Гипно Некро Спам - Олег Гладов

– Зовут меня Владимир Иванович. Занятия у нас по вторникам и четвергам.

[Пауза]

– Здорово я, да? Согласитесь, сохранял интригу до самого последнего момента, да? Мне самому понравилось. Вы знаете, моя мама считает, что я умею хорошо рассказывать. Вот она сама рассказывать совершенно не умеет. Не получается у неё сохранять интригу. Взяла как-то напилась и вывалила мне, что когда ей было семь лет, её трахал её же старший брат. Которому было тринадцать. И вот теперь я знаю, что дядя Боря – грязный у*бок, который насиловал мою маму. А знаете, как моя мама с моим отцом познакомилась? Маму мою, кстати, Анной зовут. Её девичья фамилия Богданова. Она когда-то в Барнауле жила. Журналисткой работала. Вот тут, я думаю, мама или врёт, или была ненастоящей журналисткой. Хотя вот вспомнил, говорила, что участвовала в предвыборной кампании Михаила Евдокимова – был такой артист – губернатор. Как Шварц в штатах. Умер уже лет двадцать назад. Не Шварц. Этот, по-моему, после четвёртого Терминатора нихт мозгам. Так моя знакомая одна говорит. Ну а мама моя, короче, по – моему, была плохой журналисткой. Потому что Настоящая Журналистка – это Самая Злая Пи*да на этой планете. Я знаю, о чём говорю. Вы никогда не слышали о Спирохете из @chtung (!)?, [Ф] Ольге? Я их видел. И рукой даже мог потрогать при желании. Желания не было. Журналистки – Самые Злые Пи*ды на планете. Они никому не верят, вообще не боятся мужчин и пьют водку. Причём по своей собственной причине: от пива толстеют быстрее. Развести таких тёлок практически невозможно. Но моя пьяная мамочка рассказала вот такую вот историю. Я, Лариса Николаевна, всё очень вкратце, потому что речь сегодня не о моей маме – даже не обо мне. Но расскажу всё-таки. Действительно, вкратце. Сидит себе девушка Аня Богданова на работе, в редакции барнаульского какого-то там телевидения-газеты (я не знаю, честно. Не помню), а так как журналистка она плохая и хорошей темы найти может, а реализовать нет – сидит она себе за рабочим компьютером, в рабочее время по чатам разным общается. И нравится ей в одном из чатов какой-то человек. Такой себе инкогнито. Без фото. Но то, КАК пишет, ей ОЧЕНЬ нравится. Короче, тип этот, назовём его Геннaдий, прочухивает что-то Ане, что та собирает вещи, покупает на все деньги билет на самолёт и летит в Москву. И уже через несколько часов встречает этого Геннaдия. И оказывается этот Геннaдий совсем не таким, каким она себе его представляла. Геннaдий высокий, с огромной плешью, плохими зубами и в отвратительной рыночной одежде. Но он что-то говорит Ане, и та, открыв рот, слушает его теперь в реале. ЧТО, Лариса Николаевна, вы мне объясните, ЧТО??? должен протереть молодой симпатичной чиксе длинный, плешивый хрен, чтобы она его, открыв рот, слушала? А? Села с ним в Электричку до Влaдимира. В электричке он рассказывает ей, что он наёмный убийца. Что он работает на правительство. И что он не хочет, чтобы её видели с Ним рядом. А Аня всё это слушает. И (ВНИМАНИЕ!) верит. Я вообще… Я в шоке… Ну ладно. Дальше. Геннaдий оказывается никаким любовником: он тащит Аню в воняющий ссаниной и говном туалет электрички, где быстро, нетерпеливо сопя и плямкая ртом, пытается потыкать в неё своим вялым членом. А она, испытывая странную изумительную слабость и тошноту, стоит, упираясь ладонями в стену, и подмахивает Геннaдию. И после этого она его ещё полгода ждала. Одна. Знаете, почему? Потому что приехали они во Влaдимир, взялись за руки и пошли по улице. Курили одну сигарету на двоих, стоя на смотровой площадке возле какого-то монастыря и видя с огромной высоты немеряный кусок Влaдимирской области, за который заваливалось Солнце. Вечер. Геннaдий вдруг говорит, что ему пора. Что пусть выходит в этот же чат почаще. Что у него новое дело и что если он не выйдет на связь в течение двух недель, его больше нет. И уходит.

