Эти странные 55 - Авраам Шейнкман

Авраам Шейнкман

Эти странные 55

Посвящаю моей любимой супруге Олечке

Вступление

После войны евреев в Латвии вообще, и в Риге в частности, от довоенной цифры в 93 тысячи оставалось всего 11 %. Остальные были уничтожены фашистами и их латышскими пособниками.

Эту совсем небольшую часть населения республики составляли люди, возвратившиеся из эвакуации, и те, которых Советская власть направила в Латвию работать после войны из других регионов СССР – восстанавливать народное хозяйство. Коренные латвийские евреи и приехавшие на новое место из разных республик СССР не были однородной массой.

Первые свободно владели латышским, идиш и русским языками. Соблюдали еврейские религиозные праздники. Знали историю еврейского народа и не имели никаких проблем с самоидентификацией. Кроме того, значительная часть из них прошла довоенную школу частного предпринимательства, владела ремеслами, умела торговать.

Вторая часть – приезжие евреи – были людьми с абсолютно советской идеологией: не знали или плохо знали идиш, стеснялись своей еврейской национальности, путались в еврейских праздниках и не соблюдали их, но зато почти поголовно имели высшее образование и обладали навыками организаторов производства.

Герой нашего повествования родился в Риге в семье приехавших в республику евреев с Украины и вырос полностью советским человеком – активным общественником, добросовестным работником. Он честно служил советской стране и исповедовал ее идеалы.

О том, что из этого получилось, рассказывает эта книга.

Все персонажи и события вымышленные. Любые совпадения с реальной жизнью являются случайными.

К слову: за период 1990–2013 гг. из России навсегда уехало более полутора миллионов образованных, энергичных, предприимчивых, не самых плохих ее граждан.

Все события вымышлены. Возможные совпадения случайны.

1 февраля 1972 года.

Семь километров по слегка заснеженной проселочной дороге от автобусной остановки до конторы колхоза Арик прошел пешком. Было около девяти часов утра, когда он дотопал до хутора «Дакас», где в то время размещалась контора колхоза «Балдоне» Рижского района.

Трехэтажное старое здание неопределенного грязноватого цвета выглядело пустым. Только откуда-то со второго этажа слышался голос мужчины, похоже, разговаривавшего по телефону на повышенных тонах. Арик поднялся по деревянной лестнице. Прямо на лестничную клетку была распахнута дверь.

В маленькой приемной не было никого. Направо, в большей по размеру темноватой комнате, размещался кабинет председателя правления, о чем свидетельствовала старая табличка без стекла. Мужчина лет сорока пяти в грязных резиновых сапогах, мятых брюках и толстом коричневом свитере из крестьянской шерсти выговаривал кому-то в трубку. Увидев Арика, он жестом показал ему зайти.

Единственной меблировкой кабинета председателя были разномастные стулья, стоящие вдоль единственного окна, и старый письменный стол с одной тумбой. Продолжая кричать в трубку, хозяин кабинета указал Арику на стул. Тот сел. Закончив разговор, колхозный начальник молча смотрел на Арика пару минут. Арик тоже молчал, ждал.

Председатель был довольно высоким и симпатичным дядькой с усталым лицом. И рассматривал он Арика спокойно и доброжелательно.

– Ну, с чем пожаловал? – спросил председатель.

Арик, молча, достал из папки и передал через стол направление Минсельхоза Латвии на работу в это хозяйство. Председатель также молча взял и медленно прочитал письмо. Посмотрел на заголовок, на подпись, на дату.

– Давай диплом!

Арик протянул свою синюю «корочку» с вытисненным гербом СССР на обложке. В диплом был вложен и листок с оценками по всем предметам, изучавшимся на зоотехническом факультете Латвийской сельскохозяйственной академии. На всякий случай, он передал и паспорт. На паспорт председатель не взглянул, а диплом и вкладыш изучил основательно.

– Тебя как зовут? – председатель грузно скрипнул стулом.

– Арон Губенко.

– Ну… А меня – Валдемарс. Слушай, ты кто по национальности? Ты хорошо говоришь по-латышски, но есть какой-то акцент.

– Я еврей, – сказал Арик сдавленно, как всегда в таких случаях.

– Парень, я тебя беру! – шумно выдохнул председатель.

– А что, у вас много работы и все пьют? – задал вопрос Арик.

– Именно, именно так, – не заметил иронии председатель. – И знаешь, я буду звать тебя Сашкой. Ты как, женат?

– Еще нет, – с облегчением произнес Арик.

