Человек, который не мог умереть - Николай Иванович Левченко

Николай Левченко

Человек, который не мог умереть

Сидя перед ним, я мог уверенно сказать пока лишь то, что прежде мы ни разу не встречались. Сначала этот господин задумчиво поглядывал на редких праздных посетителей кафе, потягивал из запотевшего бокала свой токай и ни о чем не спрашивал. Но только мы заговорили, мне почему-то сразу стал припоминаться любопытный случай. Он был в своем роде исключителен, из ряда тех, которые всегда манят таинственной необъяснимостью, надолго запечатлеваются в душе; при этом, даже если проанализировать все сведения и допустить наличие закравшихся в рассказ неточностей, трагический итог непостижим, на треть выходит за границы понимания. На самом деле, как я помнил, таких загадочных событий, весьма поверхностно и путано описанных в литературе, было два: один произошел во время Первой мировой войны на австро-сербском фронте, другой, но приблизительно при тех же обстоятельствах, – спустя столетие, сравнительно недавно. И именно о нем, со ссылкой на его вторичность и некую закономерность, была короткая заметка в одном из ежегодных популярных сборников, который незадолго до того мне подвернулся под руку с лотка разносчика. Не зная чем заняться до обеда, бродя между палаток набережной, я пробежал глазами содержание. Сборник представлял собой брошюру в 45 страниц и выходил под заголовком «Необычайные события: свидетельства и факты». Один из очерков при всей своей сумбурности заинтересовал меня; присев на пустовавшую скамью, я прочитал его. Документальная нечеткость изложения, должно быть, объяснялась тем, что двое очевидцев – посыльный прапорщик и раненный в ключицу рядовой, как говорилось, отправленные накануне в штаб полка и в расположенный неподалеку госпиталь, сумели под присягой подтвердить лишь то, что вечером отряд был на опушке леса, где остановился для ночлега перед боем, а утром целиком исчез. Свидетельства кого-то из бойцов того пропавшего подразделения ни в донесениях разведки, ни в периодической печати с тех пор ни разу не всплывали. Предположение о том, что они дезертировали, тоже отпадало: воины исчезли вместе со своим оружием, транспортными средствами, боеприпасами и полевыми укреплениями.

– Вот. Судите сами, еще одна загадка в наш рациональный век! А говорят, что их уж не осталось, – сказал я своему русскоязычному соседу.

– Да, я тоже видел этот альманах, – с паузой ответил он. – Но раз уж вы упомянули о загадках, позвольте рассказать одну историю. Хотите, связывайте ее с этим уникальным случаем, хотите, нет. Это об одном моем знакомом. Причем за абсолютную правдивость его приключений я ручаюсь.

Мой собеседник обладал такой наружностью, что только по его комплекции и взвешенной манере рассуждений можно было заключить, что ему давно перевалило уж за тридцать. У него было округлое и гладкое лицо, как бронзовая маска от загара (если не сравнить его лик с чем-нибудь еще похуже: на нем не отражалось никаких эмоций, оно было как вовсе не подвержено нормальной мимике). Оттенок карих глаз почти сливался с кожей на щеках. И если б не соломенные, немного вьющиеся волосы и поразительная бледность рук, словно он всю жизнь ходил в глухом плаще, то можно было бы предположить, что он откуда-то с экваториальных островов или из Южной Азии. Его глаза были блестящими и выпуклыми как у индусов. Движение почти бескровных пухлых губ, когда он говорил, немного оживляло выражение его железного лица, которое при некотором воображении казалось частью карнавального костюма, хотя на нем была вполне обычная одежда. Глаженые кремовые брюки и белая хлопчатая рубашка делали его фигуру ординарно-будничной и, если бы не мертвенное выражение лица, то он ничем не выделялся из толпы. С тех пор, как этот господин с галантным извинением расположился рядом, он с интервалами заказывал бокал токайского вина, каждый раз напоминая, чтобы его лучше охладили, и, вероятно, успел выпить уже целую бутылку. Жареный фазан, который здесь готовили в горшочках на углях, похоже, пребывал еще нетронутым. Поглядывая на меня, он привередливо копался вилкой в поданном жарком, будто бы отыскивал там лотерейный золотой… Кажется, он полагал, что здорово заинтриговал мня. И после своего вступления помалкивал.

– Насколько понимаю, это будет в некоторой степени импровизация? – спросил я, думая, что он сейчас еще закажет выпивки, начнет пускаться в отвлечения и прежде чем успеет что-то рассказать, забудет, с чего начал.

– Ну, разве только в некоторой, – с иронией ответил он. – Думаю, как журналисту вам это знакомо. Я вот о чем сейчас подумал: вы ведь не утерпите и нарисуете потом портрет рассказчика?

Хотя я ничего ему не обещал, он был напорист, даже нагловат как продавец морских ракушек и кораллов перед пляжем; покручивал в руке уже пустой бокал и исподлобья изучал меня глазами.

– Ваши опасения понятны. Но я могу не делать этого. То есть, я хочу сказать, что по словесному портрету ни вас, ни вашего знакомого никто не опознает.

Я угадал: он щелкнул пальцами, чтобы подозвать официанта, и снова попросил вина.

– Не беспокойтесь, что я много выпиваю, это оживляет мысли, только и всего.

Я с равнодушием пожал плечами и заказал себе еще один эспрессо. Он понял этот жест как поощрение, откинулся на спинку кресла и продолжал вприщур исследовать мое лицо с таким усердием, словно фотография того была во всех газетах.

– Хочу надеяться на ваше слово. Хотя, на честность пишущей когорты трудно положиться. Вы, кстати, кто? штатный репортер или свободный труженик?

– По правде говоря, все еще и сам не знаю, – полушутя ответил я, думая, что при такой наружности у него наверняка должно быть чувство юмора. – Мои статьи печатают в одном журнале. Но я не из таблоида, если это вас хоть как-то успокоит.

Он удовлетворительно кивнул.

– То, о чем я расскажу, на первый взгляд покажется немыслимой фантазией, фантасмагорией. Странствия души в запутанных потоках времени буддисты называют, кажется, метемпсихозом. Но человек, переселившись в чье-то тело, не помнит, кем он раньше был. Можете представить состояние того, кто пережил такую смерть и помнит все, за исключением различной топонимики, лиц или имен? Ну, например, вы знаете, что были некогда женаты, но вы не помните ни внешности, ни имени своей жены, ни места, где вы проживали. Вы даже собственного имени не помните, не знаете, где точно родились. С одним моим знакомым, уроженцем тех же мест, примерно так и вышло. После многих лет безвестности о нем, мы случайно встретились в Неаполе на пьяцца Данте. Он стоял посередине площади, разглядывая мраморную статую поэта и те скульптуры, что на карнизе арочного здания напротив. Не знаю, что так привлекло его внимание. Но если вы бывали там, так можете себе представить. Все, кто раньше знал его, были уверены, что он погиб. Я сам узнал его не сразу.