Аня Богданова ночует две ночи в гостинице. Потом у неё заканчиваются деньги. Вот что должно в голове происходить, а, Лариса Николаевна? Чтобы так делать, а? Вы же, вроде как, женщина… Может, вам понятнее? Потом Аня спит две ночи на улице. Потом едет в первое попавшееся агентство по недвижимости и говорит: «Я молодой специалист из Барнаула. Меня взяли на работу на местное рaдио. Редактором. Место – офигенное. Я не могу потерять эту работу. Но я потратила на дорогу сюда все деньги. А зарплата – только через три недели. Вы можете сдать мне квартиру в долг? Вот мой паспорт. Вот билет. Я, честное слово, не вру. Помогите, а?» И вот что там за кал в башке у этих местных риэлторов?.. Они ведь берут и сдают моей матери квартиру. Понимаете? Мама видит в этом знак. Типа огромные буквы в небе «Ничего Невозможного НЕТ!!!!» – и радуга в придачу. Идёт она на рaдио. И её берут редактором. Вот так, да… Тут у мамы вообще башню срывает. Она ждёт его в чате неделю. Две. Три. Месяц. Месяц и один день. Месяц и два дня. Тут моя мама – дура творогом набитая – думает, что Геннaдий погиб. Что его убили при исполнении, а она беременна. Тут я маме: «ЧТО???» А она: «Успокойся. Не тобой»… Это я так рассказываю. С интригой. Мама моя, конечно… хе-хе. Ей вообще пить нельзя. А ещё она рассказывать не умеет, помните? В общем, едет однажды она беременная из Владимира своего в Москву, идёт по своим делам и вдруг видит в отражении витрины, что по другой стороне улицы идёт Геннaдий и снимает её на маленькую видеокамеру. Нормально, да? В общем, чё-то он там с кем—то играл в такие игры, или чё-то они там спорили с кем-то, но вот так вот они с людьми поступали. Вернее, вся та на голову больная компания пыталась как-то там разводить людей, эмоциональный терроризм такой. И самое интересное – никто не вёлся. Один человек повёлся. Один. Моя мама. Это он ей потом, что ли, рассказал. Короче, родила мама девочку, назвала её Настей и продала какой-то тётке. А та тётка потом с ума сошла, порезала Настю ножом, а сама из окна выпрыгнула. Такая вот история. А уже потом мама встретила моего отца, родила меня, я вырос, переехал в Тюмень, военрук повёл нас в тир, и вот тут я встретил Володю. Володя тренировал чемпионов. Из его секции выходили чемпионы страны и Европы. Он заставлял нас часами держать в вытянутой руке гантель, превышающую вес пистолета в три раза. Зато потом оружие ложилось в руку, как в точно отлитую форму. Рукоять была продолжением руки, а ствол – глаз. Володя обещал мне профессиональный немецкий пистолет. Позвал как-то к себе в подсобку. В оружейную. Сделал мне первый минет. Мне только-только исполнилось четырнадцать. Мне понравилось. Ваш сын делал просто чумовые минеты. Он так, знаете, вовремя поглаживал анус в процессе, проводил языком с обеих сторон мошонки, а потом ненадолго брал её в рот целиком. Вот, пожалуйста. У меня даже встал, пока рассказывал… Офигенный… Талантливый был у вас сын, Лариса Николаевна. Был ведь. Потому что пока я с вами тут трепался, он, кажется, умер.

– Володя! Володя! ВОЛОДЯ!!!!!!

***

– Мам…

– Алло… Тима, ты?..

– Я… Мам… Я это…

– Тима, ты что пьяный?

– Мам… Ага… Я тут…

– Тима, давай проспись, а завтра перезвони. Ложись спать, сынок. Угля активированного выпей и ложись.

– Мам… Я тут ужасных вещей натворил… Я – сволочь, мама…

– Тимочка!.. Ты что, плачешь?

– Нет…

– Я же слышу – плачешь!..

– Да, мам…

– Ну что случилось, сынок?

– Всё так страшно… И не исправишь… Уже… Ничего не исправишь…

– Сынок. Ложись, поспи. Зайчик… Утро вечера мудренее… Сынок… Давай, утром вместе подумаем…

– Мама…

– Да, Тима?

– Прощай, мама…

Гудки отбоя и три часа ночи, горящие зелёным на электронном циферблате, завершают эту главу.

Глава Четвёртая. Звукозапись и Мыло

Диктофон 2. 14 апреля. Кафе на Дмитровке.

«…мне стесняться… Я вырос (а сначала родился!) в городе. Здесь. Я – Горожанин. Я дитя urban. Я не люблю копать картошку и не умею (и, наоборот). Я её жру в Маке в «фри» виде. И мне это нравится. Мне нравится пользоваться лифтом, мобильником, метро. Мне нравится бродить по заброшенным заводам и стройкам. Поэтому недостроенный завод может подарить мне неделю нереального ништа. Я буду дышать этим воняющим переработанными нефтепродуктами воздухом. Я хочу стирать свои трусы в стиральной машине с функцией «деликатная стирка» и двойным отжимом. Я хочу и буду есть из микроволновки. Сидеть в инете до рассвета и не высыпаться, и потому в 7 утра выпивать у метро банку энергетика пополам с сигаретой. Мне это не нравится. Ни х*я… Это не так называется… Я от этого кончаю от всего. Вот. Вот… Это правильнее всего звучит… И вот на меня смотрят, да… вот такие вот… Которые сигареты мне в ларьке продают… Или сдают мне комнату в Судаке летом… Ну, млин, или там в Ялте… Смотрят они на меня. На меня 35-летнего, в кедах, с крашеными волосами, в дырявых штанах, чё вот они думают, а?.. Они (максимум!) женились сразу после армии… Прикинь меня женатым? Да? А в армии? У них к моему возрасту дети уже взрослые. В институты поступают. Едут сюда. А я этих детей трахаю. И мне (Господи, прости меня грешника) – это нравится. И вот они смотрят на меня, такого вот довольного своим отражением в зеркале по утрам, и думают: