Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия - Сергей Мохов

пишет: «Мы должны признать, что кладбища города Данди располагаются прямо посередине города. В тех же местах, в которых ведется повседневная торговля. Из-за этих погребений возникают угрозы чумы и, очевидно, другие болезни. Поэтому захоронения прокаженных и чумных посередине города только создают опасность и не позволяют бороться с болезнью» (Koslofsky 2000: 122). Крейг Козлофски отмечает, что уже с конца XV века, то есть еще до Реформации, некоторые немецкие кладбища также начинают выносить за стены города по причине переполненности церковных погостов и возникновения угрозы эпидемий. Так, например, в 1480 году герцог Баварии и городской совет обращаются к Папе Сиксту IV с просьбой разрешить перенос погоста Frauenkirche за городскую черту (Koslofsky 2000: 42). Сам Мартин Лютер был одним из первых, кто говорил о местах захоронения не с теологической позиции, а с гигиенической, признавая опасность распространения эпидемий более важной угрозой, чем споры о спасении и будущем воскрешении (Там же). Таким образом, в самом обсуждении устройства кладбищ догматическая сторона вопроса сменялась практической (Люббе 2016).

Зарождающийся гуманистический культ человека сместил акцент похоронных практик с души на тело и на манипуляции с ним (Gittings 1984). Если в Средние века тело могло запросто разлагаться, будучи едва прикрытым землей, то такая картина становится все менее вероятной в городах эпохи Возрождения и тем более Просвещения. Однако подобное положение скорее служит подтверждением растущего интереса к телу, в том числе и к мертвому, чем пренебрежением к нему, обусловленным религией. Перестройка в представлениях о телесном — интересное свидетельство и яркий пример дискурсивных перемен и смены языка средневековой идеалистической философии на язык зарождающегося материализма. Как отмечает Валерий Подорога: «Человеческое тело — теперь только объект, оно индивидуализируется в качестве человеческого, а не тела, принадлежащего исключительно Космосу, единому Богу или Духу, оно обретает знаки профанного бытия, освобождаясь от диктата со стороны сакрального: его исследуют, подвергают вскрытию после смерти, обучают, лечат, тренируют, дисциплинируют, принуждают к труду, — одним словом, наделяют биологией, анатомией, социоморфными и культурными характеристиками. Так, осознавая себя в качестве владельца собственного тела, человек становится картезианским Субъектом» (Подорога 1995).

Уроки анатомии. Неизвестный художник. Италия. XV век

Это также является доказательством некоторой растерянности человека Нового времени перед пугающей биологичностью тела: мертвые тела разлагаются, распространяют зловоние и т. д. Мир, который видит человек раннего Нового времени, оказывается гораздо сложнее, чем картина, которую рисует средневековая схоластика. Открытие микроорганизмов, а чуть позже и конструирование микроскопа Антони Левенгуком окончательно разрушает идеалистический и духовный мир человека Средневековья и обнажает ужасающую материалистичность жизни.

С развитием медицины, идей гуманизма и рационализма человеческое тело проходит свою онтологическую сборку и приобретает физическую, материальную целостность. Как отмечает Корлисс Ламонт: «Биология не исключает полностью возможность бессмертия для человеческих личностей, но она настойчиво указывает, что любое бессмертие должно иметь в качестве основы естественные тела» (Ламонт 1984). И поэтому вид распадающегося тела в ранее Новое время начинает вызывать все больше вопросов в связи с бессмертием человека, которое продолжает конструироваться, как физическое воскресение.

Это приводит к распространению практик бальзамирования и сохранения распадающегося тела (Trompette and Lemonnier 2009: 9–30; Mayer 2000: 589–606). Если в Средние века бальзамирование рассматривалось как инструмент сохранения святых мощей и доказательство безграничной божьей силы на земле, то в Новое время бальзамация все шире распространяется среди аристократии и богатых горожан[33]. Как отмечает Филипп Арьес: «Помимо этих соображений играет роль еще одна забота, ранее, кажется, не встречавшаяся: забота о целостности тела. В своем завещании 1597 г., за два года до своей кончины в Мадриде, герцог де Терранова требует похоронить его в родной Сицилии, в церкви монастыря, основанного его предками, рядом с "герцогиней, моей возлюбленной супругой". Итак, его телу предстоит долгое путешествие, однако он решительно настаивает, чтобы его тело "не вскрывали, дабы положить в него благовония или что-либо другое, а оставили таким, как оно есть, и так похоронили". Герцог наотрез отказывается от издавна полагавшихся ему по социальному рангу сложных процедур сохранения от разложения его благородной плоти. Мы угадываем здесь туже идею, какую мы уже встречали у врачей: идею целостности мертвого тела, носителя единства жизненной субстанции» (Арьес 1992: 308–309).

Повышенное внимание к физическому телу приводит к необходимости новых манипуляций с ним: положение в гроб, одевание, сопровождение до места упокоения и т. д. Таким образом, серьезные изменения в социальной и культурной сфере, вызванные Реформацией, привели к кардинальному пересмотру отношения к смерти и к умиранию — это изменило и похоронно-поминальные практики, и сами места захоронения, и визуальную демонстрацию скорби[34].

Конечно, такое кардинальное изменение отношения к бренному телу и связанное с этим увеличение вариативности похоронных практик приводит к необходимости нового администрирования и управления в этой области. Похоронная сфера, начав отрываться от власти церкви, встает на путь коммодификации.

Похоронное дело в раннее Новое время: герольды, глашатаи и гильдии секстонов

Коммодификация похоронной сферы в раннее Новое время начинается с высших слоев общества. В Англии и Франции еще с конца XV века похороны аристократии переходят из сферы ответственности церкви под надзор специальных комиссий. Эти учреждения следят за исполнением необходимых ритуалов согласно статусу умершего. Например, они отвечают за то, чтобы во время церемонии гости стояли в правильных местах по рангу и чину, чтобы траурные действия выполнялись в строгой последовательности и никем не нарушались. В Англии эти функции берет на себя гильдия специально обученных людей, именуемых геральдистами. Они называются College of Arms или College of Heralds[35].

Геральдисты назначались британской короной и наделялись полномочиями действовать от имени монарха во всех вопросах, касающихся использования государственных символов, предоставления новых гербов, генеалогических исследований и регистрации новых родословных. Среди основных функций геральдистов значилась организация церемоний с соблюдением всех предписанных традицией правил и обычаев. Именно геральдисты проводили коронации, вели церемонию открытия заседаний палат парламента, обеспечивали правильность ритуала получения титулов и, конечно, занимались свадьбами и похоронами. Например, на королевских похоронах геральдистам отводилось одно из главных мест. Согласно этикету, они занимают место в передней части процессии, где представляют на всеобщее обозрение различные знаки отличия умершего. Как правило, это было рыцарское облачение. Геральдисты несли шлем, шпоры, перчатку, щит, меч и фамильные флаг и герб. Одна из функций геральдистов заключается в чтении полного списка титулов покойного. Эта традиция сохраняется и в наши дни. Например, 9 апреля 2002 года глава геральдической службы Питер Гвинн-Джонс огласил все 437 титулов королевы-матери Елизаветы во время ее похорон в Вестминстерском