Рубцов возвращается - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

– Пятьдесят тысяч фунтов? – переспросил он.

– Совершенно верно! – отвечал флегматически американец.

– Потрудитесь подождать, я сейчас справлюсь в книгах, почтительно проговорил контролер и, достав алфавитную книгу, нашел фамилию Клюверса и взглянул на его баланс…

– Извините, что я вас задерживаю, – продолжал он: – но мне необходимо показать заведующему чеками.

– Разве вклада не хватает?! – с улыбкой переспросил Гульд, хотя ему на душе было очень скверно: он боялся, не перехватил ли он цифру чека.

– О, нет, кредит господин Клюверса у нас неограниченный, что для таких крупных чеков есть особые правила.

– Крайне сожалею, что согласился принять от господин Клюверса, вместо банковых билетов, ваш чек… вперед буду осторожней… говорил, уже с оттенком досады американец, у которого отлегло от сердца при известии, что вклада Клюверса хватит с избытком погасить чек.

Через минуту контролер возвратился. За ним шел небольшого роста, седенький старичок еврейского типа, с его чеком в руке.

– Это вы, милостивый государь, владелец чека в миллион двести пятьдесят тысяч франков? – спросил он, любезно улыбаясь: – признаюсь, мне почти никогда не случалось получать подобного чека, позвольте узнать вашу фамилию.

– Ионафан Ольборн Юниор из Бостона… к вашим услугам. Прикажете предъявить бумаги?

– О, что вы, что вы, подобный чек – лучший паспорт, хотя он безымянный! Очень приятно познакомиться… Господин Натансон, заведующий отделением текущих счетов… – Еврейчик протянул руку. – Господин Браун, потрудитесь выдать немедленно! – обратился он к кассиру. – Извините, господин Ольборн, что мы вас задержали, почтительно обратился он к американцу, еще раз пожал ему руку и ушел в свой кабинет.

– Чем прикажете, золотом или билетами? – спросил кассир.

– Билетами и самыми крупными… Я имею привычку возить всегда деньги при себе.

– Похвальная привычка, но несколько опасная, – заметил кассир.

– Как так?

– Очень просто… В Лондоне злодеи следят за каждым капиталистом, и, не смотря на все усилия полиции, ограбления часты…

– О, в таком случае, я не беспокоюсь… Мы, американцы, люди практические, – улыбнулся американец.

Счет денег занял несколько минут, и пятьдесят билетов, по тысяче фунтов каждый, скоро были рассованы по глубоким карманам. Господин Ольборн застегнул теплое пальто, поднял воротник и, поклонившись кассиру и контролеру, медленно вышел из конторы.

Пройдя наугад несколько сот шагов, по первой попавшейся улице, он увидел пеструю вывеску цирюльника третьего разбора.

Войдя в лавочку, он бросил на прилавок монету в шесть пенсов и показал на бороду.

– Cutt oll! – сказал он на ломанном английском языке.

Цирюльник принялся за дело, и через несколько минут из его полутемной лавочки выходил человек лет тридцати пяти, тщательно выбритый, с лицом актера, или квакера и без очков. В нем не было ни малейшего сходства ни с господином Гульдом, ни с сером Ольборном, зато явилось другое, более отдаленное сходство – с Паратовым – одной из личностей, под которой являлся некогда в Петербурге знаменитый атаман, сосланный на вечную каторгу на Сахалин – Василий Рубцов.

Глава VII

Фонограмма

Только через день, и то вечером, успев, как и в первый раз выгнать капризами Клюверса из кабинета, сумела мисс Хена сунуть ему в стол чековую книжку. На этот раз, чтобы скрыть еще больше свою игру, красавица, после успешного выполнения плана, как бы продолжая капризничать, разразилась истерикой, и Клюверс, страшно ненавидевший женские сцены и вообще плач, вернулся в кабинет и разразился несколькими угрозами и дерзостями. Воспоследовала бурная сцена, после которой Хена, вне себя выбежала из его кабинета, пробежала в свои комнаты, заперлась, и когда Клюверс, решившийся, (для вида придравшись к этой сцене), разорвать отношения с Хеной, постучался к ней, к нему вышла только камеристка и объявила, что барыня велела запрячь купе и выехала кататься.

– Как, вечером – и кататься? Смотрите, льет дождь, – возразил Клюверс.

Мадам мне ничего не сказала… Она надела манто и уехала.

Клюверс хлопнул дверью и пошел в свой кабинет.

– Письмо вашему превосходительству, – доложил камердинер (Клюверс называл себя генералом), подавая на серебряном блюде письмо.

– От кого? – переспросил миллионер.

– От её превосходительства. Джили ездил с барыней и привез.

Клюверс сорвал конверт. Предчувствие чего-то скверного заставляло дрожать его руки.

«Милостивый государь – так начиналось письмо. – После вашего безобразного поступка со мной, я больше ни минуты не желаю оставаться в вашем доме. Оставляю вам на память тряпки и мои грошовые безделушки. Они могут пригодиться для другой женщины, способной из-за денег выслушивать дерзости и упреки! X.»

«Отставка в полной форме, – подумал чуть не вслух Клюверс и улыбнулся. – Она предупредительна… Завтра я бы сам предложил ей тоже»…

– Барыня не вернется ни сегодня, ни завтра, она уехала в Англию, к больной матери. Скажи камеристке, чтобы она убрала и привела в порядок все вещи, она за них отвечает, – совершенно успокоенный, приказывал Клюверс, не хотевший, чтобы прислуга знала пока о побеге хозяйки. Мисс Хена ему давно уже надоела, но он щадил ее из боязни, что она может сильно повредить ему в парижском свете, где он имел неосторожность несколько раз с ней показываться. В последнее время, уехав из Англии, вследствие двух скандальных процессов, которые едва мог потушить деньгами, Клюверс обосновался в Париже и ни за что бы, по доброй охоте, не променял этот город на какой-либо другой.

Он в душе радовался этому разрыву, но все-таки какое-то беспокойное чувство заставляло его просыпаться несколько раз в течение этой ночи.

Рано поутру, когда одетый, по обыкновению, в свой халат на собольем меху, он сидел за чаем с газетой в руках, в комнату вошел дворецкий. В руках у него был продолговатый ящичек, вершков шести[26,6 см.] в длину.

– Посылка вашему превосходительству, – доложил он по-русски.

– Откуда? Что такое?

– Не могу знать, она запечатана.

– Кто принес?

– Посыльный передал ящик привратнику и удалился, не сказав ни слова.

В то же мгновение дикая, фантастическая мысль охватила Клюверса. Он быстро вскочил со своего места и кинулся в дверь.

– Уйди, уйди отсюда! Это адская машина! Меня хотят убить! – кричал он не своим голосом.

– Помилуйте, ваше превосходительство, да в ней и полуфунта весу нет, – успокаивал его дворецкий: – тут какая-нибудь игрушка! Я узнал эти ящики, их делают оптики для подарков на Пасху, с микроскопами, циркулями, карандашами,

– Ну, если не боишься, открой, а я ближе не подойду, – отвечал успокоенный Клюверс.

Дворецкий, человек очень неглупый, а главное, чрезвычайно любопытный, осторожно развязал ящичек, открыл крышку и вынул предмет, завернутый в шелковую, мягкую бумагу.

– Клянусь Богом, это восковая свечка! – воскликнул он, развертывая странный предмет, имевший вид и форму свечи, только большего размера. –