Сгинь! - Реньжина Настасья

Мужчина наблюдал за Ольгой.

Она же, наскоро очистив труп, поднялась, обошла тело кругом, чуть постояла справа, чуть поторчала слева, нагнулась, попыталась взять мертвеца за руки, но те закоченели и не давались – не хотели прерывать посмертную свою молитву.

Тогда Ольга подхватила мертвеца за подмышки, задержала дыхание, что было лишним, потому как от трупа не пахло, совсем-совсем, разве что морозной ночью да ледяным днем. Мертвец доверчиво уткнулся Ольге в грудь. Про доверие, конечно, Ольга выдумала. Вряд ли у трупа есть чувства.

Мертвец уткнулся Ольге в грудь, и в этом не было ничего романтичного. Скорее, наоборот. И было бы странно считать сей момент особой близостью живой и мертвого, но тем не менее Ольга чувствовала именно это. Словно какая-то благодарность исходила от трупа. Ольга и ее выдумала, но правда же – никто не хочет быть брошенным посреди дороги даже после смерти.

– Ты что делаешь? –  мужчина наконец ринулся к Ольге.

Но что он может? Вырвать мертвеца у нее из рук? Толкнуть в снег? Глупости какие. Да и потом, соседка правильно поступает: труп с тропинки нужно убрать.

Мужчина остановился.

Освободив мертвеца от нападавшего на него за ночь снега, Ольга вспомнила, что вторая его половина замурована в землю. Женщина проползла по сугробу к сараю – к нему мужчина вчера не успел расчистить дорожку, отвлекся на мертвого гостя, –  с трудом открыла дверь, проскользнула внутрь. Окинула взглядом внутреннее: не тут ли сосед спрятал орудие убийства? Нет, ничего подозрительного. Женщина обшарила углы, нашла маленькую острую лопатку и по своим же следам, но все равно утопая, загребая валенками колкий снег, вернулась к трупу.

Больше часа возилась Ольга с ногами мертвеца, пытаясь вырвать того из заточения. Сначала пришлось продолбить не толстый, но крепкий слой льда, потом буквально разбивать землю. К счастью, тело находилось неглубоко, так что вскоре удалось разворотить холодный плен и вызволить труп.

Пришлось чуть ли не вырывать его из ледяных объятий мерзлой земли.

Ниже пояса мертвый мужчина – теперь точно мужчина – тоже оказался голым. Может, он и умер от переохлаждения? Но где же тогда его одежда? Вряд ли кто-то в здравом рассудке станет разгуливать нагишом по зимнему лесу.

Кто его раздел?

Ольга вновь схватила мертвеца под мышки и поволокла.

Мужчина посторонился, уступая странной парочке дорогу. Соседка какую-то дикость удумала. Куда она его тащит? Отпнула бы с дороги, да и достаточно. Похоронить по-человечески все равно не выйдет. Устроить вскрытие – ума не хватит.

Женщина подтащила труп к дому, свалила прям под окнами, повозилась с ним, пытаясь поровнее уложить ледяные костлявые ноги мертвеца.

Мужчина встал за спиной соседки, дышал глубоко, будто себя успокаивая: вдох – глубже, медленный вы-ыдох.

– Ты зачем это делаешь?

Женщина оставила труп в покое, вытерла со лба несуществующий пот – на таком морозе да с ледяным телом в руках не вспотеешь – и бухнулась на скамейку.

Какая прекрасная тишина! Идеальный зимний день посреди марта. Только мрачный немного. Нет, в этих краях весна никогда не настанет. Можно не ждать.

Вот в городах зиму прогоняют: дворники долбят на тротуарах лед, самосвалы вывозят остатки сугробов с шоссе подальше в пригород. А горожане обращают лица к небу, словно весна оттуда спустится: «Давай-давай, приходи уже, растопи наши снега, протеки ручьями, мы тут тебе уже подсобили маленько». В деревнях же зима задерживается на подольше, сидит, нахохлившись в поле, и ворчит:

– Не прогоните, не уйду!

Можно не жечь чучела Маслениц – бесполезно.

В лесу же зима и вовсе словно всегда живет. Не уходит отсюда, властвует вовсю. И будет им вечная мерзлота, и не успокоятся бесконечные ветра, и умрут они в этих глубоких снегах.

Ольга всматривалась в серое низкое небо: ну хоть бы крошечный клочок того высокого, звенящего, голубого весеннего показался. Нет – сомкнулись тучи, нависли над избой, густеют. Накроет скоро снова метелью.

