Прекрасны лица спящих - Владимир Курносенко

Курносенко Владимир

Прекрасны лица спящих

Владимир Курносенко

Прекрасны лица спящих

Повесть

Она за десять тысяч ли отсюда

Горит в тоске по ней душа моя.

Но с наступленьем ночи в сновиденье

Она ко мне приходит...

И украдкой

Садится к изголовью моему.

И ждет,

Пока не посветлеет небо.

Было утро, часов десять; Чупахин стоял в очереди в табачный киоск.

Пахло сыростью, захолоделой грязцой из асфальтных трещин, шуршали переливчато шины за остановкой, и, зависая, медленно спускалась к земле предрассветная еще тумановая морось.

Была одна из тех лениво-сонных пауз во времени, застопоривание его, обессилевшее полузияние, когда представляешь себе, что там, наверху, в горне-небесной кинобудке, только что открутили бобину отсмотренной кинопленки, а новую, очередную, заряжают - не торопятся в аппарат.

- Аы-уы-ы-у... - возник, разбух и ударил, приблизясь, по ушам Чупахина утробно-звериный вопль и, долетом, через мгновенье, подирая по коже, оухр-л... прст-а-х-х... - захлебнулся в себе.

Точно прорвался в этой вымолчке. Точно не устерегли.

До переезда в Придольск Чупахин отлежал довольно долго в нервном отделении, и соседом по палате был у него паренек-эпилептик "по направлению военкомата". Поэтому он узнал и рык, и, когда пришел в себя, страшную неправдоподобную дугу, которой, фыркая и сотрясаясь продольной дрожью, выгибалась от затылка до пят маленькая замурзанного вида женщина.

Добежав, он присел на корточки, отворотил на сторону синее брызгающее слюной лицо, а красные, елозящие по асфальту ручки, соединив, осторожно придавил коленом. В "скорую", было похоже, звонили, а помогать Чупахину держать сверху заляпанные грязью боты - вызвался добровольцем некий нетрезвый мужичонка в желтой спортивной шапочке.

Вокруг их группы, расположившейся посреди приларьковой площадочки, на некотором гигиеническом, впрочем, отдалении, росла, тучнела и заряжалась альтруистической активностью толпа любопытных.

Зараздавались советы. Кто велел Чупахину не держать голову несчастной "в мокре", кто требовал "одеть в обрат" слетевший от усердий Шапочки "штиблет": в обрат на босую ногу...

Шапочка, подмигивая Чупахину, снисходительно ухмылялся, мотал - во, дескать, дают! - оранжево-грязным помпоном на коротком черенке, а Чупахин дальше больше жалел, что опять, в очередной раз влез в пустое дело, и по мере того, как светлел на глазах лик поверженной и ровней становилось ее дыхание, меньше и меньше сочувствовал чужой беде.

Уже нос его обонял жуткий кисло-сладкий смрад немытого человечьего тела, уж ладоням его... Встать, расправить-распрямить занемевшие стегна и, никому ничего не объясняя, покинуть арену подальше от греха!

Так бы он и сделал, скорее всего, но не успел: легкая, окликающая рука раз и еще коснулась его плеча. Пока не догадываясь, что происходит, он лишь заметил, что Шапочка оставил свое дело и, дурацки (с восхищением) улыбаясь, охлапывает запачканные штаны. Оборотившись же через плечо вверх, встретил взгляд женщины, да...

После, когда, машинально бросив тоже "объект" без дальнейшего попечения, разогнулся из положения кенгуру, по шевелившимся губам он понял: женщина что-то говорит в придачу, а он не слышит и не постигает ее слов.

Вокруг опять все уже шумело и восклицало, и мало-помалу он стал догадываться: эти глаза, эта женщина - доктор, врач, вероятно, "скорой помощи", а что это у нее поясок на халате перекрутился, это красный фонендоскоп у нее...

"Бра-атцы..." - всплыло в сознанье Чупахина одно из произнесенных слов.

Глуховато-низким, певучим, потрясающе женственным контральто.

Со стороны проезжей части выворачивала между тем белая, в розовых крестах машина. Сосредоточенно-кропотливое насекомое - передними, затем задними колесами она перевалила бордюр, с места газанула по дуге, по полукружию ларьковому и, вырулив с размашисто-щегольской точностью, встала как вкопанная в какой-нибудь пяди от недвижимой бомжихиной ладошки.

Ныне, когда припадок остался позади, когда разошлись и прояснели сомкнув-шиеся над ее душою воды, это оказалась молодая, лет двадцати шести деваха, пухлогубая, круглолицая и когда-то, верно, хорошенькая, а теперь вот безнадежно павшая, жалкая и ненужная никому. И все же - так и укололо Чупахина в сердце - как доверчиво к миру, как, в сущности, прекрасно она спала!

