Когда летом выпадет снег… - Дина Бромберг

— Ладно, идем. Поесть я тебе дам, так и быть, а потом видно будет. Все равно не нам решать, останешься ты здесь или нет.

Сестра Марта сначала и вправду накормила меня обедом — впрочем, довольно скромным, — а потом взялась проводить к аббатисе и повела через монастырский двор. Солнце палило немилосердно, я задыхалась от жары, обливалась потом и думала лишь об одном — скорей бы добраться куда-нибудь, где не так жарко. И в душ хочется, но о душе мне пока что придется забыть. Ключница распахнула небольшую дверцу, утопленную в стене. За дверцей открылась винтовая лестница. Ключница подобрала полы рясы и стала довольно быстро по ней подниматься. Видно, ходила здесь не один раз в день. Я с непривычки сразу запыхалась, но старалась не отставать. Лестница время от времени прерывалась круглыми деревянными площадками. На третьей по счету площадке я взмолилась:

— Извините, а нам еще долго?

— Нет, всего два пролета, — ответила ключница. У нее-то даже дыхание не сбилось. У меня же ноги дрожали и подгибались. Поэтому когда мы подошли к очередной дверце в стене, я совершенно неприлично пыхтела, не в силах скрывать слабости.

— Вы ждете ребенка? — участливо спросила cестра-ключница.

— Н-нет, — промямлила я.

— Вам здесь нечего бояться. Мы поможем вам родить, и ребенка пристроим куда надо. К нам частенько попадают девицы благородного сословия, которые забеременели неведомо как и от кого.

— Спасибо за заботу, сестра Марта, — я привалилась к стене, пытаясь отдышаться, — но я не беременна. Просто давно не ходила по лестницам.

Сестра-ключница пожала плечами и постучала в дверцу.

— Мать Елена, я привела к вам еще одну заблудшую душу.

— Введите душу, — ответили из-за двери.

Сестра Марта толкнула дверь, и мы оказались в небольшой комнате с широким окном. У окна стоял рабочий стол, подле него — огромное кресло. В углу — узкая лежанка, застеленная чем-то очень простым, как и положено в монастыре. Все. В кресле сидела грузная женщина с ласковыми фиалковыми глазами.

— Это и есть заблудшая душа? — спросила женщина. Я догадалась, что перед нами мать Елена.

— Да, матушка, — ключница поклонилась и неслышно вышла.

— Садись, дитя мое, — мать Елена указала мне на лежанку. — Ты устала? Мы с тобой тут пока побеседуем, а сестра Марта приготовит все для твоего отдыха.

Я села. Честно говоря, у меня было ощущение, что меня либо не за ту принимают, либо в этом монастыре что-то не так. От матери Елены веяло совсем не благолепием, а чем-то другим. Чем именно, я никак не могла понять. Чем-то неприятным. Мать Елена между тем не сводила с меня фиалковых глаз. Словно просверлила во мне дырочку и теперь пыталась через нее копаться внутри меня, как в кукольном механизме. А может, пробовала на зуб, как кошка свежепойманную мышь.

— Ты одинока, верно? Тебе некуда идти?

— Да, матушка, — кивнула я.

— Что ж, ты вполне можешь остаться у нас. Сейчас ты спустишься вниз, умоешься, поешь, тебе дадут чистую рубаху, а одежду твою мы тем временем почистим. Поживешь у нас немного, а потом решишь, что тебе больше по душе — мир или наш храм Божий.

Вообще-то переночевать здесь было бы неплохо. Еда, постель, одежду на халяву почистят опять же. И все же не нравилось мне здесь. Что именно — я никак не могла понять.

— Скажи мне откровенно, дитя мое, — ты из тех, кого жестоко обманули? Да? Над тобой надругались, обесчестили, и тебе пришлось бежать? Я верно говорю?

Я снова кивнула. Вводить мать Елену в курс дела я совершенно не собиралась, и коли она сама выдумывает всю эту чепуху с бесчестьем, то я ей подыграю. Главное — не переборщить.

— Хорошо, дитя мое. По твоему виду я понимаю, что ты не в силах говорить об этом вслух. Тогда сам Господь направил твои стопы к нам, сестрам Своим. Пока ступай. Я не буду утомлять тебя беседой. Ты и так утомлена дорогой и… страданиями, — мать Елена странно запнулась. — Поди, поди, — сунула мне в губы пухлую руку, которую я громко чмокнула. А на лестнице с наслаждением вытерла губы рукавом. И спустилась вниз — это удалось мне гораздо легче, чем подъем в келью аббатисы.

