Ватага Василия Сталина - Игорь Абрамович Маринов

ХОД КЛУБКА

Начальник полетов полковник Василенко, докладывая о причинах катастрофы в аэропорту Кольцово, сразу же сказал нам, что мысль о недостаточной квалификации экипажа должно отмести напрочь. Командир майор Зотов, опытнейший боевой летчик, руководил столь же умудренными и умелыми профессионалами. Его экипаж входил в дивизию Грачева, которая обслуживала членов правительства. Перед этим «Дуглас» Зотова вернулся из Тегерана, куда возил, кажется, Вышинского. Полковник Василенко сказал нам, что по результатам расследования комиссии существует шесть версий тех причин, которые привели к гибели машины, разбившейся на краю аэродрома. Первая версия. Самолет СИ-47 шесть (!) раз заходил на посадку. Было темно, мела поземка...

Рассказ поведут трое: Николай Георгиевич Пучков (он, собственно, уже и начал), Виктор Григорьевич Шувалов и автор, который встречался с этими асами советского хоккея, а в более общем смысле и всего советского спорта. Горек был повод наших встреч — 40 лет прошло со дня гибели 7 января 1950 года в аэропорту Кольцово близ города Свердловска самолета СИ-47, выполнявшего специальный рейс из Москвы, имея на борту хоккеистов команды ВВС. Команду летчиков, отправленных на очередные матчи чемпионата страны, нашла смерть воздухоплавателей.

Мы беседовали подолгу и не один раз. Воспоминания, мысли, суждения собеседников — перед вами. Когда представлялось уместным, автор перемежал их собственными впечатлениями о тех днях и временах.

Ход клубка воспоминаний — особенный ход. То привычно отматывает назад, в прошлое, то вдруг дернется, будто укололи, и забирая по соседней нити, уже катится обратно, в настоящее, в будущее. Да и возможно ли иначе? Что прошлое без горизонта и есть ли люди, идущие вперед, повернувшись назад? Наверное, есть. Но только не эти двое. Пучков и Шувалов вспоминали легко, все даты и имена свежи в их памяти. Они и сейчас скорбели по товарищам и любили их, но могли разве не рассуждать, не спорить о профессии и об игре сегодняшнего дня? Праздный вопрос. Взгляды моих собеседников, и, так сказать, ретроспективные, и обращенные к бытию переламывающей сегодня самое себя жизни, многообразно свидетельствуют о характере носителей этих взглядов. И может быть, льщу себя надеждой, объяснят кое-что и в нашем прошлом, которое едва ли не ежечасно взрывается в бурливой повседневности нашего сегодняшнего суматошного существования. Кто же они, что за люди, Пучков и Шувалов? Старожилам советского хоккея тоже, может быть, что-нибудь вспомнится, увидится наново, молодому же поколению любителей игры стоит узнать о них подробно, прежде чем мы вернемся к рассказу о трагических событиях сорокалетней давности.

«РАЗВЕ Я МОГУ УПАСТЬ?»

Штрихи к портрету

Словно швырнул кто-то горсть разноцветных монпансье на лед. — высыпали красные, желтые, синие и зеленые кубышки-мальчишки на зеркало коробки. Коротенькие, широконькие, сбитые, а вратари так просто квадратненькие в своих доспехах, они раскатились по площадке. Началась тренировка. «Ножками, ножками поработали!» —это тренер детворы Пучков, в шапочке, на коньках.

Потом мы идем с ним по стадиону СКА в Ленинграде, беседуем уже на ходу. «У меня ребятки 1979 года рождения, 27 мальчишек, а нужно бы 35, — поясняет тренер. — Правда, с инвентарем и амуницией — слезы, беда прямо, сами, наверно, заметили...» Вдруг Пучков поскальзывается, ноги его подбрасывает, он вроде полетел (дело было зимой), я невольно ору: «Осторожно!», пытаюсь подхватить его. а он как ни в чем не бывало, спокойно так утвердившись на обледеневшей дорожке, вещает: «Разве я могу упасть? Поскользнуться могу, упасть — ни-ни. Ведь я хоккейный вратарь».

— А верно ли, — вспоминаю — в книжке Салуцкого о Боброве читаем, будто в том, первом после катастрофы матче ВВС в Челябинске вас товарищи, выводили под руки в начале каждого периода, у ворот вы, дескать, опускались на колени и уже не поднимались со льда, а потом тем же манером партнеры доставляли вас в раздевалку. Таким был дебют одного из лучших советских вратарей, который в то время вообще не умел кататься на коньках, — верно ли все это?

— Контора пишет... Для красного словца, что ли, все это понадобилось. Ерунда какая. Любит иной раз ваш брат журналист — литератор, как бы это выразиться помягче, живописать. Вратарь на коленях, да? А может, еще когда-нибудь и бомбардир без клюшки появится, да? Ну, ладно.

В 1948 году я учился в первой московской специальной школе Военно-Воздушных Сил, а до этого играл за юношей «Динамо» в футбол, в молодежной команде помню уже тогда Яшина. В ВВС была в те годы «команда Василькевича», так ее называли по имени непосредственного начальника. Меня туда пригласили, сначала в футбольную команду и в дубль. Но однажды Борис Михайлович Бочарников, известный хоккеист сначала «Динамо», потом ВВС (в моей жизни он играл большую роль, я и живал у него, когда по воле обстоятельств пришлось уйти из дома), пригласил меня поехать с командой на сбор в ГДР. Там мы жили в хороших казармах, тренировались в «Зееленбиндер-халле». Там-то я впервые и попробовал половить шайбу, сначала просто с клюшкой, без амуниции, меня похвалили за реакцию. Познакомился тогда поближе с вратарями Николаем Исаевым, Харием Меллупсом, его земляком рижанином Шульманисом, другими. Потом еще был с хоккеистами на сборе в Перми, но в начале января 1950 года уже целиком переключился на футбол, начал тренироваться...

...Пучков — фигура в нашем хоккее особенная, своеобычная. «За три года, что играли в ВВС, — рассказывает о нем Шувалов, — он вырос необычайно. Он очень резкий, реакция удивительная, но на это только не надеялся, куда там. Первый на лед, последний со льда. Азартный, страшное дело. «Вот с этого угла забьешь? Попробуй! А вот с того — слабо?» Так он всегда приставал к нам. И все время схемы разные чертил, постоянно под рукой, в руке у него был то ли теннисный, то ли еще какой мячик. Он им бил об стенки, об пол, под разными углами. И опять схемы, потом тренировки, хоккеем он был заполнен весь, наш Пучок. Но зато и игру же показывал!»

Пластика, красота, лаконичность движений, внешняя простота, не сдерживаемый темперамент — вот черты его игры. Эмоциональность Пучкова (порой досаждавшая ему снижением игрового тонуса после пропущенного гола) довольно необычно сочеталась со стремлением все понять, увязать, истолковать. Взгляды этого одержимого человека на хоккей и спорт широки, хотя иногда резковаты, зато всегда чужды шаблону. Он полемичен по своей сути. Пучков,