Неподвижная земля - Алексей Семенович Белянинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она еще добавила, что Кемилхан впоследствии всю жизнь провел на Мангышлаке, в Ак-Кудуке. Умер почти в одно время с Кулекеном.
Кулекен иногда вспоминал о Кара-Ада. Нет-нет, а прорывалось у него: у тех людей, что сняли с острова, ничего не было… Пришлось дать им одежду и сапоги, отогревать и откармливать их в Бекдаше и Омар-Ата… Такие слабые, что даже в Сартас — за двадцать верст — нельзя было их увезти.
Выяснить бы — провожал ли он шестерых до Красноводска, который к марту был занят красными. Или же — вполне могло случиться — он повел Миллера и Ремизова в Астрахань… Но это не выяснишь, не у кого выяснять.
Помнит Асеке и другого русского, который приезжал довольно часто, останавливался у них в юрте, как друг. Его называли — анджинир. Наверное, прозвище такое. А потом ее муж с ним уходил — иногда на две недели, иногда на целый месяц… Это — о молодом Покровском.
Под конец я задал еще вопрос — все не решался задать его. Остался ли сын после Кулекена?
— Жок, — сказала Асеке.
Да, можно было догадаться и так. Недаром же дочь назвали мужским именем — Татибай. Так делают, когда очень ждут сына. Но она еще что-то добавила — для Абдыхалыка, и тот объяснил мне. Дочка их Татибай в пятьдесят шестом вышла замуж за Енсегена, сына Жазухана. У них родился первенец, назвали Джумагали. По обычаю мальчика записали сыном Кулекена и Асеке. Джумагали было три года, когда старик ушел. А сейчас — двенадцать. Он учится в Кошобе в пятом классе, потому что в Суйли только начальная школа.
Значит, есть Джумагали… Значит, останется память о Кулекене. Я думаю, что эта мысль утешала его лучше, чем пантопон в последние месяцы жизни.
Возвращались мы поздно.
Было бы невежливо — узнать, что тебе надо, сразу сесть в машину и уехать.
За бесбармаком место старшего занял Жазухан, отец Енсегена. Шли простые житейские разговоры — о том, что Джумагали, когда подрастет, пусть выбирает какую хочет дорогу. А он хочет — шофером. Но пока вырастет, сколько еще переменится у него желаний… И про зятя Асеке — про Енсегена — поговорили… Полтора года назад в их животноводческом колхозе, как всюду и всегда, не хватало людей. А сейчас пока Енсеген без отары — на разных работах. А он же хороший чабан. Но откочевывать отсюда они не собираются. Есть свой дом, родня, а к весне работа будет: травостой, какого давно не было, и скота в колхозе должно прибавиться.
Обратно мы ехали в темноте, и можно было просто смотреть на серое шоссе, выхваченное фарами, и думать о том, что мне удалось узнать за последние два-три дня. Это был поиск по очень старым следам, среди полузабытых могил, но я имел множество случаев убеждаться, как тесно прошлое вплетается в настоящее и как вдруг судьба человека — из тех, что принято называть незаметными, — оказывается связанной с историей. Среди таких людей на моем пути встретился Кулекен, которого я никогда не видел, но теперь знал. Кулекен, который не похвалялся — ни своими грехами, ни своими добрыми поступками…
Абдыхалык, сидевший сзади, тронул меня за плечо и рукой махнул вправо.
— Там — Кожаназар, — сказал он. — Там он лежит.
Мы подъехали к спуску с горы Жанаша, и далеко впереди показались рассыпанные огни райцентра.
IV
Меня давно занимала одна мысль, только я никак не мог найти точных слов для ее выражения. Может быть, правильнее назвать это ощущением… Ощущением того, что у времени есть тайники, где оно скрывает от меня важные события, волнующие истории, разные непредвиденные обстоятельства и странные совпадения в судьбах людей, которые встретились или могли встретиться на моем пути. Таких тайников, как, впрочем, и всюду, было полно на восточном побережье Каспия.
В городе Форт-Шевченко, выйдя из приземистой гостиницы, я остановился в размышлении, куда отправиться и чем заняться… Я прилетел сюда в воскресенье после полудня, и ничего другого не оставалось, как бродить в одиночестве. Заглянул в парк, но музей был закрыт. Вернулся на майдан — главную площадь, где расположен кинотеатр, а продуктовый магазин помещается в старинном здании с высоким каменным крыльцом.
Напротив, под стеной нежилого дома, сидели старики. Среди них бросался в глаза один, самый, должно быть, старший по возрасту, самый почтенный. Он с достоинством поглаживал седую бороду и посматривал на своих собеседников сквозь очки в тонкой металлической оправе. Когда он говорил, никто его не перебивал. Он был одет в ярко-желтую дубленую шубу с синей бархатной отделкой, синий бархатный верх был и у остроконечной шапки из лисьего меха.
Сколько всего здесь случалось — на этих спадающих осыпях и неровных каменистых уступах, которые вели с плоскогорья к морю… И на старой хивинской дороге, изборожденной колесами арб, истоптанной конскими копытами… Сколько видели заметенные песком улицы… Не очень-то в общем свежие мысли, но соприкосновение с историей — хочешь не хочешь — непременно настраивает на торжественный лад.
Можно доподлинно знать, что это место на восточном побережье Каспия заметил еще Бекович-Черкасский, посланный царем Петром Алексеевичем для поисков путей в далекую и таинственную Хиву. Можно помнить, что укрепление впоследствии было названо Ново-Петровским, и в 1857 году, в последний год ссылки Шевченко, его переименовали в форт Александровский, но в обиходе называли не столь велеречиво — или фортом Александра, а чаще и того короче — Фортом. Но кроме школьного заучивания дат (без чего в общем тоже не обойдешься), необходимо историю почувствовать, почувствовать и восстановить живую связь давних и недавних событий, когда само время оказывается удивительно спрессованным в человеческих судьбах. В этом, — сам того не подозревая, — мне на помощь пришел старик в желтой шубе. Скорей всего — своим внешним видом. Он продолжал что-то рассказывать, а все остальные по-прежнему сосредоточенно его слушали. Молодежь тоже толпилась возле стены, на солнце, укрываясь от холодного ветра, но на приличном расстоянии от аксакалов.
Возле ступенек магазина стоял автобус. Я решил от нечего делать проехать по всему маршруту, и немолодой шофер Кималган стал первым моим знакомым в… Название звучит: город Форт-Шевченко, и попробуй употребить его в каком-нибудь другом падеже, кроме именительного.
Автобус сначала проскочил вверх по улице, к плоскогорью, и я обратил внимание на притихшие, заколоченные дома, их тут стояло не так уж мало… Кималган рассказал, что многие уезжают из старого Форта — туда, где теперь
