Очерки, статьи - Эрнест Хемингуэй

Эрнест Хемингуэй

Очерки, статьи

Мэр, который любит спорт

Мэр Чёрч — большой любитель разных спортивных состязаний. Он ярый поклонник бокса, хоккея и других мужских видов спорта. Его милость — покровитель всех спортивных событий, которые привлекают потенциальных избирателей. Если бы на игру в прятки, чехарду и крестики-нолики приходили смотреть люди, которым по возрасту уже можно голосовать, мэр бы обязательно присутствовал. Но в связи с юным возрастом участников соревнований мэр вынужден воздерживаться от посещения вышеперечисленных мероприятий.

Прошлым вечером мэр и я присутствовали на встрече боксеров в Мэсси-Холл (Торонто). Нет, мы не вместе туда пришли, просто мы оба там оказались.

Появление мэра было впечатляющим. Он вошел, остановился и принялся кивать головой друзьям и просто знакомым лицам.

— Кто это? — спросил мой сосед.

— Это мэр, — ответил я.

— Так его! — выкрикнул мой сосед.

Мэру очень нравился поединок. Он успел пожать руки всем окружающим. Кажется, он не заметил, как бой прекратился, поскольку продолжал пожимать руки, когда звонок возвестил о конце раунда.

В перерыве между двумя раундами мэр встал и оглядел толпу.

— Что он делает? Считает зрителей? — спросил сосед.

— Нет, — сказал я. — Он дает возможность любящим спорт горожанам посмотреть на своего любящего спорт мэра.

— Так его! — грубо выкрикнул мой сосед.

В течение следующих двух раундов мэр заметил еще нескольких знакомых в толпе и всем им помахал. Кроме того, он пожал руку каждому военному в форме, некоторым по два и даже по три раза, — для верности.

В следующем раунде сильно побили Скотти Лиснера. Мэр ни разу не взглянул на ринг, но аплодировал громко — вместе с толпой.

Он повернулся направо и спросил:

— Лиснер побеждает, так ведь?

Сосед посмотрел на него с сочувствием.

— Я думал, что Лиснер лучше дерется, — сказал мэр. Он был удовлетворен разговором и принялся смотреть по сторонам в поисках кого-нибудь, кому еще не пожал руку.

В конце боя рефери посовещался с судьями и поднял руку противника Лиснера в знак победы. Мэр встал.

— Я рад, что Лиснер победил! — с энтузиазмом заметил он.

— А это точно мэр? — спросил мой сосед.

— Да, это его милость, наш мэр, любитель спорта, — ответил я.

— Так его! — завопил мой сосед шальным голосом.

Судя по всему, последний раунд понравился мэру больше всего. Конечно, он его не смотрел, зато он нашел еще нескольких человек, которым он до сих пор не пожал руки; к тому же ему очень нравилось свистеть и восторженно кричать. Иногда по невнимательности мэр начинал свистеть, когда все радовались, но он всегда инстинктивно исправлялся. Он умел переправлять свист на крик так легко и непринужденно, как переключают передачи «форда».

Когда бой закончился, мэр машинально произнес: «Все свободны» и бросился к своей машине, по привычке считая, что он на заседании городского совета.

Хоккей мэр любит так же сильно, как и бокс. Если бы на блошиные бега, или шведский пинокль, или на австралийское метание бумерангов ходили избиратели, полагаю, мэр сидел бы в первом ряду. Потому что мэр очень любит спорт.

Дикий Запад: Чикаго

Еженедельник «Торонто стар»

6 ноября 1920

У Канады никогда не было Дикого Запада. Возможно потому, что как только кто-нибудь переходил границу и начинал вести себя по-дикозападному, конная полиция северо-западного округа спокойно и решительно отправляла его туда, где он никому не сможет причинить вреда.

Дикий Запад был у Штатов. Был не хуже, чем показывают в фильмах. С картами, игрой в кости, настежь раскрытыми городами, врагами-индейцами, красным глазом, мошенниками в сюртуках, вечным плохим Билли Хартом, явными и неявными убийствами и прочими жизнеутверждающими вещами.

Там, где раньше валялись в пыли убитые краснокожие, теперь топчутся по той же пыли коммивояжеры.

Там, где раньше бродили лоси, теперь бродят члены Благотворительного и покровительствующего ордена лосей, вместе с масонами и остальными благотворителями. Таким образом, слова остаются, а смысл меняется.

Но Дикий Запад никуда не исчез. Он просто переехал. Сейчас он располагается на юго-западном берегу озера Мичиган, и плохие парни теперь катаются среди закоптелых джунглей из зданий, которые зовутся Чикаго.

