по горам, Мамед–бек слушал голос девушки, и сладкая мука терзала его сердце. Обмирая, краснея от стыда, пошел туда, где звучал этот голос. Кичикбегим сидела над родником с веткой в руках; один за другим обрывала она листочки и роняла их в воду… Заслышав треск ветвей, девушка обернулась. Мамед–бек остановился, опустив глаза, румянец заливал его щеки.

— Иди сюда! — позвала его Кичикбегим, — мне надо что–то сказать тебе.

Юноша послушно приблизился и остановился подле нее, положив руку на рукоятку кинжала, не смея поднять глаза.

— Садись!

Мамед–бек сел.

— Значит, ты очень любишь свою амикызы!

Юноша молчал. Кичикбегим повернулась к нему, обхватила руками за шею и горячими страстными, отчаянными поцелуями стала осыпать губы, щеки, глаза, лоб, волосы…

Когда юноша пришел в себя и снова мог видеть и слышать, он увидел, что Кичикбегим плачет. Мамед–бек молчал, потрясенный, не зная, как помочь ее горю, как унять ее слезы…

Наплакавшись вдоволь, девушка утерла слезы шелковым носовым платком и протянула его Мамед–беку.

— Возьми. Как вспомнишь меня, прижми его к сердцу… А теперь уходи! Я умоюсь и тоже приду.

Юноша поднялся, хотел уже идти, но Кичикбегим окликнула его:

— Смотри же: никому ни слова!

Она окинула его печальным, полным тоски взглядом.

— Поцелуй вот сюда и иди! — Кичикбегим пальцем дотронулась до щеки.

Мамед–бек несмело наклонился, робкий поцелуй коснулся девичьей щеки…

Как только юноша скрылся в кустах, Кичикбегим, прикрыв ладонью ухо, снова запела тонким, за душу хватающим голосом:

Нас, ашуг, не обессудь,Загляни поглубже в грудь.Не садись на трон с немилым,Нищей стань, но с милым будь![23]

11

По случаю большого праздника — замужества дочери — Ибрагим–хана просили помиловать Сафара. Хан не сразу принял решение. Простить разбойника, известного по всему ханству, значило бы проявить слабость, подорвать свой престиж. А ответить отказом — значит нанести обиду дочери и огорчить ее в час разлуки. Не зная на что решиться, Ибрагим–хан решил поискать третьего пути. Наконец решение пришло: простить и тотчас же послать Сафара на опасное, безнадежное дело — просьба дочери будет уважена, а от гачага он избавится навсегда.

У кубинского Фатали–хана были два скакуна: Гамер и Шахбаз, слава об этих конях гремела по всему Кавказу, Фатали–хан безмерно гордился знаменитыми жеребцами и уверял, что не променяет бесценных скакунов на всех коней Карабаха. Ибрагим–хан, с давних времен враждовавший с Фатали–ханом, завидовал ему черной завистью. И вот выдался удобный случай: он пошлет этого парня выкрасть скакунов: сумеет — его счастье, хан простит его, даруя свою благостыню.

Вагиф рассказал Кязыму, какое хан поставил условие. Тот опечалился — выходит, сторговал рыбу, а та в реке, — однако никому ничего не сказал. «Что будет, то и будет, — решил Кязым, — от судьбы не уйдешь». И на том успокоился.

Была пятница. Кязым полол грядки во дворе. Вдруг отворилась калитка и вошел парень, тот самый, в черных обмотках. Сегодня он был принаряжен, шаровары его шуршали при ходьбе — не иначе, как их опускали на ночь в темный колодец, — парень, видать, еще с вечера готовился наведаться в их дом.

Кязым встретил свата приветливо. Расстелил под тутовым деревом палас, усадил гостя.

— Ну, что у вас нового? — с веселой усмешкой осведомился парень. — Люди толкуют, будто хан на радостях арестованных из тюрьмы выпустил?

— Это так, выпустил. И Сафара решил помиловать.

Парень просветлел.

— Только… Только хан решил поручить ему одно дело…

— Дело? — парень нахмурился. — Какое еще дело?

— У кубинского хана два жеребца есть, бесценные кони. Вот их добыть приказал.

Кязым стал подробно толковать гостю про коней, а сам украдкой поглядывал на него — вроде не больно–то горюет.

— Ну, что это за дело! — парень беззаботно махнул рукой. — Такое Сафару — раз плюнуть! Приведет хану жеребцов!

— Приведет, говоришь? — Кязым вытаращил глаза. — Неужто сумеет добыть?!

— А чего ж тут мудреного!..

Кязым беседовал с гостем, а Телли, прижавшись к окну, затянутому промасленной бумагой, жадно разглядывала незнакомца. «Был бы он моим суженым!» — Телли даже содрогалась от этой мысли. Девушка стояла, прижавшись к стене, и щеки ее пылали. В дверях показалась ее подруга Гюльназ, дочка соседа Аллах–кулу.

— Что с тобой? — воскликнула она. — Красная вся и вроде сама не своя! Что случилось–то? Иди, рассказывай! — И Гюльназ бесцеремонно оттащила подругу от окна.

Смущенно улыбаясь, Телли шепнула что–то подруге.