Женщина сидела на скамейке, труп лежал возле ног ее – странное свидание. Мужчина пристроился рядом. Рядом с Ольгой, разумеется, не с мертвецом.

– Зачем ты это сделала? –  повторил сосед в третий раз.

Уже настойчиво, не отвяжешься.

– Мне стало его жалко, –  вздохнула Ольга как-то театрально, точно немного издевалась над мужчиной.

– Жалко? Но он же мертвый! –  возмутился тот. – Кого тут жалеть-то?

– А если бы ты умер, я ни на что не намекаю, если бы ты умер, ты бы что выбрал: лежать посреди тропинки или чтобы тебя похоронили с почестями?

Мужчина, не задумываясь, ответил:

– Похоронили, конечно.

И добавил:

– Можно и без почестей.

– Вооооот, –  протянула Ольга. – И я о том. Похоронить его надо.

– Обязательно для этого было под окна тащить? –  мужчина указал рукой на путь Ольги и мертвеца. – Можно ж было прям там это сделать.

– А скажи мне, милый мой, –  Ольга опять осмелела. Никогда она не называла мужчину «милым моим», да еще и с такой интонацией, словно тот в чем-то перед ней провинился. – Ты можешь прокопать хотя бы на метр в глубину землю, промерзшую до самого ядра?

Он хотел ответить, что ближе к ядру точно не мерзлота, но вместо этого ответил коротко:

– Нет.

– Вот и у меня нет, –  развела Ольга руками. Все еще театральничала. – Поэтому, пока мы не придумаем, как этого бедолагу похоронить, он будет лежать здесь. Это и нам напоминание, и ему спокойствие.

– Да ему и так спокойнее некуда, –  буркнул под нос мужчина.

Не нравилось, ох, как не нравилось ему все это: труп во дворе, труп под окнами, Ольгина неожиданная смелость. Словно надвинулось нечто, готовое стереть здешнюю тишину, снести установившийся посреди леса порядок, подмять по себя мужчину, лишить его покоя.

Хватит! Нахозяйничался!

– Можно подумать, ты много знаешь о жизни после смерти, –  сказала Ольга.

Мужчина промолчал.

– То-то же, –  Ольга встала и пошла в дом.

Весь этот день в подозрительных взглядах. Глаза бегают, веки приопущены, сжаты в ниточку губы.

Нет доверия.

Ближе к ночи оба занервничали. Сумеречные страхи растекались внутри, липли к сердцу, почкам, селезенке, хватали за конечности, не позволяли шевелиться, заползали в мозг и грызли его, грызли. Не прогнать никак.

Прячась от страхов, мужчина и женщина разошлись по разным углам. Разлеглись по разным кроватям. В тишине, в темноте увязали и слушали, слушали, слушали. Распахнутые глаза вновь уставились в потолок – больше смотреть некуда, от напряжения слезятся, жмурятся, покоя требуют, об отдыхе молят. Но засыпать нельзя. Никак нельзя. В маленьком избушечном мире случилось убийство. А где одно, там и до второго недолго.

Так кажется. Так очень даже может быть.

Чуть-чуть за полночь мужчина сдался, мужчина захрапел. Сон оказался сильнее страхов.

Ольга долго маялась, думала о мертвеце, вырисовывала его образ в голове, морщилась, пыталась сбросить, но он засел в ней. Едва заслышав забористый храп соседа, выдохнула, расслабилась, уснула.

По окну царапало. Царапала? Царапал? Царапали?

Мерзкий скрежещущий звук, рвущий барабанные перепонки. Заткнуть уши. Заткнуть уши. Заткнуть уши. Сберечь перепонки.

Не получается.

То был не тот звук, с которым непрошеный гость пытается ворваться в твой дом, разбив вдребезги окно, растрескав тишину. То был звук-напоминание: «Эй, я здесь, я рядом, ты не забыла про меня?»

Тело Ольги оцепенело, руки и ноги свело, как от студеной воды, сердце в груди забахало – бах, бах, ба-бах. Слышно сквозь грудь, через одеяло – бах, бах, ба-бах.

Она же не успела заснуть! Это ей не снится, нет. Нужно успокоиться, вдохнуть поглубже и укрыться одеялом с головой. Как в детстве. Одеяло – лучшая защита от монстров. Там тебя никто не найдет. Теперь тебя нет. Исчезла. Все.

Звук нарастал, становился громче, настойчивее. Уже больше не скрежет – стук. Кто-то без конца долбился в окно: «Впусти меня. Мне холодно».