Приют для души - Таисия Рух

Питер, а уж тем более питерская тусовка — это большая деревня, и понятно, что они постоянно где-нибудь пересекались. Она пыталась с ним заговорить — он был «как скала под ветром», ни слова в ответ, даже в глаза ей не смотрел.

В итоге, не понимая толком, в чем, собственно, проблема, она купила огромного белого плюшевого медведя и перекрыла своей машиной выезд с его парковки.

— Ты хочешь, чтобы я твою машину переехал? — он злился, уперев бампер своего «Хаммера» в дверь ее почти игрушечного кабриолета.

— Переезжай, только вместе со мной придется. — Конечно, она его не боялась, а машина застрахована, царапины легко закрасить. — Может, ты мне объяснишь, в чем дело?

Он вышел из своей машины и сел в кабриолет: «Дорогая, мы сколько лет с тобой дружим?»

— Не помню, восемь или девять, а что?

— Я хоть раз на твои просьбы сказал тебе «позвони кому-нибудь другому»?

— Да ты из-за этого обиделся? У меня ногти сушились!

— Ты мой друг! Мне насрать на твои ногти! Ты думаешь, у меня дел не было, когда тебе в три часа ночи надо было срочно в Москву ехать? Или мне заняться нечем — только тебя по больницам таскать и сопли твои выслушивать? Я тебя один раз в жизни попросил что-то для меня сделать! И у меня жена только тебя в дом пускает! А у тебя ногти, п.…, как это важно!!!! — он хлопнул дверцей.

— Прости меня, пожалуйста, я такая дура, эгоистка, прости… — Нельзя сказать, что она чувствовала себя совсем уж виноватой, но терять друга она не могла из-за этого.

Еще немного подувшись, через пару месяцев он ее простил.

— Ты как наркотик. Сам не понимаю, вроде злюсь на тебя, косячишь постоянно, а неделю не созваниваемся — и плохо мне.

Глава 22

Она встречалась с другом нечасто, пару раз в месяц, но они постоянно звонили друг другу.

— Я понимаю Хасана, ему тяжело. Но ты же взрослая, порви с ним раз и навсегда, порви! Я уже тоже с ним говорил, он меня не слушает. Молодой, наивный…

— Я его не веревками привязала, сто раз говорила, что ничего не получится… — И это было правдой, но ее попытки расстаться с Хасаном заканчивались одинаково.…

Изо всех сил сохраняя безразличное выражение на лице, она объявляла о расставании. Хасан кивал в ответ, прятал улыбку, целовал ее в лоб и уходил. Ненадолго…

— Давай поговорим.

Вещи его так и были повсюду в ее квартире, но телефон она не снимала уже два дня. И вот теперь он стоял за дверью, которую она не хотела открывать.

— Я не хочу говорить, мы уже тысячу раз говорили. У нас ничего не получится, мы разные, я не могу… — У нее стоял ком в горле и щипало глаза. «Господи, ну почему я так размякла … соберись…» — Пожалуйста, уходи.

— Мне надо вещи забрать, открой дверь. — Это было абсолютной неправдой, вещи он мог забрать и без нее, у него и у брата были ключи от квартиры. Нет, так он не мог поступить, ему нужно было, чтобы она открыла ему дверь.

— Я не могу, у меня нет сил… Пожалуйста, не мучай меня, уходи… — она плакала. — Ты не понимаешь, у нас нет будущего, никакого.

— Успокойся, сделай сабур[21]. Давай поговорим нормально, сейчас уже соседи увидят. Или скажи мне, что я тебе не нужен. Открой дверь и посмотри мне в глаза, скажи, и я уйду, обещаю, ты меня не увидишь никогда.

Она не могла. Он был ей нужен. Он, как хирург, взмахнув невидимым скальпелем, вытащил наружу ее сущность, которая была упакована в блестящую упаковку, а внутри оказалась жалким, бездомным котенком. И разговаривая с ней часами, доводя ее до слез от жалости к себе, разбивая ее стереотипы и принципы, он любил не ее успешность и вечную улыбку, нет, он любил ее сломанную, как у столетней старухи, душу. И ничего не просил взамен.

Он был как тихая бухта, куда ее яхта, раскрашенная всеми цветами радуги, слепя иллюминацией и оглушая музыкой, заходила и становилась обычной лодкой, не новой и сверкающей, а избитой и истерзанной штормами и ураганами. Устав от работы, тусовок, болтовни и каких-то вечно важных, срочных дел, где она не притворялась, а действительно была счастливой в этой кутерьме, с ним она была другая. И уткнувшись в плечо, могла плакать, жаловаться и вообще быть слабой и совсем-совсем простой. И тоже была счастлива. Он был частью ее жизни. Но ей хотелось эти две свои жизни соединить в одно, и она не могла отказаться от одной из них.

