Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский

таджика» на отдельные зацепки: «приют в книгах», «старое здание библиотеки», «дряхлый пыжик» и, собственно, «я таджик». Не сказать, что это помогло.

– Что дальше? – спросила Настя.

– Не знаю, – призналась я.

– Думай! Ты у нас мозг операции.

– А ты кто?

– Я сердце операции.

– А я мускулы, – вставил Гаммер.

Мы с Настей рассмеялись. Где-то рядом, спрятавшаяся за коробками, шарахнулась Рагайна. На нижнем чердаке многозначительно кашлянул папа, и мы притихли, но всё равно продолжили смеяться. В целом мы не мешали папе работать – он не слышал нас, если мы вдруг не принимались говорить слишком громко. Гаммер покраснел. Потом ему тоже стало весело, и он закатал рукава свитера, показал нам мышцы на руках, правда, от смущения покраснел ещё больше. Когда мы успокоились, я сказала:

– Нужно искать точки соприкосновения. Где и как пересекаются зацепки.

– Да! – подхватил Гаммер. Рукава у него так и остались закатанными. – Тут должна быть стартовая подсказка. На любой карте…

– Это карта? – недоверчиво спросила Настя.

– Ну… головоломка. Так вот, обычно в головоломках где-то на поверхности – подсказка: что сделать в первую очередь. Вроде входа в лабиринт.

Мы пересели на пол, поближе к журнальному столику, и начали двигать зацепки, будто перед нами лежали разрозненные кусочки пазла. Я сразу отметила наиболее очевидную точку соприкосновения: болгарскую карточку и болгарскую марку со стервятником.

– Кстати, связь тут интереснее, чем кажется. Я немножко почитала про египетского стервятника. Он гнездится в горах.

– И? – не поняла Настя.

– На открытке – горы.

– Скорее, холмы. Но хорошо, пусть будет.

Настя попыталась скрестить стервятника с пыжиком, Орфея с Майн Ридом и виноград на российской марке с болгарской открыткой. Последнее было не так глупо, ведь в Болгарии, если верить ((Википедии», каждый год отмечали праздник виноградарей. Гаммер, в свою очередь, заподозрил связь между словами «приют в книгах», «старое здание библиотеки» и портретом Майн Рида.

– Вряд ли он находил приют в учебниках, – пояснил Гаммер. – Читал какого-нибудь «Всадника без головы».

Других связей мы не обнаружили. Договорились поискать что-нибудь о выписанных зацепках в интернете, разбрелись по штаб-квартире и уставились в смартфоны. Молча читали, потом забрасывали друг друга ссылками, под конец переписывались в «Вотсапе» и обменивались гифками. Ничего не добились и решили сыграть в «Гномов-вредителей» – нашу любимую настольную игру. Втроём играть было не так уж интересно, однако мы неплохо провели вечер. Когда я предложила подытожить первый день в нашей штаб-квартире, Настя заявила, что нужно лететь в Болгарию.

– Там и разберёмся с твоим таджиком. Я серьёзно!

– Нас одних не выпустят за границу, – возразил Гаммер, будто в самом деле обдумывал Настино предложение.

– Я попрошу маму полететь с нами! Она согласится. У нас всё равно каникулы.

– Никуда мы не полетим, – вмешалась я.

– А ты была в Болгарии?

– Нет. Но папа был. Правда, в детстве. И привёз оттуда открытку.

– Ого! – воскликнула Настя. – У него это с детства?

– В общем, Насть, никакой Болгарии.

– А что тогда?

– Пойдём в библиотеку. Начнём с цепочки «приют в книгах, старое здание библиотеки и Майн Рид». – Тут меня осенило: – Между прочим, «я таджик» вспоминает не просто библиотеку, а именно областную детскую! Значит, к этой цепочке добавляется калининградский штемпель! От почтового отделения на проспекте Победы, где его поставили, ближе всего как раз до нашей областной детской!

Насте и Гаммеру потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное.

– Думаешь… – неуверенно протянул Гаммер, – калининградский штемпель ведёт к библиотеке на Бородинской?

Разумеется, я так не думала, однако не забыла, для чего мы вообще затеяли спектакль с головоломкой. Убедилась, что Настя не против прогуляться по Южному Амалиенау, и предложила завтра утром встретиться в Шведском сквере. Настю настолько вдохновила идея связать Майн Рида, почтовое отделение и детскую библиотеку, что она захотела отправиться туда немедленно. Пришлось напомнить ей, что библиотека – не «Дабл-Ю» или «Делимил» в её любимом Треугольнике и сейчас закрыта. Настя сказала, что можно сходить и в «Дабл-Ю» – она знала парня, который провёл бы нас троих в клуб, только Гаммеру нужно будет переодеться, потому что в таком свитере его не пустили бы даже с Настей. В итоге мы никуда не пошли и ещё раз сыграли в «Гномов». Настя победила с отрывом в четыре самородка и выглядела очень довольной. Вот и славно. Никаких грустишек.

Ближе к полуночи Гаммер ушёл домой, а мы с Настей завалились в кровать и укрылись электроодеялом. Настя восторженно сказала, какие мы молодцы, что быстро нашли вход в лабиринт «я таджика». Засыпая, я и сама почти поверила, что вся эта затея с Майн Ридом не такая уж безумная.

Утром, пока я бжикала нам в блендере ягодно-банановый смузи, Настя включила Лану Дель Рей, а значит, разом перескочила через хоронящую своих друзей Билли Айлиш, мёртвую внутри Алиссу Навиду – перешла к терапевтическим песням о красном платье и танцах в бледном свете луны. Настя переоделась в синие джинсы и белую футболку, накинула новенький дафлкот и сказала, что готова идти хоть до Светлогорска. Действительно, «моя подруга вернулась, и она была круче, чем когда-либо раньше».

Мама только готовилась открыть почтовую станцию, а мы уже выскочили из дома. Я поторапливала Настю, потому что любила гулять по Амалиенау и хотела полюбоваться его осенними улочками на рассвете. До поворота на Кутузова мы с Настей почти бежали, а потом пошли медленно, наслаждаясь ноябрьской погодой.

Деревья стояли в последней листве. За ними прятались двух– и трёхэтажные краснокирпичные виллы с бордовой или вишнёвой черепицей, встречались и бежевые виллы с розовыми мансардами, однако над прочими цветами довлел жёлтый, главный цвет осеннего Калининграда. Сейчас вдруг становилось заметно, что и дорожные знаки стоят с жёлтой окантовкой, и лежачие полицейские подчёркнуты жёлтыми полосами, и даже табличка на воротах «Машины не ставить. Работает эвакуатор» – жёлтая. Улицу пересекали бело-жёлтые полосы пешеходного перехода. Под светофорами стояли жёлтые ящики с солью для посыпки тротуаров, а под чёрными стволами клёнов лежали набитые листвой мусорные мешки – тоже жёлтые. На углу Кутузова и Бородинской пыхтел оранжевый грузовик, больше похожий на громадный пылесос, – он опускал чёрный хобот в жёлтое озерцо из опавших листьев, но добраться до внутренних дворов не мог, и они беззаботно желтели, покрытые плотным листвяным ковром. Жаль только, очарование жёлтого Калининграда было скоротечным. Стоило облаку заслонить утреннее солнце, и жёлтые оттенки меркли. На дороге проступали лужи, на тротуарах – грязь. Поднимались заборы с проржавевшей сеткой-рабицей, а на старинных фасадах появлялись пластиковые окна и белые коробки запылённых кондиционеров.

Гуляя по Амалиенау, я всегда немножко грустила. Помнила его расцвет по фотографическим