Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в. - Ольга Владимировна Богданова

открытием проблему отбора тех персон, которым будет вручена судьба Отечества и народа, предложила определить качества, позволяющие пробиться во власть (не будем останавливаться на содержании конкурсов для управленцев нового типа). Шукшин зазвучал по — новому. И сегодняшним мыслителям все еще далеко до писателя, который десятилетия назад трансформировал сегодняшние вопросы в проблему цивилизационного ресурса, которая организует сложнейший дискурс власти.

В творчестве Шукшина этот дискурс получил сложнейшую персонализацию. Верхняя часть огромного айсберга — чудики Князевы, маленькие люди, выполняющие функции больших. Кстати говоря, персонажи этого типа — напоминание о давних временах, когда даже крестьяне могли выступать со своим толкованием Соборного уложения (1649), петровского законодательства. Князевым противостоит властная элита — управленцы, «аппаратная власть» «крепкие мужики» (от городского главного инженера в рассказе «Два письма» до совхозного бригадира), которые с невероятных вдохновением и напором способны выполнять команды на разрушение, главный их ресурс — администрирование. Это те, кто у Шукшина поименован как «идолы лупоглазые». К ним пытаются примкнуть продавщица из рассказа «Обида», страшная больничная привратница из «Кляузы». А за ними те, кому доверено осуществлять надзор над государственной властью, за управленцами прежде всего — не случайно в произведениях несколько прокуроров (обидчик Веньки Малышева из рассказа «Мой зять украл машину дров», женщина — прокурор в «Калине красной»).

Шукшин обращает внимание и на то, что в новой форме, в новых вариантах, но все же сохраняется власть авторитета, базирующаяся на разных качествах и способностях человека. На такую власть претендуют парадно именовавшиеся в советскую эпоху «народной» интеллигенцией интеллектуалы и художники (от совхозного счетовода Синельникова — «средней жирности человека» из рассказа «Ноль — ноль целых» до известного писателя из «Мастера»). Особый представитель этой группы Глеб Капустин.

Может быть, самое печальное, что в ряду властителей оказался Губошлеп, стремившийся уничтожить волю Егора Прокудина, разорвать его связи с миром просветления; «энергичные люди» — созидатели и легитимизаторы новых принципов социального доминирования. Если приглядеться, то в этом персонажном ряду отражается смысловая структура концепта «власть», описанная в соответствующей словарной статье В. И. Далем. Что такое власть? По Далю, это «право, сила, воля…»[44] Что значит властвовать? Современный толковый словарь: «оказывать воздействие, подчинять своему влиянию, распоряжаться, управлять кем — либо»[45].

Естественно, кульминационным этапом художественного освоения темы власти принято считать роман «Я пришел дать вам волю», созданный для проверки идеальной для национального самосознания модели государства как «орудия народной воли» (Ф. Энгельс), по сути славянофильской концепции власти, в соответствии с которой жизнь должна строиться на началах выше правовых — на доверии и любви к свободе. По прочтении романа становится ясно, что Шукшин был знаком и с анархической доктриной П. А. Кропоткина, и с евразийским вариантом идеи соборности.

Уже много написано о том, что идеологический центр романа — диалог Степана Разина с его ближайшим сподвижником, идеологом крестьянского восстания Матвеем Ивановым. Во время напряженнейшей беседы Матвей пытается растолковать мятущемуся атаману, как, с его точки зрения, надо «обустраивать Россию» (формула возникла в шукшинском романе, и позже использовалась в публицистике А. И. Солженицына).

Разинская программа сформулирована четко: «Выведем всех бояр, <…> тада легко нам будет, легко. Царь заартачится, — царя под зад, своего найдем. Люди хоть отдохнут. Везде на Руси казачество заведем. Так — то … Это по — божески будет»[46].

Обозначенная программа действий — возвращение к размышлениям над пушкинско — шолоховской идей милосердной, ставящей перед собой единственно достойную задачу «сбережения человека» власти. Это идеальный вариант эволюции российской государственной системы, основанный на призрачной вере в Божественное прозрение властьпридержащих или, в ином варианте, на изменение морфологии государственной власти. Но помним финал романа — идеальный вариант, сакральная концепция власти не сработала. И далее, думается, Шукшин до конца своих дней мучился поиском ответа на вопрос: почему? Результат мучительного поиска — профанная концепция современной государственной власти в посмертной сказке «До третьих петухов» (1974), в сюжете которой объединены день сегодняшний и глубочайшая старина.

Главное, что демонстрирует Шукшин, уже непреодолимый антагонизм идеала и Мудреца, олицетворяющего современную власть, бюрократическую, демагогическую, лицемерную.

Для обновления художественного дискурса власти Шукшин, как всегда, использует вполне традиционные инструменты, разрушающие мифологическое или сакральное представление о власти. Основной инструмент символизация власти с помощью поэтапного уничтожения персоны, эту власть олицетворяющей — персона Мудреца. знакомство с Мудрецом начинается с его портрета — маленький, беленький, и далее — хихикающий, постоянно потирающий ручки в ожидании собственной выгоды — удовольствия (многозначный жест, может быть, использовался специально, в напоминание об одной из известных жестовых характеристик Ленина?). Далее визуальный портрет перерастает в портретирование коммуникативной манеры. Чего ждет Мудрец от окружающих — поддакивания («подкупающих улыбок на мордочке»)! Что может предложить собеседнику, чем может ответить на просьбу — чистой воды демагогией!

Далее Шукшин представляет суть государственного служения человека, находящегося на вершине власти — осуществление бюрократических процедур. Страшное трудовое напряжение «слуги народа» обусловлено необходимостью накладывать по 700–800 резолюций в сутки. И, наконец, моделирует основную сюжетную линию из сказки Г. Х. Андерсена «Новое платье короля», но действует по отношению к своему герою более безжалостно — заставляет старичка в буквальном смысле раздеться и предъявить его истинное внутренне содержание (нежданчик).

Но самое огорчительное для Шукшина — не особенно скрываемое отношение Мудреца к Ивану как к «шуту гороховому», к тупому Ваньке в лапоточках и отсутствие самостоятельности при принятии самых ничтожных решений. Шукшин показывает, кто и как на самом деле управляет ситуацией, готовит решения Мудреца — лицемерные черти, управленческий талант которых ни в коей мере не противоречит личным потребительским интересам Бабы — Яги или Горыныча, направлен на умелое использование способностей и возможностей Ивана, стражника, Ильи, атамана.

Если соотнести художественное исследование власти, предложенное Шукшиным, с сегодняшней социально — исторической ситуацией, то придется признать уникальный провидческий дар гения, уловившего направление развития русской цивилизации, представленное в эволюции/деградации дискурса власти — установку на искоренение национальных, традиционных основ российских общественных отношений, на демагогическое уничтожение сакрального, блокирующее возможность не просто светлого будущего, но будущего вообще. Иван, в конце концов получивший печать, дающую ему право распоряжаться и своей, и даже чужими судьбами, не знает, как это право использовать. Разин, как ему казалось, знал, как надо действовать, ошибался, заблуждался, был предан, но верил, знает, что делать. Иван уже лишен собственной воли, дезориентирован, потому что бесконечно унижен энергичными персонами и их покровителями — обладателям реальной власти.

Региональное и национальное в прозе «деревенщиков» Ф. Абрамова и В. Распутина

Уникальность русской традиционной прозы второй половины ХХ века со всей очевидностью проявляется при самых разнообразных попытках научного осмысления художественной