Злой гений Нью-Йорка - Стивен Ван Дайн

Стивен Ван Дайн

Злой гений Нью-Йорка

Земля представляет собой некий храм, где постоянно происходит таинственное действо, зачастую по-детски глупое и смехотворное, но по сути своей поистине ужасающее.

Глава I

«Кто малиновку убил?»

Суббота, 2 апреля, полдень

Из всех уголовных дел, в которых неофициальным следователем выступал Фило Вэнс, самым зловещим, странным, непостижимым и, разумеется, самым ужасным явилось то, которое последовало за убийством Джулии и Ады Грин. Кошмарные события в особняке семейства Грин разразились в декабре, а после рождественских праздников Вэнс отправился в Швейцарию – кататься на горных лыжах. В Нью-Йорк он вернулся лишь в феврале и все свободное время посвятил литературе. Фило уже давно мечтал перевести основные работы Менандра, которые были обнаружены среди древних папирусов еще в начале века. Итак, вот уже целый месяц он занимался старинными рукописями, усердно отдаваясь весьма неблагодарному труду переводчика.

Я не берусь судить о том, довел бы он до конца свой замысел или нет, но работа его прервалась самым неожиданным образом…

В расследовании очередного дела Вэнс выступил в роли консультанта окружного прокурора Нью-Йорка, господина Джона Маркхэма, и случай этот сразу же окрестили «Убийством Епископа». Такая страсть присваивать «имена» всем знаменитым преступлениям идет у нас, наверное, от журналистов, однако в данном случае название было подобрано неверно. Ничего церковного или духовного в этом омерзительном происшествии не наблюдалось. Следует отметить также, что в те дни вся округа начала зачитываться детскими стишками, известными как сборник «Песенок Матушки Гусыни», и занимались этим жители города, будучи охвачены каким-то мрачным предчувствием и страхом. Насколько мне известно, ни на какого епископа там даже и намека не было. Тем не менее само слово «епископ» оказалось вполне уместным, поскольку именно оно явилось прозвищем убийцы, который и использовал его в своих грязных целях. Впоследствии все вышло так, что именно это слово помогло Вэнсу объяснить все случившееся, после чего страшное дело об отвратительных убийствах можно было считать закрытым.

Жуткие и на первый взгляд не связанные между собой события, полностью вытеснившие из головы Вэнса все мысли о Менандре, начали происходить утром второго апреля, почти пять месяцев спустя после того, как были застрелены Джулия и Ада Грин. Стоял один из тех чудесных весенних деньков, когда погода действительно радует жителей Нью-Йорка. Шел уже двенадцатый час, но Фило только начал неспешно завтракать в своем маленьком садике, разбитом на крыше дома, на 38-й улице в восточной части города. Вэнс, как правило, работал или просто читал допоздна, а потому никогда не вставал слишком рано. Он удобно расположился в мягком кресле, поставив завтрак на низенький столик, стоявший рядом с ним, и теперь уныло разглядывал верхушки деревьев на заднем дворике.

Я прекрасно понимал, что` в тот момент происходило в его голове. Вэнс взял привычку каждой весной отправляться в путешествие во Францию. Он очень скоро пришел к тому же выводу, что и Джордж Мур в свое время: Париж и май неразделимы. Правда, большое количество быстро разбогатевших выскочек-американцев в послевоенном Париже сильно портили впечатления Фило от ежегодных вояжей. Именно поэтому буквально за день до описываемых событий Вэнс сообщил мне, что на этот раз мы на лето остаемся в Нью-Йорке.

Мы дружим с Вэнсом уже многие годы. Все это время я считался его юрисконсультом, финансовым распорядителем, агентом и компаньоном в одном лице. Я закрыл свою адвокатскую контору «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн», доставшуюся мне в наследство от отца, и полностью посвятил себя интересам друга. Между прочим, работать на него в новой должности оказалось для меня куда приятнее, чем выполнять обязанности поверенного в душном кабинете. К тому же, несмотря на то что моя собственная холостяцкая квартира располагалась в гостинице в западной части города, большую часть времени я проводил в доме Фило.

В тот день я приехал к Вэнсу пораньше, еще до того, как он встал. Разобравшись с утренней почтой и срочными документами, я, покуривая трубку, ждал, когда он закончит свой завтрак.

– Видите ли, в чем дело, Ван, – начал он без всяких эмоций в голосе, – перспектива провести весну и лето в Нью-Йорке не вызывает у меня восхищения. Это совсем не романтично, и нам, скорее всего, предстоит чертовская скука. И все же это лучше, чем путешествовать по Европе, рискуя быть сметенными плебейскими полчищами туристов… Это сильно расстроило бы меня.

