Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли

Вот черт.

Он уже развернулся. Возвращается.

Я откидываюсь на спинку сиденья, скользя вниз по кожаной обивке, но затем заставляю себя сесть прямо, когда парень подходит к окну.

— Почему ты не говоришь по-итальянски? — требует он ответа.

— Прошу прощения? Я и не знала, что теперь это обязательно.

— Твоя фамилия Париси, верно? Так тебя называл Клайн.

— Ну и что? — Я не совсем понимаю, к чему он клонит, но его невероятно глубокий голос звучит грубо от гнева. Какого черта он так разволновался?

— Кто? Кто в вашей семье итальянец?

— Могу я спросить, в чем дело, пожалуйста?

— Я пытаюсь осознать тот факт, что у тебя есть родственник итальянец, который ни капельки не учил тебя этому языку.

— Послушай, я не очень заинтересована в этом... культурном позоре или... чем-то еще. Я просто... пойду ... — я начинаю закрывать окно. Нова была выпущена в 1969 году, а это значит, что мне приходиться делать это вручную. Я уверена, что выглядела бы намного круче, если бы могла просто нажать кнопку и заблокировать его электронным способом, но застряла с тем, что у меня есть.

Сейчас дождь идет гораздо сильнее. Большие жирные капли воды взрываются на ветровом стекле, заслоняя неясные серые очертания одноэтажного школьного здания, притаившегося на другой стороне стоянки. Я прекрасно вижу фигуру Алессандро, когда он обходит машину спереди, обходит со стороны пассажира, открывает дверцу и...

...и садится в машину!

— Что ты делаешь?

— Я не езжу на мотоцикле под дождем, — громыхает он, как будто этого ответа достаточно.

— Я могу это оценить. Мотоциклы опасны и в хорошую погоду. Я хотела сказать, что ты здесь делаешь, зачем ты залез в мою машину?

Парень показывает на школу.

— Это лучше, чем ждать непогоды в тюремном блоке.

— Послушай, я знаю, что ты новенький и все такое, но ...

Он поворачивается ко мне лицом. Его проклятая футболка промокла насквозь, теперь она более темного серого цвета на плечах и на груди. По шее стекают ручейки воды, впитываясь в хлопчатобумажный воротник. Боже, как же он пахнет? Легкий, свежий запах заполнил машину, как чистое белье и мыло. Но это мужской запах, дразнящий мой нос, заставляющий меня наклониться вперед…

— Это была ты, в прошлую пятницу. В коридоре. Наблюдала за мной, — заявляет он.

— Я не наблюдала за тобой. Просто услышала голоса.

— А потом ты стояла там, в тени, и смотрела на меня. Ты же слышала, какой я плохой мальчик.

— Что тебя чуть не посадили в тюрьму? Да. — Я не думаю о своих ответах, прежде чем их дать. Просто говорю первое, что приходит мне в голову. Если я начну анализировать то, что собираюсь сказать, или попытаюсь быть умной, мои слова застрянут в горле, и я закончу тем, что споткнусь о каждую гласную и согласную, или, что еще хуже, вообще не смогу издать ни звука.

Вылезай из машины. Вылезай из машины. Черт возьми, Алессандро Моретти, вылезай из моей машины прямо сейчас.

Он смотрит на меня, пристально разглядывая мое лицо, словно решая, какие части ему нравятся, а какие нет, и как мог бы улучшить меня. Я с трудом заставляю себя успокоиться. Едва ли эта спокойная неподвижность от внутренней удовлетворённости и непринужденности. Нет, я скорее опоссум, притворяющийся мертвым, в надежде, что преследующее меня существо потеряет интерес и уйдет.

Алессандро никуда не уходит. Он прищуривается и смотрит на меня. Дождь все сильнее бьет по стеклу, ливень внезапно становится проливным, а грохот водяных барабанов по крыше над нашими головами почти оглушает. Отвлеченный этим звуком, он отворачивается, запрокидывает голову, глаза расфокусированы, когда Алессандро слушает, и электрическое давление, которое росло внутри машины, снижается. Так чертовски странно, что такая тяжесть спадает с меня, когда внимание Алессандро на секунду ускользает.

Это ощущение очень похоже на то, как если бы вы наконец достигли поверхности темной, глубокой воды и срочно втянули в легкие так необходимый кислород. Или яркий свет, бьющий прямо в глаза, ослепляющий вас, вдруг гаснет, заставляя вас моргать, когда вы пытаетесь снова приспособиться к окружающему миру.

