Приобщение - Наум Коржавин

1968

ДРУЗЬЯМ

Я позабыл, как держат ручку пальцы,Как ищут слово, суть открыть хотят…Я в партизаны странные подался —Стрекочет мой язык, как автомат.

Пальба по злу… Причин на это много.Всё на кону: Бог… ремесло… судьба…Но за пальбой я сам забыл —                           и Бога,И ремесло, и — отчего пальба.

И всё забыв — сознаться в этом трушу.Веду огонь — как верю в торжество.А тот огонь мою сжигает душу,И всем смешно, что я веду его.

Я всё равно не верю, что попался…Я только вспоминаю тяжело, —Как ищут суть, как держат ручку пальцыИ как нас учит смыслу — ремесло.

9.11.68

* * *

Что со мною сталось?Сердце спит весь день.То ли это старость,То ли просто лень.

То ли так, томленье:Гаснет прежний пыл,А бороться с леньюНет причин и сил.

То ли сплю, и этоТолько снится мне,И покорно в ЛетуЯ плыву во сне.

1968

* * *

От созидательных идей,Упрямо требующих крови,От разрушительных страстей,Лежащих тайно в их основе,

От звезд, бунтующих нам кровь,Мысль облучающих незримо, —Чтоб жажде вытоптать любовь,Стать от любви неотличимой,

От Правд, затмивших правду дней,От лжи, что станет им итогом,Одно спасенье — стать умней,Сознаться в слабости своейИ больше зря не спорить с Богом.

1969

ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя.

Крепли музы, прозревая,Что особой нет беды,Если рядом убиваютРади Веры и Мечты.

Взлёт в надеждах и в законах:«Совесть — матерь всех оков…»И романтик в эшелонахВёз на север мужиков.

Вёз, подтянутый и строгий,Презирая гнёт Земли…А чуть позже той дорогойСамого его везли.

Но запутавшись в причинах,Вдохновляясь и юля,Провожать в тайгу невинныхПритерпелась вся земля.

Чьё-то горе, чья-то вера. —Смена лиц, как смутный сон:Те — дворяне, те — эсерыТе — попы… А это — он.

И знакомые пейзажи,Уплывая в смутный дым,Вслед ему глядели так же,Как недавно вслед другим.

Равнодушно… То ль с испуга,То ль, как прежде, веря в свет…До сих пор мы так друг другаВсё везём. И смотрим вслед.

Может, правда, с ношей крестной,Веря в святость наших сил,Эту землю Царь Небесный,Исходив, благословил.

Но коль так, — то жадный к славеВслед за ним (игрок! нахал!)Срок спустя           на тройке дьявол,Ухмыляясь, вслед скакал.

1970

* * *

К себе, к себе — каким я был и стал.К себе — пускай поблёк я, пусть устал.Сквозь вызванную болью злость к толпе,Сквозь даже представленье о себе.

К себе, к себе — чтоб знать, чего хочу.С чего молчу и отчего кричу.Чтоб с правдой слиться смысла своего.Чтоб устыдиться — если есть чего.

К себе, к себе, чтоб слушать шум листвы.К себе — чтоб вновь в душе воскресли вы:Все — тот, кто свят, и чья судьба — грешить.К себе — чтоб знать, как всем непросто жить.

К себе, к себе — чтоб к вам живым придти,Чтоб никого потом не подвести.Чтоб где-то на изломе бытияНе оказалось вдруг, что я — не я…

1970

ПОСЛЕДНИЙ ЯЗЫЧНИК

(Письмо из VI века в ХХ-й)

