Охотники на снегу - Татьяна Алфёрова

В первый же день, как хозяева ушли на сенокос, на двор шмыгнула опрятная старуха в кокетливом передничке из тех, что раньше носили старшеклассницы в школе и, заговорщически подмигнув, прошамкала:

– Ну что, оживел сам-то? Видели, как Она приходила.

Хозяйка не просила меня молчать о происшедшем, непонятно, почему я не ответил старухе, не сказав даже обязательное в деревне «Здравствуйте». Хотел было развернуться и уйти в дом, но старуха продолжила:

– Оживел, знамо дело. Только зря Клавдея грех на душу взяла, как рассчитываться станет? У Нонешней-то (почему-то все деревенские избегали прямого называния, не говорили «колдунья» или «ведьма») наследников нет, кому дар передаст? Не умрет ведь, пока не передаст, и всех намучает. Я еще предыдущую помню, да не так давно-то и было, лет сорок тому, двоюродная бабка Нонешней. Как взялась помирать по осени в октябре, так пошли грозы. Виданное ли дело, чтобы грозы в октябре? Прямо светопреставление, пока Эта не приехала. А ведь совсем навроде в городе обосновалась, кабы Та не призвала, прожила бы жизнь нормально.

Тут старуха испуганно присела, перекрестила рот и забормотала:

– Это, батюшка, ты внимания не обращай, так болтаю, язык, чай, без костей у бабы. А все ж у Клавдеи-то две дочери в городе, внучат трое. Я бы хорошенько подумала, прежде чем грешить. Ведь сестры они, хоть и троюродные, но все родня. Клавдея-то Ей ни к чему, считай, ровесницы, а ну как к внучке прицепится? Сам посуди!

И старуха, мелко тряся головой, испуганно, как впервые увидела, оглядела двор, отступила назад. Громким шепотом добавила, обращаясь не столько ко мне, сколько в пространство, пятясь к низенькому колодцу в середине двора:

– Так и похоронят за оградой.

Кого похоронят за оградой: колдунью или хозяина, я так и не понял, – шепотом закончил Володя.

– Он на самом деле умер в сентябре? – тоже шепотом спросил Алик.

– Что? – пробуждаясь к жизни, переспросил Володя. – Нет, не знаю. Я уехал через неделю, как-то мне там поднадоело, словно все время мешало что-то, как гвоздь в ботинке. Уехал, и сразу отпустило.

Валера. Среда

Та, которая пока еще только училась наблюдать сверху и со стороны, отправилась по знакомому маршруту на оживленный угол проспектов Типанова и Космонавтов. Напротив книжного развала тускло светился кинотеатр «Планета», предчувствуя, что годы его сочтены. Мелкий снег, таявший на лету, не мешал ей, свободно пронзая пространство, которое она занимала. И она не мешала снегу. Не встречая преграды, тот хлопьями усеивал дорогу, ребристую крышу автобусной остановки и потерявший прозрачность кусок полиэтилена, прикрывающий книги на лотке Валеры.

День походил на предыдущие, как одна пустая рюмка на другую.

– Придется опять у Тиграна просить глоток-другой, – снисходительно решил Валера. Он привык к серой полосе дней, когда скверное настроение сменяется наутро ровно таким же. Крупные неприятности наверняка доставили бы хоть какое-то развлечение, но не стоит их призывать, лучше поскучать без разнообразия. Поход в кафе к Алику засел в памяти занозой: опять Алик сумел устроиться в жизни лучше Валеры, причем не прилагая усилий, задарма, можно сказать. Сидит в тепле в развеселой компании под музычку с водочкой. Скорей бы Тигран с хозяином прикатили. Вот и знакомая «газель» перескочила «зебру» у светофора, припарковалась.

Вместо Тиграна из «газели» под плачущий снег выскочил Юрасик, его Валера недолюбливал сильней, чем прочих коллег. Мелкий, тоненький, как изящный червячок, Юрасик раздражал суетливостью, угодливостью и неприкрытым обожанием начальства. Валера мог бы не хуже него втереться к Борису в доверие, но есть же мужская гордость, самолюбие. За Юрасиком из машины вылез сам Борис – что-то небывалое. И лица у обоих постные, словно редьки без майонеза поели.

– Где Тигран-то? – набычась поинтересовался Валера. – Поменялись, что ли?