Каждый год какой-нибудь член Конгресса или сенатор поднимается и зачитывает доклад, что за прошедший год двадцать два — двадцать семь американских граждан были убиты в Мехико. Все конгрессмены как один содрогаются от ужаса. Мехико — явно плохое место: «С этим нужно что-то делать. Так дальше продолжаться не может. Определенно нужно предпринять какие-то шаги».

Однако в Чикаго только за период с января по ноябрь этого года было совершено сто пятьдесят убийств. Если на десять месяцев приходится сто пятьдесят убийств, то получается... по одному убийству на каждые сорок восемь часов!

Быть может, это и не рекорд по сравнению с шахтерскими юродами Невады, где хвастаются, что регулярно убивают по человеку на завтрак. Впрочем, некоторые из этих завтраков сервированы заодно шерифом и его помощником, готовыми спровадить плохих парней куда подальше.

В Чикаго не считаются убийства, совершенные полицейскими. Если учитывать и вклад полиции, то будет точнее сказать, что в Чикаго убивают каждый день.

Предполагается, что Чикаго — «сухой» город. Но если кто готов заплатить двадцать долларов за кварту виски, он получит все, что хочет. В первые дни ужесточения «сухого закона» большая часть контрабандного виски доставлялась из Канады. Торговцы просто побоялись перевозить те огромные запасы, что были на Юге.

Теперь же у большинства виски на этикетке стоит надпись «Кентукки». Канадское стоит слишком дорого, а американского стало слишком много.

После небольшого перерыва азартные игры снова процветают. Конечно, в каждом городе есть такие игры, которые продолжаются, несмотря на все усилия полиции. Они не нуждаются ни в какой автоматике и проводятся где угодно. Когда полиция, например, устраивает облаву на игроков в кости, все, что им нужно, это подержать двери, пока остальные сгребут деньги в сумку из оленьей кожи и выкинут кости в окно — и все, никаких улик.

Если планируете покрутить колесо рулетки, то вам совершенно необходимо лишь одно — защита от полиции. Нельзя просто спрятать рулетку или выбросить в окно. Она дорогая, громоздкая и тяжелая. Поэтому прежде чем раскрутить рулетку, в притоне должны быть уверены, что перед облавой их обязательно предупредят и дадут время спрятать оборудование.

Сейчас всем известно, что на западной стороне Чикаго есть игорный дом, где ставки в рулетке так же высоки, как в Монте-Карло. Так что убийства, выпивка и азартные игры процветают на новом Диком Западе так же, как и на старом.

Теперь считают, что причина того, что Чикаго так облюбован преступным миром, а Торонто — наоборот, кроется в силах местной полиции. В Торонто организованность, эффективность и честь мундира развиты как нигде в мире. Все жулики держатся подальше от Торонто, потому что знают репутацию этой силы. Благодаря этому репутация у города почти такая же, как у Доминиона с его северо-западной конной полицией.

Количество преступлений в Чикаго прекрасно характеризует состояние местной полиции. Даже если вы сумеете избежать косы мрачной старухи, то бишь самых разнообразных убийц, то в складках ее савана наверняка припасен для вас серп. К примеру, в этом году в Чикаго под колесами машин погибло двести двадцать человек.

Возвращение на старый фронт

Париж

Не возвращайтесь на старый фронт. Если вашу память все еще бередят воспоминания о том, что творилось ночью в грязи Пашендейля, или о первой волне, захлестнувшей склоны Вими, не пытайтесь вернуться туда и воскресить их. Это ничего не даст. Новый фронт похож на старый в такой же мере, как ваша достопочтенная голень с тонким белесым шрамом — на ногу, которую вы, присев, перевязывали жгутом, в то время как кровь промочила портянки и сочилась в ботинок; ногу, на которую вы потом хромали с самодельным «костылем» в перевязочный пункт.

Отправляйтесь на еще чей-нибудь фронт, если угодно. Воображение выручит вас, восстановив картину случившегося. Но не вздумайте вернуться на свой собственный: каждая изменившаяся мелочь, невероятная, запредельная, мертвенная тишина, глянцевая зелень полей, когда-то изрытых минными воронками, траншеями и проволокой, объединятся против вас и уверят, что места и события, казавшиеся такими важными, — не более чем наваждение или выдумка, которую вы сами же себе внушили. Это всё равно что войти в сумрачную пустоту театра, где орудуют уборщицы. Мне это известно наверняка — я возвращался на свой старый фронт.