Снова вместе - Суки Флинт

Скольжу пальцами по его груди и смотрю, как он глубоко дышит. Я знаю, что Бенджи наблюдает за мной и, вероятно, не может понять, что я, черт побери, делаю. Его футболка такая мягкая. Я бы хотел надеть ее вместо своего нелепого костюма Зуландера. Внезапно думаю: «К черту все», — поворачиваюсь боком и утыкаюсь лицом в идеальное пространство между его шеей и плечом.

Весь стресс, который я когда-либо испытывал, будто отступает, стоит мне вдохнуть запах его кожи.

Я чувствую, как он медлит, перед тем как обнять меня. Ребрами ощущаю его быстрое сердцебиение, ритм которого вторит моему.

— Я действительно пахну как наша прачечная? — спрашивает он. — Типа как стиральный порошок или что-то наподобие?

— Ты пахнешь домом, — говорю я тихо, не надеясь, что он услышит.

— Ты тоже, — шепчет он в ответ.

Я фыркаю от смеха и ничего не могу с этим поделать. Какого хрена я сижу на коленях у младшего брата Джема? И почему я всегда пытаюсь дистанцироваться от происходящего, называя его так?

Бенджи обнимает меня чуть крепче. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы я не развалился на части.

— Бенджи, ты счастлив? — спрашиваю я спустя какое-то время.

— Прямо сейчас? Да, вполне.

Мне даже не нужно смотреть на него, чтобы понять, что Бенджи улыбается.

Тепло от смущения распространяется по всему телу, но в кои-то веки я не сопротивляюсь, ступая на скользкую дорожку. Если я буду слишком много думать о своем возбуждении, то, скорее всего, все испорчу, и, кроме того, я слишком устал, чтобы бороться с сильным желанием чего бы то ни было. Но потом Бенджи сдвигается, так что мы каким-то образом оказываемся еще ближе. Мой голос истончается.

— А в целом? — спрашиваю я, в основном чтобы отвлечься от того, что в его пресс сейчас упирается совсем не мой телефон.

— Я не знаю. Думаю, в основном… у меня довольно счастливая жизнь.

— Но не в целом?

— А существуют ли вообще абсолютно счастливые люди? — он удовлетворенно вздыхает. — Если бы ты мог получить что угодно прямо сейчас, что бы ты хотел, Алфи? Я имею в виду абсолютно все. Без ограничений.

— Без ограничений? — я сминаю мягкий хлопок футболки Бенджи пальцами. Он должен был уже знать, что я практически состою из ограничений. Иногда я задаюсь вопросом, не искажена ли моя версия реальности, как если бы я смотрел на мир через очень хреновый калейдоскоп.

— Что бы ты ни ответил, мы можем сразу забыть об этом, если хочешь.

— Хорошо. — Обещание все забыть было единственным способом заставить меня сказать ему хоть что-то. Тем не менее, я не представляю, как мне удается выдавить из себя: — Я хочу пойти спать, и чтобы ты обнимал меня так же, как сейчас. — Понятия не имею, почему улыбаюсь, но ничего не могу с этим поделать. Прикусываю свою губу. — В смысле, если тебя это не смущает.

— Обо мне не беспокойся, — тихо шепчет Бенджи, когда я закрываю глаза. — Я на седьмом небе.

Он любит обниматься. Я знаю это. То, что сейчас он обнимает именно меня, ничего не значит.

Я сонно задаю ему его же вопрос:

— Что бы ты хотел, если бы мог иметь что угодно? Я запрокидываю голову, желая увидеть выражение его лица.

С закрытыми глазами он улыбается, и просто говорит:

— Это.

Бенджи останавливает рассвет.

Бенджи

Так сильно не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась, что, глядя через створчатые окна за пианино на медленно восходящее солнце, чувствую, как разбивается мое ноющее сердце. Алфи такой теплый и расслабленный в моих объятиях. Время от времени его пальцы подрагивают, будто даже во сне он продолжает писать свои истории. Он вздыхает, но так и не просыпается.

Рассветные лучи окрасили его каштановые кудри в цвет красноватого золота. Он потрясающе красив. Непривычная, резкая, немного мрачная красота, которая иногда кажется слишком необычной, чтобы быть настоящей. В Алфи всегда было что-то немного потустороннее, но сейчас эта атмосфера нереальности окружает его больше, чем когда-либо. Как будто жизнь для него — это мир грез, в котором он сам не до конца ориентируется.

Наша мама говорила, что он скорее принадлежит к волшебному миру, чем к миру людей. Но я думаю, в основном, это потому, что его скрытная натура и склонность замалчивать проблемы или притворяться, что их нет, были чужды и непонятны кому-то с ее типом мышления. Мать Алфи в этом была немного похожа на него, и наша мама, любившая заглянуть к ним в гости, по возвращении вскидывала руки и причитала, что не понимает ее. Она делала это так часто, что это почти превратилось в семейную шутку.

Но для Алфи это был способ справляться с неприятными моментами. Не в его стиле смотреть проблеме прямо в лицо, он скорее подкрадывается сбоку, прыгает с парашютом в полной темноте сверху, или просто уходит на какое-то время.

И как только привыкаешь к этому, ты, вроде как, это принимаешь, думаю я с какой-то болезненной ясностью. Двенадцать месяцев отсутствия — душераздирающе долгий срок.

Прошлой ночью мы обменивались с Алфи объятиями и секретами. Я обнажил перед ним свою душу, а в ответ получил крошечные случайные проблески его мыслей. Знаю, звучит как не очень выгодная сделка, и мало похоже на равноценный обмен, но только не для меня.

Пока он не уехал тогда, я и не понимал, что между нами происходило. Что происходило со мной. Но было ясно, что это уже не остановить. Не так-то просто разлюбить человека, даже если он ушел. Думаешь, что со временем чувства остынут, но потом снова видишь его и, будто получив удар кувалдой в самое сердце, дыхание перехватывает.

Наверху эхом отдаются по половицам чьи-то шаги. Старые трубы, спрятанные в стенах, гудят, когда в туалете спускают воду. Алфи шевелится, его ресницы трепещут, и мое сердце словно пронзает стрелой. Я становлюсь на удивление драматичным в его присутствии. Закрываю глаза, притворяясь спящим. Прошлой ночью, когда Алфи заснул прямо на мне, не думаю, что он был так уж пьян, хотя трезвым его тоже язык назвать не повернулся бы, ведь раньше мы никогда не позволяли себе такой близости. И я знаю, что ему потребуется время, чтобы справиться с этим самостоятельно.

Несмотря на то, что он один из самых отзывчивых и чутких, людей, которых