Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский

ловцов, выходивших на берег Самбийского полуострова и сачками ловивших горючие камни бога Атримпа, однако парочку-другую янтарных крупинок действительно могли найти, при этом не очень-то утруждаясь поисками.

Нас, жителей Ратсхофа, ждал другой улов. Ураганом повалило два крупных дерева. Они сорвали ставни с дома на углу Безымянного переулка и отчасти перегородили проезд, но в остальном упали удачно. К ним потянулись люди с походными рюкзаками, строительными тачками и самодельными тележками. Завыла бензопила дяди Вити. Все ждали. И мы с папой ждали. Когда дядя Витя распилил первое дерево и заковылял ко второму, мы схватились за ветки, а полешки оставили соседям. Папа для таких случаев приспособил санки – прицепил к ним обрезки фанеры и багажные резинки. Домой мы вернулись с хворостом для моей печурки. Папа, конечно, покупал берёзовые дрова, но не пренебрегал и такими подарками города.

Во вторую ходку я отправилась одна – собрать мелкие, никому не пригодившиеся сучья. Тут позвонила Настя и сказала, что поживёт у меня. Она поругалась с родителями. Вообще, они поругались ещё до каникул. Обычно Настя после семейных ссор ездила к родственникам в Светлогорск, там отдыхала и пила пустырник, а к её возвращению обиды забывались, но сейчас непогода вынудила Настю сидеть дома. Кажется, ничем хорошим это не закончилось. Я поняла, что всё серьёзно. Бросила санки на тротуаре и пошла встречать Настю.

В последний день четверти она подралась с девочкой из десятого «Б». Карина давно задирала Настю и вот дождалась – Настя разбила ей нос и за это по полной получила от завучей, директора школы и своей же мамы. В тот день Настя не захотела после школы идти домой, а когда совсем стемнело, попросила меня пойти с ней – понадеялась, что моё присутствие убережёт её от взбучки. Не уберегло. Тётя Вика поймала Настю в прихожей. Мимоходом улыбнулась мне и принялась ругать дочь. Настя слушала, терпела, кривила губы, а потом перестала терпеть и ответила. Тётя Вика быстро остывала – если бы Настя промолчала, они бы утром вновь стали лучшими подругами, таскали бы друг у друга лак для ногтей, однако Настя высказала всё, что думала о своей драке, и тётя Вика пришла в ужас. К тому же Настя говорила так долго и горячо, что тётя Вика под её тираду без сил опустилась на банкетку-обувницу.

– Слушай, мам, – под конец сказала Настя. – Ты этого не понимаешь, но боль можно причинить и физически, и психологически. Психологически – это как по чуть-чуть травить мышьяком. А физически – это как… собственно, двинуть в нос. От психологической боли тоже остаются синяки, только их не принято замечать. Вроде бы как это твоя проблема. Сам виноват. И я что хотела сказать?.. Да, точно. Вот, подожди! Не сбивай меня! Я хотела сказать, что… Точнее, ты мне говоришь, что у меня два варианта. Отвечать словами, то есть бить, как и меня бьют, психологически. Как ты говоришь? «Будь умнее». А это значит: стань таким же. Злым. Потому что мало ответить один раз. Нужно отвечать всегда. Нужно стать специалистом по мышьяку. А я не хочу! Да, мне проще вспыхнуть – стать злой, но на пару секунд. Двинуть и сравнять счёт. И пусть ругают, пусть наказывают. Мне что? Я верна себе. Я не хочу гадить исподтишка, «быть умнее и не попадаться». Плевать. Иногда нужно просто ударить. И не смотри на меня так! Как умею, так и решаю свои проблемы. А твоё «будь умнее»…

Или вот ты говоришь игнорировать. Это твой второй вариант. Опять же – показать, что я умнее и выше любых насмешек. А такие, как Карина, на словах не остановятся, увидят, что со мной можно делать что угодно, и зайдут дальше. И единственное мерило справедливости тут – реакция учительницы: заметит она что-то, сумеешь ты ей что-то доказать или нет. И ведь… Ты предлагаешь играть по правилам? Да? Ты правда так считаешь? Тогда ты ничего не понимаешь, вот что я тебе скажу. Потому что правила тут простые. Если я двину Карине, она пожалуется завучу, и все будут считать меня психопатом. А если Карина мне двинет и я скажу завучу, меня назовут стукачкой. Вот что будет. Понимаешь?

Когда Карина придёт к завучу, она будет строить из себя неженку и плакать о том, какая я злая. И завуч ей поверит. А когда меня вызовут, я честно скажу, что Карина дура и заслужила свой синяк. И завуч назовёт меня проблемной… агрессивной, и… я в любом случае в проигрыше. Вот как ни крути, как ни поворачивай, я в проигрыше. Ну а раз так, даже не буду пытаться играть в их игры. И двину Карине в нос ещё раз, если найдётся повод. Двину и забуду. А она пусть киснет в своей жёлчи. Вот… Кажется, я выговорилась. А теперь можешь меня наказать.

Тётя Вика испуганными глазами посмотрела на дочь. Мне захотелось как-то её утешить, потому что тётя Вика была доброй, милой женщиной, но я только вжалась в висевшие на стене куртки и постаралась не шевелиться. В гостиной за дверью лязгнули тарелки. Дядя Миша, Настин папа, наверняка всё услышал, но не вмешался. А Насте надоело стоять на месте – она схватила меня за руку и распахнула входную дверь. Тётя Вика попробовала остановить Настю, но мы выскочили на веранду и припустили до изгороди, вырвались на улицу и долго бежали, пока не добрались до ближайшего сквера. Там Настя села на скамейку и заплакала.

Я потащила Настю в Камвал, на Генерала Галицкого, и мы заглянули в магазин при хлебозаводе. Я не знала лучшего лекарства от тоски. Мы накупили всяких коврижек, сдоб, завитков и моих любимых «Эстерхази». Настя ещё взяла лицейских коржиков. Мы на ходу объедались коврижками и восхищались, какой у нас чудесный хлебозавод и как хорошо пахнет, пока идёшь вдоль его забора. Когда мы дошли до Ленинского проспекта, там уже пахло опавшей дубовой листвой, а навстречу нам прошла женщина, и за ней протянулся такой шлейф, будто она вылила на себя весь ассортимент «Эйвон» разом, и мы с Настей рассмеялись. Ей стало лучше. Она больше не плакала.

Мы шли по проспекту, говорили обо всём подряд и глазели по сторонам. Тут стояли переделанные под старину хрущёвки. Их украсили островерхими фронтонами, черепицей, и они немножко напоминали ганзейские дома, но всё равно были обычными хрущёвками, и нам с Настей это почему-то показалось смешным. Мы много смеялись той ночью, даже у «Нескучного