Большая свобода Ивана Д. - Дмитрий Добродеев

Иван с опаской дает ему тысячу долларов. Рудкевич, не считая, кладет в карман и говорит: «Теперь еще раз слушай, повторяю. Покупаешь билет до Франкфурта. Выезжаешь через два дня. Садишься в восемь утра. Выходишь в Зальцбурге. Там на платформе тебя встречает наш человек — в клетчатом пальто. Он все расскажет. А вещи можешь оставить у меня».

И добавляет печально: «Опять один. Опять меня покинула подруга. Ох, не люблю я Запад. Вернусь я в Ленинград».

Переход

Два дня спустя, Зальцбург, туманное утро. Иван вылезает из венского поезда, стоит на перроне, хлопает глазами… А «он» сам на него идет: высокий плотный мужчина в клетчатом пальто и котелке, с зонтиком в руке.

Мы повторяем этот кадр: навстречу Ивану вышагивает высокий плотный мужчина в клетчатом пальто, с бородкой-эспаньолкой и в котелке. Похожий на большевика-подпольщика. Постукивая зонтиком, подходит, кланяется, говорит: «Господин Иван С.? Прошу вас следовать за мной, только спокойно, не озирайтесь, повсюду патрули».

Они идут невозмутимо, хотя поджилки у Ивана трясутся. Действительно, повсюду патрули. Полно немецких и австрийских полицейских. В конце платформы незнакомец делает легкий вираж, и они, завернув за трансформаторную будку, оказываются на запасном пути. Здесь нет людей, а в конце перрона стоит пустой состав. Сей хитрый перрон находится в нейтральной зоне между Германией и Австрией, и здесь стоят составы перед отправкой. Их поезд «Зальцбург-Мюнхен» также отстаивает свое на запасном пути.

Незнакомец дает знак: они входят в открытую дверь, садятся в пустой вагон.

— Если сейчас войдут, ничего не говорите, а я скажу, что заблудились!

Сели у окна, настало тревожное ожидание. Иван поставил баул у ног. Незнакомец забарабанил пальцами по столику.

— Ну-с, сколько с вас взял Рудкевич? — Иван задумался и сказал правду: «Тысячу долларов». — Подлецы! — ругнулся незнакомец. — А мне всего триста отстегивают. Уж лучше бы вы связались прямо со мной. Вот шайка-лейка!

Вагон качнуло, они поехали. Иван покрылся холодным потом: сейчас проверят! Состав перевели на главную платформу. Они там стоят минут десять. Это самый неприятный момент операции. Патрули проверяют подходящих к поезду. Иван с попутчиком сидят в купе как истуканы. Наконец двери захлопываются, вагон трогается. Пятьдесят метров, и они в Германии!

— У вас билет до Франкфурта, не так ли? — спрашивает незнакомец. — Да. — Отлично, нам вместе по пути до Мюнхена, потом расстанемся.

В вагон входит проводник, внимательно смотрит на них, пробивает билетики. Паспорт почему-то не спрашивает. Хороший признак!

Первая остановка в Германии — Фрайлассинг. Незнакомец дает сигнал, они быстро вылезают из поезда, курят на перроне. Ждут следующего поезда на Мюнхен. Главное — сбить со следа.

Через двадцать минут они садятся на второй поезд до Мюнхена.

По пути незнакомец рассказывает свою историю: «Я родом из русских немцев. Дед имел ферму в Аскании-Нова. Во время войны их всех погнали в трудармию. Я сам родился в Казахстане и выехал в Германию одним из первых — в конце 70-х. Работал подметальщиком, на автозаводе в Штутгарте и даже медбратом по уходу за стариками, менял им памперсы…

«Но вот что значит российская смекалка: нашел-таки свое призвание. Немецкий союз воинских захоронений (Volksbund Deutsche Kriegsgraeberfuersorge) предложил мне ухаживать за кладбищем в Келе. Кель — предместье Страсбурга, но на немецком берегу Рейна».

«Мне дали должность смотрителя. Там похоронены солдаты, офицеры, эсэсовцы и члены фольксштурма. Место удивительное. Хожу среди надгробий, ухаживаю, поливаю, созерцаю ночное небо. Потом иду в свою каптерку, там зажигаю лампу, читаю, смотрю телевизор. За все про все мне платят две тысячи марок. Деньжонок не хватает, и я связался с этими подонками из Вены — организую переход через границу в Германию. Немного адреналина и подработки. Ну что ж, если кто еще захочет мотануть — звони мне напрямую, не надо Рудкевича!»

Остаток дороги они молчат, думают о своем. На главном вокзале Мюнхена незнакомец сажает Ивана на франкфуртский поезд: «Успеха тебе во Франкфурте! Спи ночь в отеле, с утра иди в Цирндорф. А мне — дальше на Страсбург!»

Потом, уже в Германии, один дошлый эмигрант сказал Ивану: «Ну ты, братец, лопухнулся! К чему такие сложности? Зачем такие траты? Достаточно было просто переехать немецкую границу и сдаться полиции. Они тебя автоматически поместили бы в беженский лагерь».