– А где жить собираешься? Ты ведь пойдешь на должность бригадиразоотехника молочного стада. И начинать тебе придется с утренней дойки на всех фермах. А это 4 утра. Не наездишься из Риги. Да, оклад у тебя будет 120 рублей и премии, если план выполняется. Но сейчас плана нет. Так что я на тебя надеюсь, Сашка.

Председатель набрал номер:

– Дзинтра, к тебе новый зоотехник подойдет сейчас, так выдай ему сапоги и халаты – ну, сама знаешь, да оформи его по кадрам. Приказ завтра напишу.

– Ну, Сашка, иди вниз и подожди чуток, придет из дома секретарша и оформит тебя. Она в декрете сидит, а заменить некем. Вообще, беда с людьми. Завтра жду тебя здесь тоже к девяти утра – поедем знакомиться с колхозом и с твоими людьми: доярками, скотниками, пастухами, слесарями, шоферами и другими. Так что выспись. Ну, до завтра.

Не подав Арику руки, председатель отвернулся к телефону и снова начал набирать какой-то номер. Арик дождался секретаря, получил спецодежду, оставил ее в конторе и на попутной машине доехал до автостации в поселке «Балдоне». В Риге он сразу пошел покупать себе шерстяные носки, стельки в сапоги, нехитрую посуду и еще кое-какие необходимые на селе вещи – благо, промтоварный базар находился рядом с автобусным вокзалом сразу за территорией Центрального рынка.

Приехав домой, позвонил родителям, сообщил матери о своем назначении.

А назавтра в указанное время был у кабинета председателя.

23 апреля 1972 года.

Уезжать домой из колхоза удавалось не чаще одного раза в две недели, да и то только для того, чтобы как следует отмыться от запахов фермы, поменять одежду и сдать белье в прачечную. Ни на что больше времени не оставалось. Родители обижались, друзья-приятели тоже, кроме одного – закадычный друг Гришка имел ключи от квартиры Арика, которая после ухода из жизни одного за другим дедушки и бабушки пустовала. В квартире площадью 32 кв. м было две смежных комнаты и три спальных места, которые, благодаря Грише, не простаивали…

Утренняя дойка коров действительно начиналась в 4 утра и заканчивалась лишь к 7 часам. Потом умыться-побриться и наскоро позавтракать, а в 8 начиналась разнарядка на день в гараже до 9 часов. С 9 до 12 время уходило на рабочие документы и хождение с заявками по разным службам колхоза. С 12 до 13 – обед в колхозной столовой. А с 13 до 16 всегда кто-нибудь с кем-нибудь зачем-нибудь заседал. Приходилось отсиживать, а потом вновь нестись на ферму на вечернюю дойку до 19 часов. Потом шло составление рационов и различных графиков на следующий день. Заканчивалось это все в 21–22 часа, и тогда без сил можно было забыться сном до 3.30 утра. И так без конца, день за днем.

Жить-таки пришлось на хуторе – никуда не денешься. В Латвии в сельской местности, как и в других западных странах, хутора носят имена собственные.

Хозяйке хутора «Гринфелды» Велте Гринфелде было 57 лет. «Бабкой» ее назвать можно было лишь с большой натяжкой. Седая, жилистая, высокая, подвижная женщина чудом уцелела в советских послевоенных репрессиях и не была выслана в Сибирь, хотя два ее брата служили в «айзсаргах», ушли с немцами и жили теперь в Канаде. А муж, отсидев 25 лет в лагерях Красноярского края за службу в зондеркоманде, возвратился домой в 1970 году и сразу умер.

Активному комсомольцу и еврею Арику было не слишком-то приятно жить на хуторе у Велты, зная все это, но выбирать было не из чего. От длительных бесед с хозяйкой избавляла постоянная занятость в колхозе. А тут еще пришла повестка из военкомата на рижский адрес. Арик получил ее 28 апреля, в день рождения отца, когда приехал домой по такому случаю и собирался ехать к родителям на Юглу.

От улицы Агенскална в «Соснах» до улицы Квелес на Югле-2 ехать нужно было с пересадками не меньше часа – 9-м троллейбусом, 6-м трамваем и 32-м автобусом. По дороге, ознакомившись с текстом повестки, Арик понял, что вскоре предстоит новый поворот в судьбе. Уходил служить он на один год по закону того времени, поскольку имел высшее образование и был на 4 года старше призывников 1972 года. Это было неприятно и ничего хорошего не предвещало – образованных людей на солдатской службе было немного, да и переростков тоже.

Поколение Арика жило в эпоху новаций, экспериментов и перемен.

Так, например, учиться ему пришлось 11 лет, и когда он заканчивал школу, в 1966 году, там был двойной выпуск – аттестаты о среднем образовании сразу получали и одиннадцатые, и десятые классы, что повлекло за собой двойной конкурс в ВУЗы.