День курсанта - Вячеслав Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мимо с матами пронесся Олег Алтухов. Опираясь на руки сзади и по-крабьи боком отполз в сторону, встал, стал оглядывать себя. Зад на брюках, рукава сзади по локоть были в грязи. Серега Мазур пытался отряхнуться.
— Не дергайся, Серый, пусть высохнет, — посоветовал я. Наклонился и о траву оттер руки.
— Строиться! — голос идиота Буды раздавался откуда-то сверху.
— Придурок!
— Шакал!
— Его мама стоя рожала! — несся говорок отовсюду.
— Дурака кусок!
— Дударацкий!
— Сейчас по прибытию в расположение лагеря вам выдадут погоны, петлицы, эмблемы, подворотнички оборудовать форму и вечером — строевой смотр!
— А где постираться? — голос из первого взвода.
— В умывальнике! — ответ Буды.
— А сушиться?!
— На себе! — был ответ старшины — Строиться! Отставить разговоры!
С пятой попытки мы побежали в лагерь, портянки по-прежнему сбивались в один комок.
Мы, хоть и одели неподшитую, необорудованную форму, но так и не стали военными. Мы были всего лишь толпой гражданских, желающих стать военными. И поэтому поведение Буды вызывало у нас отторжение. Хотелось расколотить ему морду. Вдребезги. У себя дома каждый бы не стал бы терпеть такое унижение от субъекта дегенеративной наружности. По законам двора, мужского сообщества, нужно было отомстить.
С другой стороны, все и каждый понимал, что после первого удара по роже старшины тут же отправят домой. Мы еще не приняли присягу. А вот после присяги, если вылетишь из училища, сразу же отправят в войска.
Правда, говорят, что есть в 44 роте один идиот, что окончил школу в 16 лет, сейчас поступил, хочет принять присягу и свалить в войска. Чтобы оттуда отправиться служить, в 18 лет дембельнуться и пойти учиться в институт. Почему сразу не пойти учиться в гражданский ВУЗ? Черт его знает. Может, просто «пену гонит», а, может, еще чего. А может, и вообще слух такой гуляет. Тут вообще слухов много гуляет. Особо-то верить им нельзя. То говорили, что нас после второго курса на год в Афган загонят, чтобы практику прошли, а потом обратно вернут доучивать, то еще чего-нибудь сочинят. Делать народу нечего, вот языки и чешут.
Мы сосредоточенно бежали в расположение лагеря. Сбитые портянки уже начали вылазить из голенищ сапог.
На ходу пальцами запихивали их назад.
«Ничего, ничего, — это только на КМБ тяжело, потом легче будет!» — говорил я себе. Я же сам хотел стать офицером — вот и вперед! В Афгане мужикам гораздо сложнее и тяжелее!!! И я когда попаду в Афган, тоже будет несладко!!! Так что вперед, вперед! А может, ну, это все на фиг, и домой?
Предательские мысли иногда всплывали в черепной коробке, роились где-то возле затылочной кости, но я их упорно гнал прочь.
То, что раньше в кедах я мог пробежать быстро, в сапогах, в неудобной форме, в строю все это давалось тяжелее. Сапоги эти — как колодки на ногах, только мешаются. Бежишь только прямо и из-за спины впереди бегущего ни хрена не видно. И если он бежит по луже, то не можешь ни свернуть, ни уйти в сторону. Только прямо.
Все вокруг натружено сопели, изредка сплевывая набегавшую слюну. Какой идиот придумал портянки и сапоги? Тем более в военном училище выдавали яловые, а солдатам в войсках — кирзовые. Те, говорят, легкие, как тапочки. Только головки сапог из кожи свиной, а голенища — из дерматина. Просто кроссовки, а не сапоги. Сапоги-скороходы. А яловые — из толстой коровьей кожи, с подкладом внутри тоже из кожи, и голенища кожаные и головки кожаные. Прочные и тяжелые. Как колодки у арестантов в дореволюционной России.
С каждой лужей и с каждым метром, казалось, что сапоги пропитываются влагой, как бы забирая ее из луж, так и набухая от вспотевших ног. Сапоги уже казались пудовыми гирями на ногах. И какой гад придумал сапоги? Вон, американцы в ботиночках воюют, и, наверное, не носят портянки!
Казалось, что запусти нас в этих сапогах в кемеровскую реку Томь, так она высохнет. Мы заберем своими сапогами всю воду. Впитаем ее. Всю Кемеровскую область осушим! Пробежимся по всей области и осушим ее свои сапогами! Мелиораторы в погонах!
