Фотограф - Татьяна Тиховская

Но что интересно: фотографии получались удивительно красивыми. Ален как будто бросал быстрый взгляд украдкой – и схватывал в личности самое лучшее, сокровенное, не просто внешность человека, а его душу.

Магический реализм его снимков был такой мощный, что на них стареющий грузчик казался Аполлоном, а уставшая проститутка – Мадонной; спесивый самовлюбленный красавец мог выглядеть самодовольным индюком, а малограмотный каменщик – юношей исключительной красоты с выразительным взглядом. Зато безмолвные неподвижные химеры и горгульи Нотр-Дама на фотографиях Алена казались настолько живыми, что, посмотрев на них всего лишь мгновение, хотелось в ужасе бежать как можно дальше, слыша вослед угрожающее шипение и надеясь, что они прочно пригвождены к своему каменному помосту.

Алена-художника постепенно вытеснял Ален-фотограф. Но какой фотограф! Гениальный! Только даже сам Ален пока что этого не понял, продолжая считать себя всего-навсего несостоявшимся художником. Но благодаря использованию фотографий у Алена появился заметный дополнительный заработок. Теперь он брался и за картины для тех заказчиков, которых не смущала фотографическая точность деталей.

Одной из таких картин было большое полотно, на котором Ален по просьбе хозяина взялся изобразить интерьер любимого кафе.

2

Ох и намучился же он!

Картина была закончена только под утро. Ален смотрел на полотно и презирал себя: «Я никчемный художник, дилетант, неудачник, маляр. Эта мазня не имеет ничего общего с живописью! – так, ремесло ради корки хлеба».

Был тот тихий предрассветный час, когда рабочий люд Парижа старается выхватить у ночи еще хоть несколько минут для сна.

Ален все еще обессилено сидел на скамеечке, когда в дремотную тишину вкрался какой-то посторонний звук. Он напоминал шипенье неисправного газового рожка и доносился из-за входной двери. Скорее удивленный, чем напуганный, Ален приоткрыл дверь. Никого. Он уже хотел было хлопнуть дверью и завалиться спать, когда, случайно опустив глаза, увидел крошечного котенка. Тот пытался мяукать, но его голос уже давно перешел на сип. Шерстка была всклокоченная и замусоленная.

Ален бережно подобрал обессилившее животное.

– Ах ты, бедолага! И где же твоя матушка? Одному-то, пожалуй, не весело, такой крохе.

Ален открыл буфет, с радостью обнаружил на донышке кувшина остатки молока, вылил их на блюдце и подсунул под нос котенку. Тот не отреагировал. Только когда Ален окунул мордочку прямо в блюдце, котенок начал жадно лакать, забрызгивая молоком подбородок.

Освободив небольшое лукошко, Ален настелил туда ветоши – устроил лежанку. Насытившегося котенка он выкупал в собственной миске для умывания. И, пока не просохла шерстка, подержал его на руках. Котенок мирно задремал, мурлыча во всю мощь своих… А чего своих? Легких? Трахей? Голосовых связок? Не суть важно. Одним словом, сытый и вымытый котенок пригрелся на руках, с блаженством свернулся в клубочек и заснул. Ален сидел неподвижно, пока шерстка у котенка не высохла и не распушилась. Только тогда он осторожно положил его на подготовленное ложе.

Выспавшись, котенок сам выкарабкался из лукошка и принялся самозабвенно вылизывать заднюю ногу. Периодически он заваливался на бок, но всякий раз поднимался и настойчиво продолжал свой утренний моцион. Картина была настолько потешная, что Ален схватил камеру и, стараясь не шелохнуться и не вспугнуть котенка, сделал несколько кадров.

Затем сходил к хозяину лавки и купил немного бараньей печенки. Котенок пытался своими молочными зубками откусить краешек, но у него ничего не получалось. Тогда Ален подробил мясо на кусочки, чуть большие спичечной головки, и дело пошло на лад.

– Ешь, ешь! Быстрей вырастешь, мышей будешь ловить! А только как же тебя зовут? А? Не знаешь? Ну, тогда будешь Тибертом. Не возражаешь?

Только что окрещенный Тиберт не возражал, а продолжал уминать подробленное мясо.

Ален пришел в умиление. Бездомный котенок дал выход всей неизрасходованной нежности Алена.

Из-за бессонной ночи Ален предполагал днем поспать. Но сон как рукой сняло. Он словно сбросил с плеч десяток лет. Как мальчишка, бегал с бечевкой по мастерской, приглашая Тиберта догнать воображаемую дичь. Поняв, что уже не уснет, Ален решил сходить посидеть в кафе. Перед уходом он не забыл налить Тиберту свежей воды, подробил про запас маленький кусочек печенки. И, вернувшись уже с порога, сунул в карман несколько фотографий.

