Последнее новшество - Айзек Азимов

— Охотно согласился бы с тобой, — заметил я, — но кто может похвастаться такими знаниями?

— Я сам, — отвечал он. — Все дело в том, чтобы постигнуть противоположности. Мир в целом — не что иное, как сочетание противоположностей. Существует день и существует ночь. Существует жара и существует стужа. Существует мужчина и существует женщина. Нет ни единой вещи, которой не соответствовала бы правильно понятая противоположность. И секрет успеха в познании всех этих явлений зависит от того, чтобы не было слишком много одной противоположности и слишком мало другой.

— Чертовски красивая проповедь! Однако дым все еще валит в комнату…

— Как раз к этому я и подхожу, если только у вас хватит терпения меня выслушать. Когда что-нибудь происходит неподобающим образом, первым делом нужно попытаться обнаружить обе противоположности. А что касается этого дыма, то в нем слишком много одной противоположности и слишком мало другой: чересчур много силы тяжести и недостаточно ее противоположности — невесомости.

— Вопреки всей твоей философии дым, вместо того чтобы подниматься, продолжает идти вниз. Все это пустая болтовня.

— Я придаю словам столь же малое значение, как и вы сами, а может, и того меньше, но мысль — это суп, а мясо, как известно, подают позже.

Сказав это, он направился к огромных размеров сундуку, который привез в дом в качестве багажа и теперь держал в чулане, под лестницей. Несколько минут он рылся в его глубинах, наконец извлек оттуда какой-то пузырек и протянул его мне.

— Держите, — сказал он, — здесь решение вашей проблемы.

В пузырьке был серый порошок, по виду напоминавший обыкновенную пыль. По окружности бутылочки шла наклейка с надписью: “Порошок невесомости. Тщательно посыпать до, после или во время еды. Без надобности не употреблять”.

— Хм, хм! — буркнул я, прочитав надпись. — Что это означает, если отбросить медицинскую тарабарщину?

— Как раз то, о чем мы говорили, если вы вообще хоть что-нибудь поняли. Здесь — решение проблемы дыма. Внутри закупорена невесомость — противоположность силы тяжести.

С этими словами он взял у меня пузырек, откупорил его и бросил щепотку порошка в огонь. Не успел я опомниться, как дым в то же мгновение рванулся вверх по трубе, словно за ним гналось судебные исполнители. С этой минуты он нас больше не беспокоил. Сделав доброе дело, Алойсиус повесил над огнем чайник.

Чем дольше я обо всем размышлял, тем больше сожалел о том, что столь полезное вещество пребывает в пузырьке в полном бездействии и не находит себе достойного применения. Мы вместе ломали голову, как бы употребить его во благо человечеству, однако во всех наших идеях обнаруживался какой-нибудь изъян, ибо совершить доброе дело — одна из самых сложных в мире задач.

Но довольно скоро в нашем округе подошло время выборов, и были выдвинуты две кандидатуры: одного кандидата звали Хенниген, другого — Финнеган. Финнеган был человеком, за которого проголосовал бы любой, находящийся в здравом уме, поскольку такие, как он, не станут утруждать себя сомнительной деятельностью вроде принятия новых парламентских законов. Он был сговорчивый, добродушный, мухи не обидит. В политику од попал случайно и нашел эту деятельность приятной, а деньги — легкими.

Хенниген же был человеком, который в случае его избрания с помощью различных законов и постановлений вывернул бы нас всех наизнанку и поставил бы с пор на голову, так что все мы превратились бы в ходячих праведников, не знающих радостей жизни.

Однажды вечерком, сидя у огня, мы все это обмозговали и выработали грандиозный план, а также совершили необходимые приготовления.

Накануне дня выборов Хенниген должен был провести заключительную встречу с участием многочисленных избирателей и выступить с речью в помещении муниципалитета. Мы оба вымыли головы, причесались, пристегнули воротнички, повязали галстуки и, подзаправившись за ужином, отправились на собрание. Пришли мы туда всего полчаса спустя после начала сбора, так что в зале было еще немноголюдно. Алойсиус, при его небольшом росточке, смог незаметно пробраться вперед и рассыпать немного порошка невесомости по переднему краю сцены.

Вскоре после того, как объявили о начале собрания, толпа повалила в зал и стала рассаживаться, а организаторы заняли места на возвышении. Вид у них был виноватый, словно ни один из них не явился бы на собрание в тот вечер, не займи он у Хеннигена деньги и не решаясь ему отказать. Последним на сцену поднялся сам Хенниген, державшийся, как и подобало настоящему Хеннигену, а нужно вам заметить, что более серьезное обвинение предъявить человеку трудно.

Толпа принялась кричать “ура!” и — развлечения ради — кидать на сцену всякую всячину. Тут Хенниген приблизился к краю сцены и начал речь. Болтал он довольно долго и даже стал повторяться, но больше ничего с ним не происходило. Я уже было подумал, не отсырел ли порошок, тогда вечер пропал бы для нас даром, как вдруг Хенниген — у-у-у-х! — шумно вспорхнул, словно фазан, и с треском ударился головой о потолок.

Собравшиеся страшно удивились, но больше всех — сам Хенниген, который, потирая ушибленную голову и дрыгая ногами, парил теперь в вышине и не имел ни малейшего понятия о том, что же такое с ним приключилось. Задрав головы, с широко разинутыми ртами все глазели на кандидата — ведь это было почище любого цирка.

— Снимите меня! — орал Хенниген. — Тащите лестницу! Приведите полицию! Вызовите пожарную команду!

Кто-то из президиума бросился вон и разыскал лестницу, но она оказалась коротковатой. Кто-то другой раздобыл веревку и стал бросать конец Хеннигену, пока тот не поймал ее и не уцепился за нее как следует. Затем Хеннигена быстро спустили вниз, словно флаг после окончания торжественной церемонии. Когда он наконец очутился на земле, председатель собрания взял со стола стакан и наполнил его виски, забыв разбавить водой. Едва Хенниген это увидел — и кто бы посмел осудить его за это, — он схватил стакан и… отпустив веревку, снова взлетел, словно жаворонок, к самому потолку. Толпа веселилась от души: это была лучшая политическая встреча в графстве за многие годы.

Хеннигену снова бросили веревку и снова спустили его вниз, на сей раз обвязав концом веревки ножку стола, так что Хенниген продолжал свои разглагольствования на привязи, словно старая коза. Однако невесомость не прекращала единоборства с силой тяготения и постепенно одерживала верх, так что натянутая веревка внезапно лопнула, и Хенниген снова взмыл вверх.

К этому времени толпа уже вовсю наслаждалась происходившим, слышались выкрики: “Хенниген, вверх! Давай, Хенниген!” — словно он был заводной игрушкой. Начинало казаться, что мы с Алойсиусом причинили своему округу больше вреда, чем принесли пользы, поскольку большинство собравшихся, естественно, было бы только радо проголосовать за человека, который доставил им в тот вечер столько удовольствия. А ведь, согласитесь, не всякий политик станет в угоду избирателям взлетать к потолку, когда толпа начинает вопить: “Хенниген, вверх!”