Уйти, чтобы вернуться - Борис Пшеничный

Пшеничный Борис

Уйти, чтобы вернуться

Борис Николаевич Пшеничный

УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ

Кажется, здесь... Вход был прямо с тротуара, его пробили, видимо, много позднее, чем построили здание, и издали он напоминал пустую нишу для рекламных щитов. Одна только наспех привинченная дверная ручка давала понять, что здесь вход... Марио еще раз осмотрел дверь и стену - никакой вывески, и тем не менее он решил войти.

Крохотная прихожая отгородила его от уличного шума. Под потолком лениво помигивала неоновая лампа. Чем-то пахло - не то сыростью, не то затхлостью, а скорее - тем и другим вместе. Наверняка помещение не проветривалось, и не похоже, чтобы сюда часто заходили люди.

Марно стоял, все еще сомневаясь, туда ли попал и стоит ли толкаться в следующую дверь. Он так долго искал работу, что потерял всякую надежду, и не хотел услышать очередной отказ, лучше уж сразу повернуться и уйти. Да и едва ли это та контора, где могут чтото предложить. Может, вообще его дурачат и адрес дали какой попало, наугад, лишь бы что написать... Иди же! - подтолкнул он себя. В конце концов ничего страшного, если не туда занесло. Извинится, покажет эту вот записку, которую всучил ему в сквере какой-то тип.

- Что вы там застряли, проходите! - услышал он слабый, но требовательный голос из-за двери.

Комнату, такую же тесную, что и прихожая, заполняли канцелярский стол и два полукресла, и это все, никакой другой мебели. Он, пожалуй, не сразу обратил бы внимание на более чем скромную обстановку, встреть его хозяин офиса. Но тот стоял спиной у единственного окна, задрапированного тяжелой бордовой тканью. Странная манера встречать посетителей!

Ему можно было дать лет семьдесят или даже больше. Субтильность обычно скрадывает годы, а тут тощая фигура старца. Обширная лысина сползала с макушки на затылок. На фоне окна слегка просвечивали хрящи ушей - единственное, что молодило его, - как у девушки.

- Еще минута, и вы бы меня не застали. - Мужчина повел острым плечом, но не повернулся.

- Я уложился, тут написано: с двух до трех. Трех еще нет.

- Кто передал записку, заметили?

- Сунул в руку и испарился, я опомниться не успел. Чернявый такой, с полгода у парикмахера не был. В темном свитере, левый рукав потерт - это от баранки, должно быть, в машине и спит.

- Стоп, стоп! - Спина наконец повернулась. В Марио уперся бесстрастный птичий взгляд. - Опомниться не успели, а рисуете полный портрет.

- Когда вот так, на улице, тебе что-то суют, приходится смотреть в оба.

- И все же... Сразу, говорите, ушел?

- Испарился, только губой шлепнул. Ну и губы...

- Похоже. Так что губы?

- Верхняя - узкая, шнурочком, нижняя висит на подбородке. Челюсть утюгом вперед. Горилла краше.

- Ну, это вы слишком. Насколько я знаю, он даже пользуется успехом у женщин. - Хозяин офиса с возрастающим интересом смотрел на посетителя. - Память прямо-таки фотографическая. Охотно взял бы вас к себе. Итак, вы ищете работу?

Вот именно, в самую точку. Угадал, лысый черт. Марио переступил с ноги на ногу. Выходит, его здесь знают. Возможно, за ним присматривали. Как это он ничего не заметил.

Человек с птичьим взглядом не стал ждать ответа.

- Если не возражаете, - сказал он, - встретимся завтра. Здесь же, с двух до трех. Постарайтесь не опоздать.

Марио затосковал. Почему завтра, а не сегодня? Надо понимать, ему ничего пока предложить не могут. К чему тогда эти смотрины? С таким же успехом они насмотрелись бы друг на друга завтра.

Надежда на работу тонула в глубоком омуте. Птичий взгляд уловил скачок в настроении посетителя, но истолковал по-своему.

- Разумеется, эти два дня будут оплачены.

Надежда вынырнула.

- А насчет того малого, с запиской, вы напрасно так. Не красавец, верно, но и не монстр. Временами он бывает даже симпатичен...

На следующий день Марио не стал искушать судьбу. Не надеясь на муниципальный транспорт, он задолго до срока подобрался поближе к кварталу, где находился офис, и теперь отсиживался в кафе за пустым столиком. Голод вызывает злость, ожидание - беспокойство. Безотчетное злое беспокойство овладело им еще утром и сейчас накатывало тяжелыми штормовыми волнами, справляться с которыми становилось все труднее. Газета, оставленная кем-то на столике, раздражала - ломким шуршанием, жирным скопищем букв, которые никак не складывались в слова, а слова в предложения. Пробовал отвлечься за счет посетителей - те испуганно ежились, встретив его взгляд... С противоположной стороны улицы прямо в окна кафе смотрело табло электрочасов, тем не менее он то и дело поглядывал на свои и даже потревожил соседа, заставив его доставать из-под живота допотопного карманного "швейцарца" и подслеповатыми глазами рассматривать циферблат.

Нет, он не боялся опоздать и не торопил время. Скорее наоборот - страшился той минуты, когда нужно будет встать и идти. Это было ожидание приговоренного: оставшиеся минуты тянутся страшно медленно, а когда они истекут - конец. Знать бы, кто и к чему его приговорил. В поисках работы он обошел чуть ли не все городские конторы, и везде ему откровенно говорили "нет". Теперь же его выслеживают, странным образом назначают встречу, а когда он приходит, - напускают еще большего тумана. Он и сейчас понятия не имеет, что ему могут предложить и предложат либольно уж подозрительно все. Не нравились ему ни отвисшая губа, ни птичий взгляд, ни сам затхлый офис. Ровно в два он покинул кафе, пересек улицу и пошел по тротуару до перекрестка. Там нужно было повернуть за угол, чтобы почти сразу выйти к знакомой двери. И он повернул, вышел, однако двери не увидел. Проем в стене закрывала реклама: с щита на всю улицу улыбалась шикарная красотка с пуделем на руках. Казалось, и пудель улыбался, приглашая посетить салон собачьего сервиса.

...облезлый рыжий пес рылся в мусорной куче, беспокойно озираясь и вздрагивая при каждом громком звуке. С поджатым хвостом и приспущенным задом он походил на гиену, а когда оглядывался, глаза его пылали сухим огнем, как у затравленного зверя. Временами он извлекал из груды хлама что-нибудь съедобное или промасленную бумагу и жадно сглатывал. "Эй, мальчик, покорми собаку. - Обросший мужчина достал из полуоборванного кармана пальто мятую булку, переломил ее и половинку вложил в руку Марно. - Иди же, видишь, какая голодная". Марио сделал несколько шагов и остановился. Заметив его, пес насторожился, перестал жевать. Из пасти нелепо торчал клочок бумаги. "Иди, ступай, не бойся", - подстегивал мужчина пропитым хриплым голосом. Марио вытянул руку с куском булки и так продвигался к влажной пасти. "Смелей, мальчик, она не кусается". Ему оставалось сделать два-три шага, когда рыжее пятно метнулось навстречу. Последнее, что он помнил, - хриплый хохот уходящего со свалки мужчины... Очнулся он в больнице от острой боли укола. Потом были еще уколы, много уколов...