В кафе Ален занял обычный столик поближе к сцене. Почти машинально достал блокнот для карандашных эскизов. Но лист оставался девственно чистым.

На сцене как раз заканчивал свое выступление укротитель волков. Все звали его Граф, а в афишах его номер назывался «Русский граф и его 15 волков». Поговаривали, что все волки отловлены в России. А одного так и звали, несомненно, по-русски: Василий. Когда последний четвероногий скрылся за кулисами, Ален заказал рюмку анисовой водки – для Графа, который не замедлил подойти.

– А, здорово! Ты давно здесь? Мой номер с начала видел?

– Нет, я только пришел. Хотел отоспаться – всю ночь писал.

– Стареешь, брат! Разве бессонная ночь – это причина не пропустить с другом рюмку-другую хорошей водки?

– Ты же знаешь, я пью только вино. Да за тобой по части водки разве угонишься?

– Что правда, то правда! – Граф хохотнул.

– Скажи, Граф, а ты и в самом деле русский граф? Или это так, привлечь зрителей?

– Да что ты? Какой из меня граф?

– А что? Ты не стесняйся, ваших тут много. Мне доводилось слышать, что даже отпрыски царских фамилий зарабатывают вышивкой или глажкой белья. Русских шоферов – пруд пруди. А один русский князь, говорят, вообще работал чистильщиком обуви.

– Ну, мой хозяин обувь бы не чистил. Он был настоящий граф. Граф! Офицер! Хороший хозяин, правильный, щедрый. Все не верил, что большевики – это надолго. Я-то был егерем в его имении. С ним вместе мы и бежали в двадцатом. На последнем пароходе бежали. Через Пятигорск, Новороссийск добрались до Константинополя, потом попали в Грецию, на остров Лемнос. Там наши дорожки и разошлись.

– Повздорили из-за чего-нибудь?

– Что ты! Я бы и сейчас ему… верой и правдой! Да только он придумал завербоваться волонтером во Французский иностранный легион. Вот умный мой барин был, только доверчивый, как дитя малое. Наобещали им, конечно, и зарплату в 100 франков, и офицерское звание, и в Россию отпустить, если там все уляжется. Граф и меня звал с собой. Но я на войну уже насмотрелся. Сам себе решил, что пусть я буду нищий, но свободный. А он по доверчивости своей да по порядочности попал, в самое что ни на есть, настоящее рабство.

– Ему же не привыкать служить, разве не так?

– Так-то оно так, если бы они и вправду служили. Я как-то встретил одного из этих самых колониальных войск. Сдается мне, он по чужим документам жил. Как уж ему удалось бежать – не спрашивал. По документам – не то Жан, не то Жак. Только что я, своего не узнаю? По физиономии видать: Ванька Ванькой. Поначалу дичился меня, боялся, что выдам. Со временем ледок недоверия подтаял, и он разговорился. Я как послушал его, понял, что вряд ли мой живой вернется – он такого обращения точно б не стерпел. Русских волонтеров сначала обобрали до нитки, а потом использовали как бесплатную рабочую силу на самых унизительных работах. Куда их только не отправляли: таскать багаж с пристани и на пристань, чистить туалеты в женских приютах, быть на побегушках у офицерских жен… Кормились впроголодь, жили в бараках за колючей проволокой – как преступники! Французы на них смотрели, как на животных, считая ниже арабов…

– Вот-вот! Если б над арабами издевались – то в порядке вещей! – не смолчал Ален.

– Да не кипятись ты! Вижу, и на тебя тут свысока смотрят, хотя ты по закону и француз.

– Только на бумаге. Они, похоже, всегда будут помнить, какого я происхождения. Даже в третьем, четвертом поколении. – Ален на секунду смутился: о будущих поколениях можно было не беспокоиться, пока он не женится.

Но тут Ален с теплотой вспомнил о крошечном существе, поселившемся в его доме:

– А ты знаешь, у меня появился ребенок.

– Да ну?! – Граф недоверчиво посмотрел на собеседника. – Твой? А-а! Понимаю. Ты, верно, взял ученика?

– Да нет. Не гадай – все равно не отгадаешь. Ко мне приблудился котенок. Теперь нас двое!

– Вот оно что! Поздравляю. Тут-то я тебя понимаю как никто: для меня мои серые тоже как дети.

Ален, что-то вспомнив, полез в карман и достал несколько фотографий. На них были снимки выступления Графа – удачные и не очень.

– Посмотри, которую лучше использовать для афиши?

Граф заинтересовано просмотрел все снимки. Качественными их нельзя было назвать – из-за большой выдержки кадры получились нерезкими. А на одном и вовсе все смазано, даже не поймешь, сколько там животных. Видно, в это время волки особенно быстро мельтешили перед объективом.