До вечера я провалялась в келейке на соломенном тюфячке. А вечером за мной пришли сразу три монахини и сладкими голосами стали рассказывать, что долг их монастыря — помогать страждущим и заблудшим. И коли страждущая душа выразила желание постричься, так не им вмешиваться. Мать Елена велела им приготовить меня к ночному постригу. Мне все это не понравилось. Особенно то, что одна из них сказала:

— Не бойся, сладенькая, тебе должно очень понравиться. Пойдем-ка с нами. Ты должна быть чиста душой и телом, когда предстанешь перед нашей настоятельницей и Господом.

Ничего себе. Предстать перед Господом всегда означало угодить в рай. То есть попросту на тот свет. Но ведь Компания не имеет права убивать людей! Это настоящее преступление! Массовое убийство! «Ну ты смешная, — Дэш, до поры до времени сидевшая смирно, вдруг пробудилась и принялась мерзко хихикать. — Между прочим, многие преступления замаскированы под вполне невинные и гуманные дела. Ты что, первый день на свете живешь?» Возразить было нечего. Новая история, в которую я вляпалась, внушала мне достаточно серьезные опасения. Однако спешить не стоило. Посмотрим, что представляет из себя постриг.

Монахини отвели меня в купальню, где мне было велено сбросить одежду и войти в бассейн, полный воды. Вода была очень неприятная — тепловатая, почти остывшая. Лучше уж совсем холодная. Я мужественно торчала в ней сколько велено, потом вылезла, меня положили на деревянную скамью и принялись натирать душистым маслом.

— Что, масло прибавляет новопостригающимся святости? — спросила я толстую монахиню, которая как раз трудилась над моей правой ногой.

Монахиня подняла на меня бессмысленные глаза. Она дышала как-то странно, и меня внезапно осенило: они же все тут лесбиянки! Боже праведный, только этого мне не хватало! А мать Елена, видимо, решила таким образом утешить меня в моих «страданиях». Ну ладно, Дэш, погоди, что-нибудь придумаем.

Монахиня между тем молча продолжала массировать меня, то одну ногу, то другую, продвигаясь все выше и выше. Будь она мужчиной, возможно, мне это и понравилось бы. Но она была женщиной. К тому же толстой и совершенно непривлекательной. Я попыталась сбросить с себя ее руки, но кожа была скользкой от масла, монахиня чуть усмехнулась и впервые разлепила губы.

— Раздвинь-ка ножки, малышка, ты должна благоухать везде. Не бойся, это очень приятно, — у нее был низкий хрипловатый голос. Тут уж я не выдержала. Рывком вскочила. Схватила свою одежду — монахини не позаботились спрятать ее — и как была, голышом, выбежала в коридор.

— Куда же ты, погоди! — толстуха ковыляла за мной. — Погоди, вернись же. Чего испугалась?

Догонять меня она, однако, не спешила. Возможно, мать Елена ничего не знала о ночных приготовлениях. Возможно, монахини просто хотели до нее полакомиться свежим кусочком, который сам на зуб пришел. Так или иначе, но я без приключений добралась до келейки, оделась и свернулась калачиком на узком ложе, пытаясь согреться.

Долго лежать мне, однако, не дали. Монахини снова пришли за мной и велели идти с ними в большой монастырский собор.

В соборе было светло от множества свечей. Я невольно залюбовалась внутренним убранством — богато, красиво. Видно, Компания не поскупилась, возможно, это все настоящее, привезено из Европы или еще откуда. Мать Елена стояла в окружении старших монахинь на небольшом возвышении.

— Да приимет Господь в лоно свое новую сестру нашу. Помолимся для начала, — она грузно опустилась на колени, роскошное одеяние ее чуть распахнулось и я с ужасом поняла, что под ним ничего нет. Кроме обнаженного тела матери Елены, блеснувшего между складок. Мать Елена снова посмотрела на меня своим странным обволакивающим взглядом.

— Подойди ближе, дитя мое. Помолимся вместе.

Я шагнула вперед на дрожащих ногах и неловко задела большой поднос со свечками. Поднос с грохотом свалился на пол, свечки раскатились и потухли.

— Извините, святая мать, я сейчас все исправлю, — пробормотала я. Кое-как собрала свечки, водрузила их обратно на поднос, и совершенно автоматически вытащила зажигалку. Один щелчок — и святые сестры с ужасом завопили:

— Что это?

— Это дьявол во образе невинной девушки!

— Вы видели? Она высекла огонь прямо из пальца!

— Где стража! Позовите стражу!

Мне стало весело. Ну надо же — как я раньше не сообразила. Попалась на удочку Джека. «Спрячьте и никому не показывайте!» А Компании только того и надо, чтобы не показывали. Чтобы сопротивлялись, но втайне. А я не буду втайне. Вернее, не буду вовсе.

Поэтому я гордо стояла в ожидании стражи. Стража хотела было волочь меня силой, но я особенно не сопротивлялась. Стражники были несколько разочарованы тем, что я спокойно подставила руки под веревку и дала себя увести.