Фабрика драконов - Джонатан Мэйберри

Эх, выцепить бы кого-нибудь из стаи этих громил-преследователей, затащить куда-нибудь на задворки и поубеждать, что исповедь для души — сплошное благо. Хотя сомневаюсь, что они осведомлены о происходящем больше того же Черча, да и не стоит возможная награда такого риска.

И я вместо этого срезал угол, выбрав для этой цели какую-то одноэтажку, через открытый подъезд которой выскочил на задний дворик и перемахнул несколько заборов (под одним мне чуть не отхватил ползада вспугнутый бультерьер). Дальше опять пошли проулки. Вот так, зигзагами, я и перемещался по западному Балтимору — один из немногочисленных белых парней, безбашенно рассекающий по криминогенному черному пригороду. Впрочем, вид у меня был достаточно безумный, к тому же я походил на копа — двойная смесь в одном флаконе, которую предпочитает обходить стороной каждый, невзирая на цвет кожи.

Еще через пару кварталов я перешел на шаг и дал какому-то тинейджеру пятьдесят баксов за его видавшую виды бейсболку. Пот, стекая ручейками, скапливался в обуви; рубашка льнула к телу, облепляя пристегнутый к наплечному ремню пистолет. Прохожие на улице сторожко косились, хотя можно поспорить, что никто из встречных палец о палец не ударил, чтобы сообщить куда следует о подозрительном — явно в бегах — типе, который, кстати, сам похож на копа.

Я зашел в какой-то магазинчик и купил себе сувенирную майку на пару размеров больше; сев на поребрик, какое-то время приводил ее в нужный вид, пока она не стала вконец замусоленной, с дырьями, и натянул ее, не снимая бейсболку. В косо сидящей кепчонке и мешковатой одежине, не стиранной, судя по виду, со времен президентства Клинтона, я уже вполне походил на бездомного. С каждым очередным поворотом за угол я все больше вживался в нужную роль: голова приопущена, ноги шаркают, чего-то там себе бормочет невесть по-каковски. В общем, ни дать ни взять бомж, идет и мелочь ищет. Где-то по пути я обзавелся парой подобных мне приятелей, и вместе мы углубились в западную часть города — туда, где уже никакой дэвэбэшник не выследит.

Спустя примерно полчаса я угнал машину и выехал на ней за город.

Глава 9

«Дека».

Суббота, 28 августа, 8.35.

Остаток времени на Часах вымирания:

99 часов 25 минут (время местное).

Отто с Сайрусом неспешно прогуливались по коридорам и залам «Деки», улыбаясь и учтиво кивая рабочим и инженерам. За исключением троих ученых в лаборатории (все трое индийцы), лица здесь встречались только белые, а происхождение было арийским. Иногда, в случае особой ценности работника, на чистоту его родословной делалась скидка. В конце концов, не так уж она и важна. Ведь если на то пошло, никому из здесь присутствующих — ни рабочим, ни лаборантам, ни охране, ни даже самим Отто и Сайрусу — жить в будущем, по сути, не придется; они лишь плечи, на которые встанет следующий эволюционный уровень человечества. Сайруса и Отто такое положение дел в принципе устраивало и даже вызывало блаженную радость; остальным догадываться об этом было попросту не дано.

— Ну как там, в Вилмингтоне? — поинтересовался Сайрус, когда они остановились на террасе, выходящей на зоосад.

Внизу находилось сорок отдельных вольеров и клеток, откуда доносились рыканье и трубные вопли животных. Во влажном воздухе испарения смешивались с сытным запахом земли, навоза и мускуса. Зоосад располагался на сотню метров ниже уровня аризонской пустыни, чем-то напоминая тропический дождевой лес.

— Русские сумели добыть информацию от некоего Гилпина — компьютерного фаната, в свое время работавшего на близнецов. Он подтвердил факт существования записей Хекеля.

— Он жив еще, этот Гилпин?

— Сомневаюсь. Информация начальника русской команды поступила считаные минуты назад. Тем не менее этот Гилпин смог предоставить подтверждение, что записи Хекеля действительно находятся в хранилище, именуемом «Глубокое железо», под Денвером.

Вид у Сайруса был определенно довольный.

— Что ж. Кто у нас там есть?

— В Денвере? Никого, но я выслал туда группу.

— Опять русских?

— Лучше уж они, чем кто-нибудь из наших, — пожал плечами Отто.