– Ты же ничего не знаешь, – всплеснул руками Юрасик, ухитряясь ни на минуту не поворачиваться спиной к шефу. – Тиграна нашего убили! Какой мужик был, боже мой! Таких нет больше!

Юрасик славился умением обобщать.

– А что случилось? – опешил Валера. – Как убили? За что? Кто?

– Два обкуренных подонка, представляешь? Поздно вечером возвращался домой, наверное, выпил немного, ты же знаешь, какой он был компанейский, любил общество, а люди к нему как тянулись! – зачастил Юрасик.

– Так что, он с ними пил, что ли? – не понял Валера.

– Ну что ты такое говоришь! – Юрасик продемонстрировал справедливый гнев. – Они подошли ни с того, ни с сего…

– Потянулись к нему, стало быть, – добавил Валера.

– Кончайте, мужики, – разжал губы Борис. – Сейчас заедем в Купчино, заберем Сергея с лотком и поедем, помянем, как положено.

Борис был мрачен и не похож на себя, разве что привычно немногословен.

– Подошли, потребовали снять куртку, помнишь, у него такая шикарная «косуха» была? Тигран им ответил, как положено мужчине, – Юрасик так упирал на половую принадлежность Тиграна, словно это было самое важное в покойном, словно этим он отличался от прочих, – они его ударили по голове, и – все. А после мародеры принялись раздевать его, «косуху» стаскивать, деньги пересчитывать, что в карманах нашли. Тут их и забрали на месте, милицейский патруль случайно рядом оказался.

– Что же они, идиоты, не могли позже деньги посчитать? Еще бы уснули тут же, не отходя, – пробурчал Валера, и та, что наблюдала сверху, нервно хихикнула. Трагедия ее не касалась, то есть для нее это вовсе не являлось трагедией.

Юрасик проворно сновал у книжного лотка, но стойки разбирал Валера, до отвращения удивляясь способности Юрасика развивать бурную деятельность, которая не давала результатов.

– Ну и что мне теперь – кровью блевать? – Валера пробурчал вслух, но тихо-тихо.

– Все, мужики, поехали, – Борис снизошел до того, что помог занести коробки с книгами в машину.

– Куда? – поинтересовался Валера, а Юрасик зыркнул молча «чего, мол, спрашиваешь, когда шеф распорядился? Поехали и все».

– Ко мне поедем, на конспиративную квартиру на Обводном канале, – объяснил Борис, заметно расстроенный. Валера даже удивился: неужели, правда, так расстроился из-за нелепой смерти одной из своих «шестерок».

– Я на машине, за рулем пить не могу. В кабак не хочется. Завтра все равно не работать. Лучше на квартире помянем, в случае чего, там и отрубимся. А утром я вас развезу.

– Ну что ты, Борис, мы сами! Мы сегодня тихонечко разойдемся, зачем тебя стеснять, – занудил Юрасик, но Борис не счел нужным отвечать.

– Давайте я пока в магазин слетаю, – предложил Юрасик, что выглядело совсем уж глупо – на машине быстрее, да еще за Сергеем заезжать. И потом, раз Борис приглашает, сам должен проставить, его же работник погиб.

Конспиративная квартира Бориса поразила Валеру, обычно нечуткого к такого рода вещам, вопиющей безликостью. Странно, неужели приходящие сюда девицы (а квартира наверняка содержалась Борисом для этих целей) не приносили с собой ничего, кроме собственного тела. Не было ни запаха духов, ни забытой – второй – зубной щетки на полочке в ванной, ни скомканного носового платка в углу дивана. Может быть, безликость жилища помогала Борису освободиться, пусть на время, от чересчур выраженной собственной индивидуальности.

Но водка, которую Борис щедро разлил по стаканам, несомненно была куплена только им. Настоящая, как все у Бориса, водка, приготовленная, как положено, из ржаных, а не пшеничных зерен с использованием воды из речек Зузы и Вазузы, на чем настаивал Похлебкин в незабываемой книге о водке. Книга эта теперь не редкость, мало редкостей в их деле, а до драгоценной букинистической книги Валере не добраться никогда. Вечно так, одним все, а другим ничего, – Валера привычно процитировал Аверченко, не подозревая об этом.

Конец ознакомительного фрагмента.