Из задника вылез серый с заплаткою носилочный "язык", пожилой хмуроватый шофер с помощью все того же Шапочки перебросили на него спящую с земли, и тот, заполучив едово, медленно втянулся в утробу.

Хрястнули задняя и, раз-два, передние дверцы, и "скорая", пыхнув на прощанье ядовито-черным дымком, увезла злосчастную жертву социума в неизвестном Чупахину направлении.

"Бра-атцы, вы правильно все..." - услышал он опять негромкий, похожий на подтаявший сугроб голос.

И он, Чупахин, усмехнулся, кивнул про себя блеснувшей было в ответ мысли и, позабыв, для чего был здесь, отправился восвояси, домой.

"Я люблю женщин за то, что они соответственное имеют строение моей нежности..." - обронил как-то один русский классик XVIII века.

И - хорошо же! То есть, обронил он.

Умри Чупахин - лучше не выразить. Именно что "соответственное"! В самую точь-в-точь.

Неся и оберегая в себе свежее послевкусие высколыхнутой этой "нежности", Чупахин шел теперь домой шаркающей после болезни походкой, и в мыслях у него было по-забытому легко и вольно, как до обидного редко уже бывало со времен молодости.

Денек был, как сказано, тусклый, промозгло-влажный, сентябрьский, но багрец и золото кленов, каштанов и рябин в сквере по дороге и сорокалетних вдоль тротуара лип слабо светились сквозь всю эту хмурь, наподобие улыбки выплакавшегося наконец человека.

А что, если и рискнуть ему, Чупахину? Не получится - эка беда! Мало у него не получалось разве?

Придумывали же себе люди с тоски кто Колобка, кто Буратино, а кто и Галатею какую-нибудь...

"Сожженные в преоперационных помывах руки..." А? Заметил же вот, успел в оглушении даже своем.

А вдруг да удастся? Вдруг повезет?!

Коли вот не дал бог старику со старухой внучека, раз-де не обнаружилось у стареющего папы Карло сынка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

* * *

Несчастный! О, не узнавай,

Кто ты.

Чупахин жил в Придольске четвертый месяц, один, никого не зная и, честно сказать, не сильно желая кого-то узнавать. Жил он - если разуметь средства к существованию - тем, что отщипывал понемножку от суммы-разницы, оставшейся после купли и продажи квартир.

После кончины отца, а затем и матери он обратил в у. е. трехкомнатную в родном Яминске, а здесь, на чужбине, через фирму приобрел однокомнатную (в центре).

Кое-как расставив и рассовав контейнерные вещи на новом месте, повел он, Чупахин, жизнь праздную, нерабочую, ленивую и малословную, утешая еще живую нечистую совесть тем, что отмеренный врачами "срок реабилитации" после стационара был во времени недозавершен.

Психотерапевт, в частности, советовал "поменьше заниматься самоанализом да самобичеванием", а искать вокруг позитив, обращать интерес на всякие целительные мелочи.

- С каждой травинки по росинке! - напутствовал он Чупахина в тихой и даже где-то задушевной своей манере.

Вот и гулял Чупахин по свежему, не искореженному воспоминаньями городу, старорусскому небольшому городочку, вот и поглядывал без торопливости на зеленые еще его дерева да птичек, а то и, вприщур, на придольских уцокивающих мимо дамочек.

Ходил он, понятно, и в библиотеку неподалеку, ночами или, наоборот, с утра включал родительский телевизор, а случись почуять в теле энтузиазм, свершал предрассветные оздоровительные пробежки, с удовольствием плавая затем в местной довольно значительной реке Доле.

О будущем думал безбоязненно: что будет, то и будет! Довольно, дескать, и забот дня сего. Подспудно ожидал, видимо, знака, толчка извне, сигнала, что ли, когда понадобится "проснуться", активизироваться и с присущей ему туповатой добросовестностью "взяться за дело".

И вот не этого ли рода вещь и случилась нынче-то у табачных ларьков?!

Дома он помыл с мылом припахивающие бомжихой руки, переоделся и, подсев к телефону, впервые за придольскую подпольную жизнь произвел - пускай пока

так - нечто наподобие выхода в свет, попытку приступания "к делу" попробовал выяснить месторасположение городской станции скорой медицинской помощи.

Тем паче, что в глубине души не верил, что попытка может оказаться удачной.

* * *

Великолепно! Великолепно!

Княжеский двор. Великая пляска.

Лучший плясун выходит вперед.

Дверь с обозначеньем учреждения на табличке была заперта, и для попаданья в здание потребовалось идти сквозь пристроенный к нему гараж.