Через несколько десятков метров ноги уже не чувствуют, что портянки сбились. Просто ноги перестали чувствовать боль. И в голове все уже плывет. И мыслей нет. И первое дыхание кончилось, а второе почему-то не открылось. Бежим уже просто «на автомате». В голове для поддержки ритма всплывают какие-то мелодии, мотивчики. Всплывают сами. Так легче держать темп. И нельзя отстать. Стыдно. Позор. И никто из моего взвода не отстает. Все бегут. Чтобы легче бежать — корпус наклоняй вперед, центр тяжести смещается вперед, а ноги, поддерживая тело в равновесии, также будут бежать быстрее, двигай руками. Руками двигать быстрее легче, чем ногами, но и ноги тоже побегут быстрее вслед за руками. Только вот и руки уже отваливаются, будто вагон с мукой разгрузил. Я это делал. Знаю, что это такое. И спина точно также отваливается. Отстегивается спина. Скоро все тело развалится на запасные части. Ноги побегут дальше. А все остальное будет валяться в грязи, вся рота пробежит по развалившемуся телу. Отряд не заметит потери бойца.
— Рота! — послышался ненавистный гнусавый крик старшины — Шагом! — пауза. Что же ты тянешь кота за яйца, фашист! — Марш! — мы перешли с бега на шаг, все тяжело дышали, смахивая пот со лба рукавом куртки или протирая лицо пилоткой.
Так мы прошли метров сто. Любой спортсмен и военный знает, что нельзя сразу после тяжелого бега останавливаться, надо пройти некоторое расстояние пешком. Сердце, говорят, может остановиться. Ага. Просто хочется завалиться в мокрую траву и медленно сдохнуть! Пусть останавливается! Хрен на него! На это сердце! Бля! Ну, и какой черт меня дернул поступать в это училище! Надо было поступать в тыловое или финансовое! Там, наверное, нет такого дурдома. Но хрен туда поступишь без громадной взятки.
— Рота! Стой! Заправиться!
Кое-как привели себя в порядок. А в траву все равно хочется упасть. Мать-сыра земля, прими, тело мое!!! Остуди его!
— Шагом! Марш!
Дали час, чтобы постираться, привести себя в порядок. Пока все не разбрелись. Я крикнул:
— Второй взвод, ко мне!
— Мирон, ты заколебал, времени мало!
— Что еще?
— Тут Буда достал своим армейским дебилизмом, ты еще мозги компостировать будешь.
— Спокойно, парни. Все марш в бытовку, надо гладиться, пока толпа не ломанулась. Утюгов-то всего четыре.
— Давай слямзим? — предложил Артур Ковалев.
— Найдут — отчислят! — Мазур вытирал пот.
— Значит надо заховать так, чтобы не нашли, — сказал Буга.
— А использовать его где? Розетка только в бытовке! Ну, притащим мы его в палатку, и что? В задницу себе засунешь и потом будешь батарейкой работать? — Смок был опытнее, закончил техникум, жил в общежитии, просчитывал несколько ходов вперед. — Захомутают. Хуже будет.
— Значит, всем валить в бытовку и занимать очередь на утюги. Один утюг — одно отделение.
Для нормального человека, который живет на гражданке, что такое утюг? Он может погладить одежду в любое удобное для него время. А вот для зеленого курсанта, что такое «утюг»? Это шанс не получить взыскание, типа нарядов вне очереди. Ну, а также не ходить грязным и мятым, чтобы окружающие тебя сослуживцы не прозвали тебя чмо или чмошником. «ЧМО» расшифровывается примерно так: «человек морально обосранный» или «опущенный», хотя некоторые расшифровывали «части материального обеспечения». Но это злые строевые языки.
Ну, а сейчас, когда коллектив только сформировался, никто еще не принял присягу, очень важно держаться в коллективе.
Мы все понимали, что надо ставить себя в коллективе. Завоевать себе авторитет.
Вон, в первом взводе Леха Мигаль. Боксер, плюс качок. В свободное время либо качается, либо боксирует. К этому сразу уважение. Сила. Его и Бударацкий остерегается. В свободное время Леха предлагает всем желающим поразмяться. Из 41 роты приходил рукопашник Гена Супеко. На бой собрался посмотреть почти весь батальон.
В моем взводе Коля Панкратов, со шрамом в пол-лица. На гражданке был уличным хулиганом. Резок, как газировка, чуть что не так, берет «горлом» на полублатном жаргоне, лезет в драку, будет драться пока не сдохнет. Несмотря на то, что у него роста немного.
Местные кемеровские пока держатся особняком. В каждом взводе их по четыре — пять человек, не скажу, что все они такие же хулиганы, что и Колька, но при случае могут сплотиться.
Землячество тоже играет большую роль в становлении в коллективе. Представители национальных меньшинств — те тоже готовы драться до последнего. Никто не хочет быть чмошником.
Вернемся к утюгам. На четыреста с лишним харь — на весь наш батальон, а он был «китайский» — для Афгана брали с «перебором», с запасом, было всего 4 утюга в палатке, оборудованной под бытовое помещение. По идее, на каждую роту по одному утюгу. Но дело было нередко так. Приходила одна рота, занимала все утюги. Когда приходили другие роты, то нередко из-за такого простого предмета быта разгорались нешуточные споры, нередко доходило до драк. Только вот когда на шум сбегалось командование, то все вытирали кровавые сопли и угрюмо молчали. При драке могли отчислить обоих. Да и прослыть с самого начала «стукачом» никому не хотелось. Это почти низшая ступень в курсантской среде. Ниже были воры.