Прямое попадание - Линда Фэйрстайн

Валери вернулась в комнату с еще одним антикварным подносом и фарфоровыми чашками для меня и Мерсера. Когда она разливала кофе, ее рука слегка дрожала. Интересно, дело в смерти хозяйки, или в последствиях вчерашнего возлияния, или даже в страхе перед Кэкстоном, который обнаружит нас в своей гостиной, попивающих кофеек? Она поставила серебряный кофейник на маленький столик рядом с громадными позолоченными часами, украшенными гербом какой-то королевской династии.

– Хичкок неплохо в этом разбирался, Куп. Ты только подумай, в скольких фильмах муж или жена приканчивают свою вторую половину. Да, вдовец был в Париже на прошлой неделе, но все равно он подозреваемый номер один. Черт, мы даже не знаем, когда ее убили. Кроме того, такой упакованный тип вполне мог нанять киллера на свои карманные деньги.

– Что ты узнал от Валери во время вашей задушевной беседы?

– До крайности мало. Похоже, она искренне любила покойную миссис К., которая лично наняла ее и полагалась на нее во всех домашних делах. Но счета-то оплачивает муж, поэтому дамочка не стремится выносить сор из избы. – Майк приканчивал вторую булочку с чем-то вроде клубничного варенья поверх масла. – Эй, Мерсер, может, заглянешь в те маленькие… Куп, как твоя мать называет пылесборники типа вон тех? Цапки? Не хранила ли там Дени свой порошок?

Чэпмен указал на позолоченное бюро. Оно было уставлено миниатюрными фарфоровыми табакерками. Полдюжины свободно уместились бы на ладони Мерсера. но тот почтительно заглянул в некоторые, поочередно поднимая крышечки. С чашкой в руках я подошла к нему. На каждой табакерке был нарисован кавалер-кинг-чарльз-спаниель на каком-либо величественном фоне.

Над бюро висела картина Дега, известная мне благодаря вводному курсу по истории искусств в Уэллсли; ее сюжет был настолько сходен со знаменитым «Танцевальным классом в Опера», что казался этюдом для этого шедевра, выставленного в Лувре.

Чэпмен поднялся, вытер руки плотной салфеткой из камчатного полотна. Он подошел к картине Пикассо размером четыре на шесть футов и, склонив голову набок, попытался понять, что хотел сказать автор этими геометрическими формами.

– Нет, все-таки я не понимаю. С какой стати люди платят бешеные бабки за подобную мазню? Это же ни на что не похоже! Должно быть, я слишком часто хожу в церковь. После Микеланджело и Леонардо да Винчи другие художники просто не могут понравиться. Да, мне нравится Мадонна – ну, я хочу сказать старая Мадонна, – а больше мне ничего не нужно.

Я обошла комнату и вернулась к кувшинкам:

– Тебе должен понравиться Моне. Импрессионизм получил свое название от одной из его картин – «Впечатление. Восход солнца».

Чэпмен подошел поближе, чтобы рассмотреть полотно: один и тот же цветок изображался в разное время дня при разном освещении.

– Он написал ее в Живерни незадолго до смерти. Он был почти слеп. – Голос Кэкстона заставил нас вздрогнуть от неожиданности, мы разом обернулись и увидели его в дверном проеме на противоположном конце комнаты.

– А по мне, большинство картин этого века выглядят так, будто рисовали слепцы. Майк Чэпмен, отдел по расследованию убийств, – представился Майк и подошел пожать руку Лоуэллу Кэкстону, попутно показывая ему свой значок.

– Это мои коллеги – детектив Мерсер Уоллес и Александра Купер из окружной прокуратуры.

Кэкстон пожал нам руки.

– Надеюсь, Валери о вас позаботилась. Вы позволите мне пройти к себе и освежиться, прежде чем мы приступим к тому, ради чего вы пришли?

После трансатлантического перелета это была обоснованная просьба, и, хотя Чэпмен горел желанием пройти в ванную вслед за Кэкстоном, у нас не было особого выбора, и хозяин скрылся у себя.

В гостиную он вернулся через пятнадцать минут, раздвинул боковые двери и жестом пригласил нас троих в библиотеку. Здесь стены были окрашены в насыщенные оранжево-красные тона, на фоне которых потрясающе смотрелся очередной Пикассо, на сей раз времен «розового» периода. На полках вдоль стен стройными рядами стояли фолианты в кожаных переплетах, весьма редкие и ценные; при этом было видно, что их не тревожат и не читают. Должно быть, это просто дизайнерский штрих, своеобразное дополнение к полотнам.

Лоуэлл Кэкстон устроился в самом большом кресле, а мы расселись вокруг него.