Фридланд

Часом позже. Дождь барабанит по стеклу вагона. Направление — Франкфурт. Там он пойдет сдаваться в беженский лагерь Цирндорф. Подойдет к полицейскому, протянет советский паспорт и заявит: «Милостивый государь! Прошу предоставить мне политическое убежище в Германии». Полицейский улыбнется в ответ и скажет: «Пожалуйте в наш уютный маленький лагерь!»

Цирндорф — слово какое-то несимпатичное! Чем этот лагерь лучше венского Трайскирхена? Наверняка все тот же международный сброд — негры, арабы, цыгане… Как он будет спать с ними в одном бараке — советский научный работник?

Германия нравится ему внешне. Он вдыхает ароматный кофе, который поставили перед ним в вагоне. Смотрит на пролетающие перелески и чистенькие немецкие городки. Ухоженные склоны с виноградниками. Что ждет его? Пауза. Мысли. Скорее бессвязные, чем логичные.

Ночь во Франкфурте. Дешевая гостиница у вокзала. Иван ворочается, не может заснуть, ему страшно. Он заплатил за постой пятьдесят марок, остается не так много денег и не так много времени. Надо идти сдаваться в Цирндорф. Воленс-ноленс.

Он засыпает, а голос судьбы шепчет ему: «Я люблю тебя, глупенький, я не брошу тебя. Иди и дальше по этому пути. Бог не выдаст, свинья не съест».

Утром на рецепции он расплачивается с дюжим детиной. Детина говорит по-русски, небритая рожа, немец из Ферганы. По виду — узбек. Не советует идти сдаваться в Цирндорф. Концепция такова: «Ты что, мужик! Сожрут тебя все эти сволочи — негры, арабы, турки. У тебя есть родственники в Германии? Нет? Плевать, что ты не немец. А ты прикинься. Сочини бабку-немку. Пока будут выяснять, выгонять будет поздно. Езжай-ка ты, браток, в лагерь для немцев во Фридланд, под Ганновером. Вот там и сдавайся».

Так Иван и поступает. Садится на ганноверский поезд, в вагоне встречает группу русских немцев. Им по пути до лагеря. На деревенской платформе их ждут с табличкой «Фридланд». Сажают в автобус и размещают в лагере безо всяких формальностей. В их бараке — пять комнат. В каждой — пять семей. Стоят двухъярусные нары. Вместе с ним — веселые и дружелюбные ребята-трактористы из Казахстана, у всех русские жены. Они разливают водку и приглашают его за стол — закусить колбаской. Он быстро напивается и ложится на железную двухэтажную кровать.

Внезапно его охватывает ужас: «Что я здесь делаю?»

В полудреме тема предательства вспыхивает в его мозгу: «Я рвался на свободу. Но кто же знал, что дело так далеко зайдет? Я так хотел на Запад, но кто же знал, что так вот выйдет?»

Подходит Вовка Жуков и говорит: «Падла, родину предал!» Иван стоит перед товарищами, мнется, а они бросают упрек предателю: «Разве мы могли подозревать такое, когда принимали тебя в комсомол? Ты купился на джинсы и жвачку!»

Ребята тычут в него пальцем, он размазывает сопли, кается: «Простите, рябята! Эта, блин, гниль во всех нас сидела. Она, проклятая, и привела к падению великой страны. Великой китайской стены!»

Он вытирает вспотевший лоб, и видеть его искаженное лицо настоящим пацанам просто неприятно. Они плюют в его сторону и уходят.

Допрос

…Утром Иван бродит по лагерю. Смотрит на ровные дорожки, на безмятежное поведение русских немцев, сидящих семьями на завалинке. Его удивляют разговоры «поздних переселенцев» — шпэтауз-зидлеров, их наивность, их непомерные ожидания.

Фридланд — знаменитый фильтрационный лагерь. После войны здесь размещали перемещенных лиц из Восточной Европы, немецких военнопленных, а также беженцев и перебежчиков. Место было выбрано идеально — на стыке британской, американской и советской зон.

Даже в те далекие сороковые во Фридланде было лучше, чем в лагере Кэмп-Кинг под Франкфуртом. В Кэмп-Кинге американцы обращались с людьми как со скотом. А здесь соблюдались внешние приличия союзнической оккупационной администрации.

Здесь все получали талоны на еду и питье, ждали дальнейшей участи. Пути им предстояли разные — для немецких пленных — из России в Германию, для русских перемещенных лиц — из Германии в Россию.

Соотечественники сидели, боялись, что их выдадут СМЕРШу. В родную и бесправную Россию возвращаться не хотели. Писали на обоях карандашиком: «Товарищи, не выдавайте нас сталинским извергам! Мы не хотим назад в колхозы». Их ждали в России — барачные дворы, беспросветное существование, работа за сорок рублей в месяц, а вероятнее всего, ГУЛАГ.