И зная, что будущего нет, тем не менее открывала ему дверь снова и снова. Он никогда не укорял ее и, входя в дом, делал вид, как будто ничего и не произошло.

— Чайник поставь, — коротко кидал он, и жизнь продолжалась по-прежнему. Она надеялась, что все образуется, и они найдут какое-нибудь решение.

Глава 23

— Может, курить бросим?

Они с подругой сидели в ресторане яхт-клуба.

— Мы что, так плохо выглядим? — подруга выпустила дым. — Спортсмен твой на тебя хорошо влияет, но я пока курить бросать не собираюсь. Ты была, кстати, на показе в «Venity»[22]? Я уже в конце приехала и тебя не увидела.

— Нет, не была, мы с Хасаном за город ездили гулять.

— Неужели? — подруга фыркнула. — Что-то новенькое, ты раньше не увлекалась пейзажами. И что дальше? Дома осядешь?

— Да, мне просто не хотелось… А что плохого дома осесть, уже бы и пора, — она улыбнулась. — Тебе просто не хочется без меня везде ходить.

— Да нет, неплохо, только тебя ненадолго хватит. Хватит уже семейную из себя строить. — Подруга ее не была злой, просто знала ее очень хорошо.

— А если я соглашусь и уеду с ним… — и, перехватив насмешливый взгляд, она поправилась: — Не завтра, конечно, и не в ближайшее время. А вдруг? Как ты думаешь, ведь я в Бога верю, какая разница, христианка я или мусульманка?

— Ты на себя посмотри! В одной руке сигарета, в другой мохито, о Боге она рассуждает! Да ты в церковь-то не ходишь, и что изменится, если ты религию поменяешь? Набожная станешь? Ты же понимаешь, что религию из-за мужика менять, по меньшей мере, глупо. И потом, сама представь: ни тебе твоей работы, ни шоппинга, ни путешествий, ни кабриолетов, ни даже мест, куда ты свои туфли наденешь. Коровы в горах их не оценят…. — ее подруга была прямолинейно справедлива. Все было абсолютной правдой, и она это все и сама понимала.

— Но меня Бог любит. Может, это судьба моя. И даже, может, молиться начну.

— Да, что правда, то правда, Бог тебя любит. Хотя, может быть, просто к себе забирать не хочет — зачем ему такие потрясения? Вот и спасает тебя каждый раз…

Лет пять назад, с покупкой первого кабриолета, в нее как будто бес вселился. Она входила в поворот на ста двадцати или, поспорив с гаишниками, мчалась под двести километров по кольцевой[23], как будто испытывала судьбу. «Мне терять нечего, уже все в жизни я пережила…» — так она говорила.

Кабриолет был ее гордостью — единственный в России, ярко переливающийся всеми цветами радуги, да еще и купила она его на первые заработанные деньги. Дети просто облепляли машину, а однажды какой-то малыш с визгом «Ой, карамелька» бросился целовать ее машину. Каждый раз, подходя к своей «игрушке», она видела, как люди фотографируются рядом, и они даже просили ее разрешить им сделать фото за рулем.

Свой первый кабриолет она любила как безумная и на мойке требовала, чтобы его мыли теплой водой. «Удивительно, что ты не спишь в нем», — смеялись друзья. Владела она своей игрушкой недолго, месяцев семь…

История была обычная, очередной проект за городом. Сдуру, а может, ведомая судьбой, она решила сократить путь и поехать по лесной старой дороге. Асфальт там, конечно, был, но, видимо, пережил пару бомбардировок — состояние дороги было отвратительным. Зачем она там поехала — одному богу известно.

— Вам нужно пристегнуться и закрыть крышу, — неизвестно откуда взявшийся в лесу гаишник держал ее документы в руках.

— Да ладно вам! Я вообще никогда не пристегиваюсь, и у меня костюм белый, а ремень черный, я как с траурной лентой поеду, — она рассмеялась. — И зачем крышу закрывать, смотрите, какая погода сегодня. Как на заказ.

— Вы не понимаете: если не хотите пристегиваться, и вправду с траурной лентой окажетесь. И впереди лес чистят, если крышу не закроете, дерево может упасть на вас, а на скорости не сориентируетесь. Зачем вам рисковать?

Гаишник попался занудный, и она, уже опаздывая, не стала спорить, пристегнулась и закрыла крышу. Он вернул ей документы, и она помчалась дальше, подпевая радио и попутно отвечая на звонки.

— Да, да, еду, минут через 20 буду, гаишник вредный попался, — она уже действительно по времени была на пределе. — Да я не знаю, где это лежит. Слушай, ты можешь у кого-нибудь спросить, у нас вообще-то офис-менеджер есть, она все знает. И вообще, перестаньте мне все звонить, у меня мероприятие и скорость под сотку. — Она нажала «отбой» и, переключая радио, на минуту опустила глаза.