— Это место — просто гребаная катастрофа. Можно почувствовать, как оно высасывает жизнь из каждого, кто достаточно глуп, чтобы рискнуть подойти к нему слишком близко, — рассеянно говорит он.

— Добро пожаловать в школу Роли, Алекс Моретти, — шепчу я в ответ. — Рада слышать, что ты уже привыкаешь к этому месту. — Поскольку мы здесь вместе, а он, похоже, в ближайшее время никуда не денется, я задаю ему вопрос, который мучает меня с прошлой пятницы. — И что же ты сделал, чтобы попасть сюда, Алекс? Что же было настолько плохим, что тебя чуть не отправили в тюрьму? Есть ли правда хоть в одном из слухов, которые люди говорят о тебе?

Он перестает слушать шум дождя. Давление возвращается, хотя он и не поворачивает головы в мою сторону. Сидит лицом к ветровому стеклу, его глаза прожигают дыры.

— Я сделал то, что должен был сделать. И я не знаю, правдивы ли те слухи. Никто не сказал мне ни одного из них в лицо.

— Да. Ну ... — я неловко ерзаю на месте, прислоняясь локтем к дверце машины и покусывая ноготь большого пальца. — Считай, что тебе повезло.

— Верно. Белая ворона. — Слышу резкую улыбку в его голосе. — А правда ли то, что о тебе говорят, Сильвер?

На моих щеках вспыхивает жар. Я привыкла к тому, что все главные игроки средней школы Роли распространяют ложь и обидные сплетни обо мне, смеются над моей историей горя, не верят мне, называют меня самыми последними словами, но ни один из них на самом деле не пришел и не спросил меня, что же действительно произошло.

Истина освободит вас. Я не церковный человек, не верю в Бога. Однако я читала отрывки из Библии в рамках изучения религиоведения и достаточно хорошо изучила жизнь в крошечных захолустных городках графства Грейс-Харбор, чтобы знать, что этот отрывок Писания должен сопровождаться оговоркой: истина не всегда освободит вас. Иногда правда разрушает твою проклятую жизнь. Иногда правда превращает твою жизнь в сущий ад, и ты жалеешь, что не держал свой чертов рот на замке.

Но сейчас новенький просит у меня правды, точно так же, как я спрашивала его секунду назад, и я разрываюсь между тем, чтобы дать ему ее и тем, чтобы что-то придумать. Что-то фантастическое и невероятное. Что-то возмутительное. Да и вообще, какое это имеет значение в данный момент? Когда это имело значение, никто не слушал. Но это никого не волновало.

Я разочарованно выдыхаю через нос, впиваюсь ногтями в верхнюю часть бедра, чувствую укус боли в том месте и наслаждаюсь этим. Мне это нужно, чтобы успокоить нервы.

— Я уверена, что половина того, что ты слышал — правда. И уверена, что вторая половина — это чушь собачья.

— И какая половина какая?

— Выбирай сам. Это уже не имеет значения.

Его глаза устремлены на меня. Я чувствую его пристальный взгляд, как будто чувствую руку на своем плече — очень физически, очень реально.

— Ты продаешь кокаин из своего шкафчика? — спрашивает он.

Я едва сдерживаю смех.

— Посмотри на меня. Я что, похожа на какого-то наркобарона?

Алессандро пожимает одним плечом, оглядывая меня. Его пристальный взгляд переходит с моего лица на футболку с названием группы и простые синие джинсы. Он останавливается на моих потрепанных, поношенных высоких ботинках и ухмыляется.

— Непростое решение. Некоторые наркодилеры — покрытые татуировками дегенераты, ездящие на мотоциклах. Некоторые из них — бабушки библиотекарши, торгующие травкой.

Боже, он просто бесит меня.

— Нет, я не продаю кокаин из своего шкафчика. Если это и есть настоящая причина, по которой ты пришел сюда, чтобы досаждать мне, то я боюсь, что тебе чертовски не повезло.

— Я не хочу покупать у тебя наркотики, Сильвер. Не забывай, что я покрытый татуировками дегенерат, разъезжающий на мотоцикле. Я могу найти свой собственный кокаин.

— Потрясающе. Почему меня не удивляет, что ты употребляешь наркотики?