Тогда он еще и не подозревал, какие сумасшедшие деньки в ближайшем будущем уготованы ему судьбой. А если бы и знал, тогда даже довоенный Париж весной не смог бы заманить его в свои сети. Ненасытный ум моего приятеля постоянно требовал все новых запутанных дел. И в то утро, когда он спокойно разговаривал со мной, его уже поджидала весьма странная и удивительная загадка, которая впоследствии захватила лучшие умы страны и войдет в анналы криминалистики.

Едва Вэнс успел налить себе вторую чашечку кофе, как в дверях появился Карри – пожилой дворецкий-англичанин с переносным телефоном в руке.

– Вам звонит Маркхэм, сэр, – извиняющимся тоном доложил он. – У него был весьма взволнованный голос, и я позволил себе сказать, что вы дома.

Слуга присоединил шнур телефона к розетке над плинтусом и поставил аппарат на столик.

– Хорошо, Карри, – буркнул Вэнс и снял трубку. – Хоть какое-то разнообразие в этой монотонной жизни. – Затем он обратился к Маркхэму: – Старина, вы вообще когда-нибудь спите? Или вы просто истосковались по моему голосу и мечтаете услышать его?

Но уже в следующий миг он оставил шутливый тон, и взгляд его стал сосредоточенным. Лицо Вэнса, отличающееся удивительно правильными чертами, в общем, можно было отнести к нордическому типу: серые, широко поставленные глаза, тонкий орлиный нос, закругленный подбородок. И только тонкие губы, придававшие ему несколько жестокий вид, выдавали в нем жителя Средиземноморья. Вэнс не отличался красотой, тем не менее не был лишен привлекательности. Его внешность говорила о том, что он по своей природе мыслитель и затворник, и это создавало некий барьер в его общении с другими людьми.

Хотя Вэнс умел сдерживать свои эмоции, я все же безошибочно определил: все то, что ему говорил в то утро Маркхэм, сильно взволновало его. Он чуть нахмурился, но в глазах у него читался неподдельный интерес к услышанному. Время от времени он даже выкрикивал отдельные слова, свидетельствующие о его возбуждении: «Потрясающе!», «Удивительно!», «Невероятно!» После нескольких минут такого разговора мне стало ясно, что какая-то новость полностью захватила его сознание.

– Непременно! – воскликнул он. – Я не променял бы это ни на какие комедии Менандра… Ну, это же просто безумие какое-то… Я только оденусь, как подобает… До встречи.

Фило положил трубку и позвонил в колокольчик, вызывая Карри.

– Приготовьте мне серый костюм из твида, – велел он, – темный галстук и черную шляпу.

Отдав эти приказания, он вернулся к своему омлету. Через несколько секунд Вэнс бросил на меня вопросительный взгляд и поинтересовался:

– А что вы знаете о стрельбе из лука?

Надо сказать, что об этом виде спорта мне как раз известно очень мало. Я знаю лишь то, что спортсмены стреляют из своих луков по мишеням на специальном стрельбище. В этом я тут же и признался своему другу.

– Да, не густо, – констатировал Вэнс, закуривая сигарету. – Я и сам в этом деле не мастак, хотя в свое время даже немного попрактиковался в Оксфорде. Не слишком захватывающее занятие – гораздо скучнее гольфа и ничуть не сложнее.

Помолчав немного, он продолжил:

– Вот что, Ван, приятель, принесите-ка мне из библиотеки том доктора Элмера о стрельбе из лука.

Я достал для него книгу, и в течение последующих тридцати минут он увлеченно листал ее, останавливаясь на тех главах, где описывались состязания по стрельбе, клубы стрелков, а также перечислялись самые известные спортсмены Америки. Наконец, он откинулся на спинку кресла, и стало ясно, что он нашел то, что искал, и теперь что-то сосредоточенно обдумывал.

– Это просто безумие какое-то, Ван, – произнес он, глядя куда-то вдаль. – Средневековая трагедия в современном Нью-Йорке! Нет, никто сейчас, конечно, не носит кожаных штанов и камзолов, и все-таки… Боже мой! Нет-нет, видимо, так на меня повлияли эти невероятные новости, сообщенные Маркхэмом…

Он вернулся к своему кофе, но я видел, что новости полностью завладели его сознанием.

– Сделайте мне еще одолжение, Ван, – снова заговорил он. – Принесите, пожалуйста, словарь немецкого языка и сборник стихотворений из коллекции Бэртона Стивенсона.

Когда я принес ему нужные книги, он открыл словарь, нашел одно-единственное слово и, захлопнув том, отложил его в сторону: