Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

не первый раз за этот вечер сестра показалась ему чужой, незнакомой. Да что с ней? Чем вызвано такое неистовство?

— Все, пожалуй. Больше ничего не знаю. Я хотел сказать, что не считаю его опасным. Поэтому торопиться нам не стоит.

Дрожащей рукой Хирут потянулась за сигаретой, жадно затянулась.

— Ты многого не понимаешь. Может, когда-нибудь и поймешь. Хоть мы брат и сестра, но дорожки у нас разные, — сказала она Тесемме спокойнее и повернулась к Теферре: — Срочно звони Лаике и скажи ему обо всем. Скажи, что дело серьезное.

Теферра стал набирать номер телефона.

Сестра и брат отчужденно смотрели друг на друга.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Это произошло около трех лет назад. В доме никого не было, кроме Хирут и Деррыбье. Она не любила вставать рано и подолгу валялась в постели. Матери не нравилась эта ее привычка, она постоянно ворчала на дочь, каждый день по этому поводу вспыхивали ссоры. А Деррыбье занимался уборкой. Еще нужно было, перестирать кучу белья, погладить рубашки хозяина, вычистить костюмы. Работы, как всегда, было много, и он торопился.

Тесемма с нетерпением ждал, когда родители уйдут по своим делам. Он знал, что сегодня студенты университета готовят демонстрацию против премьер-министра Эндалькачеу Меконнына[17], и хотел принять в ней участие. Поэтому, как только ато Гульлят и госпожа Амсале вышли из дома, он сразу убежал.

Ато Гульлят с безразличием относился к деятельности премьера. Другое дело госпожа Амсале. Если бы она узнала о том, что Тесемма намерен присоединиться к этой демонстрации, вот шуму-то было бы! Когда речь заходила о кабинете Эндалькачеу, матери словно пятки жгло, так она возбуждалась. «Уважаю Меконнына Хабте Вольда — он совсем не похож на своего братца Аклилу[18]. Ведь тот, собрав вокруг себя всякий сброд, довел страну до полного краха. Эндалькачеу прислушивается к пульсу жизни, знает, что стране нужно. Он на высшие должности не назначает всяких безродных проходимцев — только знатных людей. А оттого, что заменишь горшок, вотт[19] не станет вкусней, говорят. Но как можно благородных людей сравнивать с горшками! Об Аклилу мне и вспоминать не хочется. Вот уж кто бесхребетным был! Шел на поводу у армии. Ему до благородных кровей никакого дела не было. Привечал каких-то босяков, которым удалось получить образование. Образование! Подумаешь, чудеса! Чтобы управлять народом, образования не требуется! Благородное происхождение, знатность рода, воспитание — вот на чем власть зиждется. С тех пор как заграничное образование проникло в дома бедняков, не стало уважения к благородным людям, все наши устои пошатнулись. Император тоже не внимал советам и предупреждениям. Вот и получил… Разве для бедняка есть что-либо святое, разве помнит он добро? Ему ничего не стоит разбить миску, в которой ему дали еду. Нет, нельзя допустить, чтобы сместили Эндалькачеу! Пусть лучше меня убьет знатный, чем отдаться на милость бедняку», — говорила госпожа Амсале.

Все шло так, как хотелось госпоже Амсале. Пыль, поднятая вихревыми событиями февраля, улеглась. Дай бог долгие годы жизни Эндалькачеу — знатные и благородные делили между собой власть. А простой народ с надеждой на избавление от всех бед ожидал обещанной новой конституции. Ученые мужи дни и ночи корпели над ее проектом.

Потом эта самая новая конституция появилась. Казалось, теперь-то со всеми трудностями будет покончено. Составители этого документа (в прессе их высокопарно называли «отцами конституции») могут почивать на лаврах, почетное место в истории страны им обеспечено. Народ успокоился и ликует — все его требования удовлетворены! Чего еще надо?! Можно порадоваться!

Телевидение, радио, газеты твердили о том, что наступило время покоя. Результаты налицо! Демонстрации протеста отбушевали. Солдаты вернулись в казармы. Создана комиссия, которая занялась, налаживанием внутреннего порядка. Жизнь входила в мирную колею. Водители такси собирали с клиентов свои сантимы. Аддис-Абеба начала очищаться от грязи и мусора.

Однако времена менялись, менялись и песни…

Хирут надоело валяться в постели. Было уже поздно, солнце давно взошло, в спальне стало душно. И все-таки ей лень было пошевелиться, и она продолжала лежать. Чуть приподнявшись, взяла со стола книгу. Это была «Вечная любовь»[20]. Она уже читала ее, но решила перечитать. Зажгла бра у изголовья кровати. Но читать расхотелось. Бросила книгу, потянулась к магнитофону. Вспомнила, что он не работает — батарейки сели. Ну и жизнь! Она встала, подошла к окну, раздвинула занавески и широко распахнула створки. Яркий солнечный свет хлынул в комнату. День был хорош. На ярко-синем небе не видно ни облачка, оно казалось необычайно высоким. Прохладный ветерок шевелил листву на деревьях. Приятный ясный день вносил в душу умиротворение. И все-таки что-то томило Хирут. «Что со мной?» — подумала она, досадуя на себя. Какие-то непонятные ощущения. Глубоко вдыхая ароматный воздух сада, она продолжала стоять у окна. На карниз соседнего дома сели голубь и голубка, они любовно ворковали.

Хирут не завтракала, но аппетита не было. Она томно потянулась. Потрогала упругую грудь под тонкой ночной рубашкой. Подошла к зеркалу.

Ее шелковистые волосы рассыпались по плечам. Она встряхнула головой, поглаживая ладонями грудь, сделала перед зеркалом несколько кокетливых движений: покачивала бедрами, поворачивалась, словно в танце, любуясь своей стройной фигурой. Но это ей быстро надоело, и она снова бросилась на постель, раскинув руки. При этом задела бра. Раздался звон разбитого стекла. И тут же в дверь постучали.

— Кто там? — откликнулась она.

— Это я, Деррыбье.

— Чего тебе?

— Я подметал в коридоре пол и слышал, что-то разбилось.

Хирут открыла дверь и, посмотрев по сторонам, спросила:

— Что это так тихо в доме?

— Никого нет. Госпожа ушла еще утром. Господин на работе. Тесемма и домашняя прислуга — все отправились посмотреть демонстрацию.

— Какую еще демонстрацию?

— Мирную демонстрацию мусульман…

— И это в стране, которую называют христианским островом в Африке?

Деррыбье молча продолжал подметать пол. Хирут пристально посмотрела на него. А что, если?.. Она хотела отогнать непрошеную мысль, но не могла совладать с собой.

— Поди сюда, в спальню, подмети осколки!

Он послушно вошел в комнату. Она закрыла дверь, щелкнула замком. Сердце ее громко стучало.

В комнате чувствовался запах ее тела. Он волновал юношу. Деррыбье наклонился и стал веником собирать осколки в совок.

— Ненавижу я твое имя! — неожиданно выпалила Хирут.

Деррыбье молчал.

— Да плюнь ты на эти осколки, посмотри на меня!

Он выпрямился. Хирут в упор смотрела на него. Он не выдержал и отвернулся.

— Я тебе нравлюсь? — требовательно спросила девушка.

— Очень, — едва слышно прошептал Деррыбье.

— Если так, поцелуй меня. Ну!

Деррыбье обнял ее.

— Сделай мне больно! Вот так…— шептала она, задыхаясь