– Здесь как-то уютнее, – заметил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Он рассматривал нас, чтобы составить представление о незваных гостях, пока Валери не принесла чай. Мы, в свою очередь, тоже приглядывались к нему. В статьях, что нашел для меня «Нексус», говорилось, что ему семьдесят четыре года. Но он был так подтянут и полон сил, с роскошной седой шевелю рой, что я дала бы ему не больше шестидесяти пяти Он не стал переодеваться, остался в серых брюках мокасинах на босу ногу и тенниске, на плечи накинут розовый кашемировый свитер. Массивные золотые часы на запястье были единственным украшением.

Валери подала чай на очередном серебряном подносе.

– Валери, будь добра, закрой за собой двери, – попросил Кэкстон. Ее руки все еще тряслись, когда она выходила из комнаты и сдвигала двери за медные ручки.

– Должен ли я начать разговор с заявления о том, как меня потрясла кончина Дениз? – спросил Кэкстон. – Или вы уже проштудировали желтую прессу и знаете, что эти слова не были бы искренними? Во время полета у меня было достаточно времени, чтобы пролить все слезы, на какие я еще способен. Я не убивал, хотя многие из ее знакомых скажут вам, что мог бы. Однако я больше не любил ее, как вы, должно быть, и сами поняли по обстановке.

– Не хотите спросить у нас что-нибудь, пока мы не начали спрашивать у вас? – поинтересовался Чэпмен.

– Мне все известно о том, где и как ее обнаружили, детектив. После того как Валери нашла меня вчера ночью, я велел своему помощнику выяснить все возможные подробности. И уверен, что вы сообщите мне все, что сочтете необходимым.

Мне достаточно часто приходилось работать с Майком, поэтому я знала его приемчики. В подобных делах очень хочется найти мотив, из-за которого муж убил жену, – деньги, бизнес, неверность, а в данном случае – очень большие деньги. В таком браке заказное убийство обошлось бы намного дешевле, чем алименты, которые его обязал бы выплачивать суд. Но в то же время мы понимали, что такое решение было бы слишком легким. Этот человек прямо-таки подыгрывает нам, не изображая даже тени интереса к тому, как была убита его супруга, проживающая отдельно. Возможно, у него больше источников информации, чем у меня пар туфель.

У Майка были две краткосрочные задачи. Первая – заполучить как можно больше сведений о супругах Кэкстон: как о бизнесе, так и о частной жизни. И вторая – ему очень хотелось распахнуть двери библиотеки, чтобы видеть, кто ходит по квартире.

– Здесь душновато, мистер Кэкстон, – заметил Майк, доставая блокнот. Он ослабил узел на галстуке, встал и подошел к дверям. – Вы не против, если я открою? Пусть немного проветрится.

Кэкстон взял пульт со столика:

– Это необязательно, детектив. Сейчас я настрою нужную температуру. Здесь обычно прохладнее, потому что солнечные лучи со стороны парка не проникают сюда. Приступайте. Что вы хотите узнать?

Хотели мы того или нет, все-таки нужно было выяснить историю семьи Кэкстона и источник его богатства, потому что, вполне вероятно, это имело отношение к преступлению.

Лоуэлл Кэкстон III был внуком сталелитейного магната из Питсбурга и даже назван был в его честь. Его дед родился в 1840 году, и история его жизни стала воплощением американской мечты – ребенок из многодетной нищей семьи, который сумел из мальчишки-чернорабочего подняться до директора завода, когда ему и тридцати не исполнилось. Осознав, что потребность в стали будет только расти – как раз шло строительство железной дороги от побережья к побережью, – он занял деньги у всех своих работяг-родственников и выкупил завод. Начиная с 1873 года, когда другой молодой человек по имени Эндрю Карнеги появился на сцене и стал скупать предприятия, которые позже консолидировал в сталелитейную компанию «Карнеги-стил», Лоуэллу Кэкстону больше не пришлось работать. Он стал инвестором и биржевым дельцом, а позже – филантропом, помогающим Карнеги строить библиотеки и картинные галереи по всему северо-востоку.

В середине 1880-х Кэкстона зачаровал богемный стиль жизни молодых художников-парижан. Он купил несколько квартир на Монмартре и позволил некоторым нищим восходящим светилам изобразительного искусства жить там бесплатно, правда, они давали ему свои картины, которые он увозил в Америку.

Однажды в Париже, выпивая в компании Тулуз-Лотрека, Кэкстон познакомился с танцовщицей, на которой вскоре женился и увез в Штаты. Их сын, Лоуэлл II, унаследовал отцовское состояние – и деньги, и картины, – когда его родители умерли – утонули при крушении «Лузитании» в 1915 году. К тому времени ему уже было тридцать лет.