Огненный воздух - Александр Александрович Тамоников

солдат с перевязанными конечностями, мрачных офицеров с обезображенными лицами и едва дышащих людей, чья жизнь уходила, словно вода сквозь пальцы.

Он видел медицинских сестер, ухаживающих за ранеными так, как если бы каждый из них был им дорогим человеком. Но великие страдания и злосчастия, переживаемые этими людьми, не вызывали у него даже малой толики сострадания. Под холодной маской немецкого офицера его сердце пылало ненавистью. Он думал о советских воинах, о своих товарищах, страдающих и сражающихся на передовой, о женщинах, детях и стариках, ставших жертвами этого жестокого врага. Воспоминания о сожженных деревнях и разрушенных городах, о мучениях, пронесенных через нашу землю, придавали ему сил для того, чтобы завуалировать, скрывать это кипящее в груди чувство. Каждое его движение, каждый взгляд были тщательно рассчитаны, отработаны годами работы в разведке. Он заставлял себя проявлять показное сострадание, спрашивая у врачей о состоянии пациентов, иногда останавливаясь, чтобы сказать несколько утешительных слов. Его речь была холодной, но в ней звучали ноты милосердия, необходимые для того, чтобы выглядеть для окружающих своим, вызвать доверие к его образу.

Итак, авиационного инженера-испытателя в этом госпитале не было. Это можно было считать установленным. Значит, оставался второй госпиталь для офицеров в парке на Терьяковце. Через час Сосновский был на месте. Он очень торопился, потому что понимал – его внимание, внимание постороннего человека к госпиталям и месту падения самолета многое объяснит немецкой службе безопасности. В СД и гестапо дураков не держат. Там прекрасно понимают, что советская разведка не оставит без внимания этот самолет и приложит все усилия, чтобы получить сведения о новых технологиях во вражеской авиационной промышленности. Советских разведчиков здесь будут ждать, а может быть, уже и ждут. И попасть в руки врага можно легко. Нельзя терять осторожность ни на секунду. Риск велик, но и задача, стоящая перед группой, важна как никогда.

Сосновский остановился на тротуаре, разглядывая здание, прятавшееся в тени старого парка. Видимо, до войны здесь было какое-то административное или учреждение культуры, может быть, даже небольшой театр. Красивый парк сохранил свой стиль и красоту. Ведь боев в городе не было. Вот она, внешняя оболочка видимого благополучия. Просто надо сдаться врагу, и ты уже чувствуешь себя человеком. Видимость свободы, видимость безопасности, видимость государства. И только свастики на стенах. Протекторат был формально автономной территорией, которую немецкое правительство считало частью великогерманского рейха. Автономия могла реализовать свои права только в соответствии с политическими, военными и экономическими потребностями Германии. Автономия осталась лишь на бумаге, Германия ее ограничивала, а в некоторых областях полностью устраняла.

Разведчик повернул голову. А вот это уже плохо, это уже совсем никуда не годится. Вот и первое осложнение в виде военного патруля. Патруль словацкий из состава сил самообороны протектората. Но кто знает, какие у него инструкции. Раболепие по отношению к германскому офицеру может и исчезнуть, если у них есть приказ искать советских разведчиков. Теперь нужно вести себя так, чтобы патруль не заподозрил неладное. Сосновский демонстративно достал сигареты, прикурил и, заложив руки за спину, задрал голову, любуясь роскошными кронами старых каштанов и платанов. Старинный кованый забор создавал впечатление вековой древности парка. Особенно сейчас, при тихой солнечной погоде начала осени.

Патруль приближался. Сосновский спокойно курил. Он же несколько минут назад продемонстрировал, что видел патруль, но ему как немецкому офицеру до этого патруля нет никакого дела. И вот шаги слышны уже совсем рядом. Шаги затихли. То, что патруль остановился рядом, не должно волновать немецкого офицера, это сквозило в позе, в выражении лица Сосновского. Что патруль предпримет? Или просто пройдет мимо? Нет, патруль все же остановился рядом.

– Господин майор любуется нашей природой? – раздался голос, произносивший немецкие слова с чудовищным акцентом.

Сосновский неторопливо повернулся и недоуменно посмотрел на офицера. Солдат, стоящих в паре метров, он даже не удостоил взглядом. «Интересно, хватит у них наглости проверить мои документы или тут что-то другое?» – подумал разведчик. Медленно поднеся руку к лицу, Сосновский двумя пальцами взял сигарету, сделал затяжку и вытащил ее изо рта, с небрежным изяществом выпустив струю дыма. Он посмотрел на лейтенантский погон офицера, потом его взгляд, ставший недоуменным, перешел на лицо.

– Лейтенант? – произнес с холодом одними губами, без всякой посторонней мимики Сосновский.

Офицер мгновенно вытянулся, щелкнул каблуками. Глаза стали напряженно-подобострастными. Он виновато наклонил голову и произнес снова, терзая слух Сосновского чудовищным акцентом.

– Я хотел предложить господину майору помощь, если вы ищете какой-то конкретный адрес и не знакомы с этим городом. Это мой долг офицера и союзника.

«Ах, вот оно что, – с иронией подумал Сосновский. – Союзника! Это ты, дружок, зря затеял. Почувствовал, что жареным запахло, думаешь, если союзник, то немцы тебя с собой заберут, кров дадут и безопасность обеспечат? Жизнь хочешь выторговать у них? Не выйдет! Тебя первым пошлют прикрывать отход частей вермахта, на убой пошлют союзников, чтобы немцы выбрались из горнила войны. Могут еще и артиллерией накрыть район вашей обороны, чтобы с вашей смертью досталось и русским. Ты еще этого не знаешь, лейтенант, а я уже знаю».

– Я соскучился на фронте по хорошей еде и красивой сервировке стола, – медленно произнес Сосновский. Я скоро уезжаю на фронт и хотел бы пообедать в приличном ресторане. Есть такие в этом городе?

И лейтенант с готовностью начал рассказывать, как пройти к ресторану «Карпаты» и какая там замечательная кухня. В конце рассказа он даже набрался смелости и предложил проводить господина майора до ресторана.

– Боже упаси, – поморщился Сосновский и небрежным движением кисти сделал знак, что он отпускает офицера. За ненадобностью.

Пришлось пройти всю улицу до конца, пока из поля зрения не исчез местный патруль. И только тогда Сосновский вошел в парк через одну из многочисленных арок. Он шел по дорожке среди деревьев, которых еще не коснулось дыхание осени.

Небольшой магазинчик в полуподвальном помещении навел Сосновского на хорошую мысль. Он вошел туда, осмотрелся, прикидывая, насколько бедный ассортимент сможет ему помочь в его деле. Из-за прилавка к посетителю вышел немолодой мужчина в фартуке и рубашке с засученными рукавами. Сильные волосатые руки, привычные к грубой тяжелой работе, вызывали доверие к продавцу, а может быть, хозяину магазинчика. Ассортимент скудный, но рядом с госпиталем, может быть, именно такой и нужен. Мужчина о чем-то спросил по-словацки, видимо, пытался выяснить, чего хочет господин офицер. Сосновский смотрел на полки с хлебом, булочками, фруктами, сладостями, сигаретами и местным вином. Были здесь в небольшом количестве и консервы. А под прилавком виднелись мешки и ящики с овощами. Отобрав несколько крупных