Меж двух орлов - Оксана Зиентек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно, словно почувствовав взгляд, жених повернулся. Мирося смутилась, словно ее только что поймали на воровстве. Но мужчина только весело улыбнулся, сразу словно помолодев лет на пять, и подмигнул. Мирося, смутившись, поспешила закрыться рукавом. Правда, успела еще заметить, что глаза у незнакомца синие-синие. Такого цвета, говорят, вода в дальнем заливе, куда река Вила свои воды несет.
Пока Мирося так рассуждала, мужчины успели договориться. Повинуясь хозяйскому знаку, забегали служанки, споро накрывая на стол. Запеченная дичь, квашеная капуста, моченые яблочки и, конечно, знаменитый барщ. Вся округа знала, что лучшего барща, чем при дворе пана Януша, не подают даже у самого князя.
Вот теперь разговор уже пошел безо всяких иносказаний. Мужчины быстро договорились и о свадьбе, и о размере приданого, и о сроках. Мирославе только и оставалось, что краснеть и бледнеть, слушая это все. Это было одновременно и похоже, и не похоже на другой пир, когда Марысю сговаривали с Ясновским. Там все было чинно и просто, но выглядело больше игрой. Там с самого начала знали все, зачем пожаловали гости и какой получат ответ.
Сейчас же, слушая разговоры мужчин, Мирося начинала понимать смысл всех этих обычаев. Вот оно, оказывается, как! Вроде, собрались, посидели, поговорили. А если не удалось договориться, то никому никакой обиды нет. Всегда можно сделать вид, что действительно о конях торг вели. Или еще о чем. Молодого жеребчика, кстати, ядзвины оставили. Сказали, в подарок.
А Миросе с женихом только по двору пройтись и дали. Даже поговорить толком не получилось. И теперь, когда гости уехали, Мирослава снова и снова возвращалась мысленно к их короткому разговору. И чувствовала себя при этом не шляхетной панной, а непроходимой дурой. Вот правду Марыська порой говорит: «Ты то ли блаженная, то ли прикидываешься».
Когда после сговора жених попросил разрешения поговорить немного с невестой, пан Януш только благосклонно махнул рукой: «Конечно, дело молодое. Только смотрите мне, чтобы со двора – ни ногой!».
Выходили чинно, жених, как и положено шляхетному пану, ручку подал. И только когда сходили с крутого крыльца, Мирося заметила, как едва заметно поморщился жених, ступая на правую ногу. Так и вышло, что пока они шли через двор, Мирося не на жениха смотрела, а приглядывалась к его походке.
– Что-то не так, панно Мирославо? – Не выдержав, спросил жених. Его слова смутили Миросю, неужели она так явно пялилась? Стыд какой!
– Простите, пане. – Ответила она, все так же не поднимая глаз. – А можно спросить, почему пана брат не хромает?
– А должен? – В голосе жениха звучало искреннее удивление. Мирося подняла глаза и убедилась, что слух ее не обманул. Лицо жениха выглядело озадаченным.
– Нет, наверное. – Мирося смутилась еще больше. – Но пан хромает, и паньский отец хромает… И все – на правую ногу. Я думала…
– Это не наследственное увечье. – Голос жениха звучал бесстрастно, так, словно он вдруг отгородился от Мироси глухой стеной. – Уверяю панну, наши дети не будут калеками.
– Ну что пан такое говорит! – Слабо запротестовала Мирослава, вспоминая рассказы няньки. Да, та так и говорила, что рождаются все ядзвины совершенно нормальными. – Я просто думала, что все яздвины служат по… вашим идолам.
– Ну, да. – жених намеренно (?) пропустил ее оговорку мимо ушей. – Кроме тех, кто служит вашему творцу. Только они, обычно, не живут среди наших.
– Их изгоняют? – Ахнула Мирослава.
– Зачем? Сами уходят. Не получается, знаете ли, панно, и нашим, и вашим служить. Вот и начинается: наши косятся, что раз вашему богу молится, значит, не наш. Ваши косятся, раз живет среди наших, то, вроде, и веры ему нет. Так что уходят, да.
– А паньский брат, значит, не ушел?
– Да что панне так дался наш Скирмут? – В голосе жениха зазвучала явная обида. – Я бы уступил брату, если панна просит, да не могу. Он женат.
– Да не нужен мне паньский брат! – Мирослава возмутилась. Вот ведь, придумает такое! – Я думала, раз у него копыта нет, то он – не поганин.
– Какого копыта?
– Ну-у, – разговор становился совсем уж странным, – раз не хромает, но, наверное, никакого?
– А почему панна решила, что копыто есть у меня?
– Нянька сказала, – Мирослава шептала совсем уже тихо, понимая, что что-то пошло не так. – У всех ядзвинов, кто своим богам поклоняется, вместо ноги – копыто. Ну, пан хромает, паньский отец хромает… И пан – ядзвин…
Она замолчала. Некоторое время пара стояла не дойдя всего несколько шагов до плетня, отделяющего двор от аптечного огородика пани Малгожаты, который Борута выбрал из-за слегка притеняющих его кустов калины. Мирося, похоже, не заметила, что они остановились. Так же, как не заметила, что лента в косе, кончик которой нервно теребили тонкие пальцы, развязалась и грозилась выпасть.
Некоторое время Борута смотрел на свою невесту. На ее пылающие щеки, на потупленный взор. На маленькие ручки, которые, как он уже знал, умеют ловко справляться с довольно крупной рыбой. Наконец-то он не выдержал и рассмеялся. Он хохотал и не мог остановиться. И даже недоумение в девичьих глазах не могло сбить охватившего его веселья.
– О-ой, не могу! Копы-ыта! Нянька сказала!
Борута смеялся, Мирославе больше всего хотелось провалиться сквозь землю, и никто из них не заметил, как в окне светлицы отодвинулась занавеска. Отодвинулась, и снова вернулась на место.
– Кажись, поладили. – Довольно сообщил пан Януш Сколоменду, осторожно прикрывая окно. Старейшина только кивнул. Похоже, их затея действительно удалась.
– Если пан считает меня такой глупой… – Мирося не договорила, пытаясь скрыть злые слезы. Это немного отрезвило мужчину.
– Прошу простить меня, панно Мирославо! – Борута усилием воли взял себя в руки. – Не хотел обидеть. Я знал, конечно, что про нас страшные сказки детям рассказывают, но не знал, что дети им верят.
– Я не дитя! – Тут же взвилась девушка. Мне шестнадцать скоро!
– Конечно, не дитя… – Мужчина изо