Гордость,        мысль,             красота —                  все об этом давно отгрустили.Все креститься привыкли,                      всем истина стала ясна…Я последний язычник                  среди христиан Византии.Я один не привык…                 Свою чашу я выпью до дна.Я для вас ретроград. —                    То ль душитель рабов и народа,То ли в шкуры одетый                    дикарь с придунайских равнин…Чушь!    Рабов не душил я —                     от них защищал я свободу.И не с ними —            со мной                   гордость Рима и мудрость Афин.Но подчищены книги…                   И вряд ли уже вам удастсяУяснить, как мы гибли,                     притворства и лжи не терпя,Чем гордились отцы,                  как стыдились, что есть еще рабство,Как мой прадед-сенатор                     скрывал христиан у себя…А они пожалеют меня?                   — Подтолкнут еще малость!Что жалеть,           если смерть —                       не конец, а начало судьбы.Власть всеобщей любви                     напрочь вывела всякую жалость,А рабы нынче — все.                  Только власти достигли рабы.В рабстве — равенство их,                        все — рабы, и никто не в обиде.Всем     подчищенных истин                     доступна равно                                   простота.Миром правит Любовь —                    и Любовью живут, —                                     ненавидя.Коль Христос есть Любовь,                       каждый час распиная Христа.Нет, отнюдь не из тех я,                        кто гнал их к арене и плахе,Кто ревел на трибунах,                     у низменной страсти в плену.Все такие давно                 поступили в попы и монахи.И меня же с амвонов                     поносят за эту вину.Но в ответ я молчу.                 Всё равно мы над бездной повисли.Всё равно мне конец,                  всё равно я пощады не жду.Хоть, последний язычник,                      смущаюсь я гордою мыслью,Что я ближе монахов                   к их вечной любви и Христу.Только я — не они, —                   сам себя не предам никогда я,И пускай я погибну,                   но я не завидую им:То, что вижу я — вижу.                     И то, что я знаю — я знаю.Я последний язычник.                   Такой, как Афины и Рим.Вижу ночь пред собой.                    А для всех — еще раннее утро.Но века — это миг.                 Я провижу дороги судьбы:Всё они превзойдут.                  Всё в них будет: и жалость, и мудрость…Но тогда,        как меня,                их растопчут другие рабы.За чужие грехи              и чужое отсутствие меры,Всё опять низводя до себя,                         дух свободы кляня:Против старой Любви,                    ради новой немыслимой Веры,Ради нового рабства…                   Тогда вы поймете меня.Как хотелось мне жить,                      хоть о жизни давно отгрустили,Как я смысла искал,                   как я верил в людей до поры…Я последний язычник                   среди христиан Византии.Я отнюдь не последний,                     кто видит,                               как гибнут миры.

1970

* * *

Люди могут дышатьДаже в рабстве… Что злиться?Я хочу не мешать —Не могу примириться.

Их покорство — гнетёт.Задыхаюсь порою.Но другой пусть зовётИх к подъёму и к бою.

Мне в провалах судьбыОдинаково жуткоОт покорства толпыИ гордыни рассудка.

Ах, рассудок!.. Напасть!В нём — при точном расчёте —Есть капризная властьВозгордившейся плоти, —

Той, что спятив от прав,В эти мутные годыЦепи Духа поправ,Прорвалась на свободу.

Ничего не любя,Вдохновенна до дрожи,Что там Дух! — И себяРастоптать она может.

И ничем не сыта,Одурев от похабства,Как вакханка кнута,Жаждет власти иль рабства.

Вразуми нас, Господь!Мы — в ловушке природы.Не стеснить эту плоть,Не стесняя свободу.

А свобода — одна.И не делится, вроде.А свобода — нужна! —Чтоб наш Дух был свободен.

Без него ж — ничегоНе достичь… В каждом гнётеТех же сил торжество,Власть взбесившейся плоти.

Выбор — веку под стать.Никуда тут не скрыться:Драться — зло насаждать.Сдаться — в зле раствориться.

Просто выбора нет.Словно жаждешь в пустыне.Словно Дух — это бредВоспалённой гордыни.

Лучше просто дышать,Понимать и не злиться.Я хочу — не мешать.Я — не в силах мириться.

1971