Оба наблюдали за животными. Вон совсем юный мамонт, отчаянно трубя, ударялся массивными шерстистыми плечами о толстые, как рельсы, прутья вольера. Вверху проплывала стая странствующих розовых голубей, исчезнувших в начале девятнадцатого века. Сайрус, облокотившись о перила балкона, смотрел, как работники с помощью лебедки и строп осторожно сгружают с электрокара усыпленную пещерную львицу. Ей было сделано экстракорпоральное оплодотворение; до этого же у нее дважды случался выкидыш. Теперь вот эмбриолог — один из индийцев — сказал, что проблема наконец решена: скорректирован ген, дающий неверную последовательность гормонов.

— Красавица, правда?

Отто лишь хмыкнул. Коррективная генетика его особо не привлекала: дорогое хобби, лишь отнимающее время и ресурсы от основной работы. У Сайруса же к ней была давняя страсть. Восстанавливать по крупицам прошлое, а затем улучшать его так, чтобы в жизнь выходила более сильная, продвинутая в плане эволюции особь.

— То же самое, должно быть, ощущает Бог, — повторял он как минимум три-четыре раза в неделю.

Отто в ответ помалкивал. В клетке по соседству сидел саблезубый тигр, созерцая работников с ледяным спокойствием. Даже на расстоянии Сайрус замечал в убийственной кошке что-то от своей дочери Гекаты. То же выражение глаз, то же нордическое терпение.

Он посмотрел на часы (не те, что указывают настоящее время, а те, которые были скорректированы с Часами вымирания). Глядя, как секунда за секундой идет обратный отсчет, Сайрус ощутил неизъяснимое, граничащее со счастьем блаженство.

Глава 10

Балтимор, Мэриленд.

Суббота, 28 августа, 8.45.

Остаток времени на Часах вымирания:

99 часов 15 минут.

Признаю, я испугался.

Физически мне, бывало, угрожали и более серьезные опасности — взять, черт возьми, хоть ту историю, что случилась пару дней назад. Но тогда было иное. А вот сейчас, сидя за рулем, я замандражил не на шутку, поскольку ДВБ — этот чертов Департамент внутренней безопасности — всерьез домогается меня арестовать. Причем если прежде на это не было особых оснований, то теперь они наверняка появились. Наверное, зря я так грубо обставил свой отход.

Разумеется, Черч правильно предостерег, чтобы я им не давался, но, похоже, из-за того, что эти ребята попытались совершить арест на могиле Хелен — священном для меня месте, — я дал рукам лишнюю волю. Кинься они где-нибудь на стоянке возле дома, глядишь, отделались бы парой фингалов. А теперь — я в этом был уверен — как минимум двое из них угодили в больницу, а остальные еще несколько дней будут ходить с кровоподтеками в пол-лица, в память о встрече с Джо Леджером, самым старым пацаном на свете. Думая об этом, я не забывал то и дело закладывать петли и повороты, вновь и вновь проверяя, что по моему следу никто не идет.

Мой лучший друг Руди Санчес (с ним и Хелен мы от души хохмили, пока она не покончила с собой) на протяжении многих лет внушал мне, чтобы я контролировал свои мальчишеские выплески. Он их называет рефлекторными откликами на негативную стимуляцию. И где только понахватался таких терминов?

Шеф полагает, что я горяч, да зряч; вон и ребята из команды тоже считают, будто я ввязываюсь в драку, лишь хорошенько все взвесив; но Руди-то знает правду. И как я впаливался по горячности невесть сколько раз, и что мозолей, на которые давить не следует, у меня хоть отбавляй.

Скажем, на неуважение к Хелен — пусть даже от тех, кто про нее никогда и не слыхал, — я реагирую весьма болезненно. И если бы они на меня наехали жестче, я бы, видимо, вовсе отвязался на них по полной. Впрочем, о многом теперь остается только гадать.

Я стиснул руль так, что костяшки побелели, и чем больше задумывался, тем сильнее меня вместо страха разбирал гнев. Впрочем, обе эти эмоции были сейчас некстати. И без того их уже куча вроде мусорной.

Вынув сотовый, я попытался набрать Руди, но тот не отозвался.

— Зар-раза, — глухо прорычал я и кинул трубку на сиденье.

И продолжил мчаться фактически в никуда.

Глава 11

Хеврон, Луизиана.

Суббота, 28 августа, 8.55.

Остаток времени на Часах вымирания:

99 часов 5 минут.

Раввин Шейнер хотя и был в летах, но оставался улыбчивым, а его глаза по-прежнему сохраняли ярко-зеленый цвет. Правда, сейчас, идя бок о бок со своим племянником Давидом Мейером, рабби держался непривычно напряженно, а в глазах у него читалась нешуточная тревога; они даже как-то потемнели.