Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первый после появления рескриптов год (1858), по данным отчета III отделения, волнения были зарегистрированы в 86 имениях[75]. Отчет министра внутренних дел показывал за тот же год значительно более высокую цифру – 170 случаев неповиновения крестьян своим помещикам (эта цифра более чем в четыре раза превышала число неповиновений, учтенных министерством в 1857 г.)[76]. Расхождение между данными отчетов двух родственных ведомств могло зависеть от того, что министерство внутренних дел тогда принимало в расчет и сравнительно более мелкие волнения[77].
За 1859 г. III отделение учло случаи неповиновения крестьян в 90 имениях[78]. Отчет министра внутренних дел определял «общее число беспорядков в помещичьих имениях» за 1859 г. в 78. Отмечая уменьшение числа волнений, министр внутренних дел, однако, подчеркивал, что «формы, в которых в 1859 году проявлялись беспорядки, к сожалению, были несравненно резче и прискорбнее»[79].
Для 1860 г. III отделение в своем отчете показывало уже 108 случаев неповиновения крестьян[80].
К характеристике развития крестьянского движения III отделение приводило также цифры роста числа обнаруженных «подстрекателей»; их было в 1858 г. – 22, в 1859 г. – 36, в 1860 г. – 55. Наряду с этим отмечался рост числа расправ крестьян над помещиками и их управителями: в 1858 г. – 14 убийств и столько же безуспешных покушений, в 1859 г. – 13 убийств и 16 покушений, в 1860 г. – 21 убийство и 33 покушения[81].
Приведенные статистические сведения дают некоторое представление об остроте, какой достигла в годы подготовки реформы классовая борьба в крепостной деревне. Не только там, где происходили открытые волнения, но и в других поместьях положение было напряженным; кажущееся в них внешнее «спокойствие» не обманывало внимательных наблюдателей. А.В. Головнин, тогда личный секретарь великого князя Константина Романова, писал после объезда в 1860 г. ряда местностей России: «Помещики исполнены тревожного боязливого ожидания неизвестного будущего, крестьяне с возрастающим нетерпением ожидают вольности и составляют себе разные несбыточные мечты. Взаимное недоброжелательство обоих сословий усиливается, и нынешнее спокойствие есть только наружное и крайне ненадежное… Необходимо торопиться освобождением крестьян, ибо нынешнее слишком натянутое положение их не может долго продолжаться…»[82]
«Несбыточные мечты крестьян» – это их, крестьянские, представления о том, какой должна быть воля.
Крестьянство не мыслило себе освобождения без земли. Еще осенью 1856 г. Лев Толстой, потерпевший неудачу в своих личных проектах перестройки отношений с крепостными, писал: «Не удалось, главное, от убеждения, откровенно распространенного в народе, что в коронацию, а теперь к новому году – будет свобода всем с землею и со всей землею… Народ везде решил, что освобождение будет со всей землею»[83]. Министр государственных имуществ М.Н. Муравьев в 1857 г. в записке, представленной секретному комитету по крестьянскому делу, на основании сведений, собранных в некоторых губерниях средней полосы России, указывал, что «крестьяне почти повсеместно не желают свободы без отдачи им всей земли, которую они считают своей принадлежностью»[84]. Когда уже было объявлено о приступе к подготовке отмены крепостного права, стали открываться губернские комитеты и т.д., один из предводителей дворянства Нижегородской губернии сообщал губернатору, что крестьяне очень мало верят «действительному положению» вопроса и некоторые из них твердо убеждены, что скоро последует распоряжение, по которому «вся господская земля перейдет к крестьянам, и они будут освобождены от всякого влияния на них помещиков»[85]. Крестьяне ожидали как минимума закрепления за ними тех участков, которыми они уже пользовались. В одной из записок, присланных председателю редакционных комиссий Ростовцеву, подчеркивалось «глубокое и ничем не отразимое убеждение всех крестьян в своих правах на некоторую часть земли тех дач, на которых они живут». «Уничтожение этих прав крестьян на землю, – предупреждал автор, – будет в глазах их похищением со стороны помещиков…»[86]
Крестьяне считали необходимым полное прекращение всяких повинностей (работ и платежей) в пользу помещиков. Среди крестьянства было распространено мнение, что помещики «должны будут выехать из имений в города», т.е. навсегда покинуть свои имения[87]. Существовало предположение, что царь посадит всех помещиков на жалованье или на «месячину»[88].
Крестьяне стремились самостоятельно управлять своими делами, без давления и вмешательства со стороны помещиков. В приговоре, составленном крестьянами одного из имений Нижегородского уезда в 1860 г., содержалось решение: «сговориться в одно и строго приказать другим» не повиноваться помещику, «никому ничего барского не делать», «избрать себе старшину, и барина не слушаться, а повиноваться своему старшине»[89].
В разных местах среди крестьян бродили слухи, что воля (в понимаемом народом смысле) уже утверждена царем, но скрывается пока чиновниками в интересах помещиков[90]. Эти слухи широко распространялись и среди крепостных рабочих. В 1858 г. в связи с волнениями на железоделательных заводах князей Голицыных в Пермской губернии управляющий имением Голицыных сообщал: «Все эти беспорядки и вообще неповиновение крестьян происходит, как известно, вследствие разнесшегося между ними слуха, что они уже свободны, что на счет этого давно уже получен высочайший указ, но он скрывается из угождения владельцам, и потому крестьяне не считают себя обязанными выполнять заводские работы»[91].
Обострение борьбы в деревне очень часто являлось следствием открыто грабительских действий помещиков, всевозможных их ухищрений, направленных на то, чтобы заранее обезземелить крестьян либо перевести их на худшие земли. Граф Кочубей пытался присвоить тысячи десятин земли, купленной крестьянами задолго до реформы. Другой видный магнат, Шереметев, вымогал у своих крестьян, приписанных в одном месте, а живших издавна в другом, громадные суммы, угрожая переселением их по месту приписки. Князь Львов в Тульской губернии, княгиня Кропоткина в Рязанской, помещик Полтев в Калужской, помещик Задаево-Кошанский во Владимирской, как и многие другие, вызвали выступления крестьян предписаниями о переселении их на неудобные земли[92]. Крестьян переводили в дворовые, коим надела не полагалось, спешно отпускали против их желания на «свободу» без земли, сдавали в счет будущих наборов в рекруты и вообще старались разными способами обойти, обмануть, разорить
